Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1985 год

За золотом Бонанзы

Было жарко, солнце стояло высоко, но мокрые пальцы заледенели.

— Больше лей воды,— посоветовал Свен, и морщинистое лицо его съежилось.

— Но ведь тогда на вашгерде ничего не останется, кроме щебня,— возразил я.

— Не бойся, золото пойдет ко дну.

Вода плескалась и поднимала песчинки. Дело шло медленно, и я никак не мог себе представить, что золото удержится на дне.

— Делай вот так,— сказал Свен и взял вашгерд.

Песок вылетал наружу и мутил воду в речке, имя которой много лет назад произносила с надеждой и страстью половина Америки.

— Гляди-ка, светится,— Свен показал на желтые зернышки, блестевшие в черном мелком песке, промыл еще раз и вывалил содержимое на плоский камень. Крупинки сверкали на солнце как слюда. Большие самородки, которые Свен показывал мне вчера дома, он нашел, видать, не здесь, на прочесанных вдоль и поперек берегах Бонанзы.

— С этим вашгердом не разбогатеешь,— заметил я.

— С другим будет то же самое. Да и вообще в этих местах толку не будет. Тебе бы податься в холмы,— сказал Свен, кивнув на север, где за купами деревьев, полными желтеющих листьев, в прозрачном воздухе сияли заснеженные вершины.— Этот песок сначала промывали золотоискатели в деревянных лотках, а после них работали драги. Если здесь что и осталось, значит, овчинка не стоила выделки.

— Ну а Майк?

— Это какой же? — спросил он.

— Высокий такой, в кепке, загорелый, ему лет шестьдесят-семьдесят.

— А, это Майк-поляк! Он роется на Клондайке уже пятнадцать лет... Ты-то его откуда знаешь?

— Через бармена Джо. Майк зашел в бар, а Джо говорит: «Этот тебе вроде земляка». Я обратился к нему по-польски. Он, правда, целоваться не полез.

— Майк почти ни с кем не встречается. В городе бывает раз в три недели, чтобы закупить провизию.

— Мне он сказал, что живет далеко: от его хижины до города километров пятнадцать.

— Мог бы приезжать на бульдозере,— усмехнулся Свен.— Ну да Майк— человек дикий.

— А находит он что-нибудь?

— Не находил, не занимался бы этим.

— Но ты ведь сам говорил, что в долинах вокруг Клондайка все подчищено. Сорок тысяч золотоискателей рылись тут в конце прошлого столетия, а после них были еще геологи и горные инженеры.

— Тогда у золотоискателей не было бульдозеров, в том-то и вся разница,— начал пояснять Свен, не прерывая круговые движения вашгердом. Он работал автоматически, как у конвейера.— В ином месте, может, и есть золото, а не добудешь: воды нет. А для драг долина слишком узка.

— Но здесь можно разбогатеть?

Свен пожал плечами.

— На золотых приисках никто не хвалится, сколько зарабатывает. К примеру, тот же Майк. Работает все лето, но зимой всегда улетает на юг. Но кто чего знает? И вообще любопытство здесь — самый легкий путь нажить себе врагов. А может быть, Майк со своим бульдозером сидит на залежи золота? Так он тебе и рассказал...

С другого берега ручья из побитого красного автофургона просигналил рослый парень.

— Чем занимаетесь? — спросил он, выходя из машины.

— Да вот показываю приятелю, как промывают золото.

Синие глаза из-под черной гривы с любопытством обмерили меня и причислили к разряду гостей, иногда заезжающих сюда, в окрестности Доусона, по дороге на Аляску.

— Хэлло,— сказал я.

Он даже не спросил, сколько мы нашли: без бульдозера на Клондайке не отыщешь ничего стоящего.

— А как у тебя? — осведомился Свен.

— Последний месяц почти на нуле,— буркнул с неудовольствием парень.

— А попробуй взять выше по склону,— посоветовал Свен.

— Я уже пошарил там в прошлом году,— ответил парень.

Он пригласил нас на кофе, если завтра мы окажемся в его краях, и вразвалку вернулся к машине.

— У него хижина вниз по течению,— сообщил Свен, глядя вслед отъезжающему автомобилю.— Они работают на пару с братом.

— А! Там, где дизельный движок?

— Ну да. Оба убеждены, что находятся на пути к великому богатству. Бьются лбом о камень уже пятый год,— сухо заметил Свен.

— А они в норме или маленько чокнутые? — спросил я.

— Здесь каждый немножко со сдвигом... Верит в свою счастливую судьбу, хоть ему двадцать лет, хоть девяносто.

— Ты тоже?

— Ну я-то для этого живу здесь слишком давно. И бульдозера у меня нет. Но вообще-то ты прав. Я — тоже.

Каждый житель Доусона застолбил несколько участков в разных долинах — для матушки-фортуны. А вдруг золото действительно найдется?

Свен сказал это без всякого выражения, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Потом спросил, не хватит ли с меня промывки. После трех десятков лет жизни на Бонанзе ему лично все это порядком надоело.

— Руки заледенели,— признался я.

— Еще бы. Здесь земля даже в самое жаркое лето оттаивает не больше, чем на полметра. А глубже она твердая как бетон.

Мы вылили воду и вытерли вашгерды. Я собрал за час крошечную кучку золотой пыли — примерно на доллар. И понял, что самый простой способ добыть золото на Клондайке — просто купить его.

Мы бросили лопаты в багажник и поехали вдоль ручья по дороге, что петляла между громадных куч щебня и камней. Лужи с позеленевшей водой придавали долине унылый вид. Посередине глубокой траншеи, тянувшейся на много миль, стояла недвижная громада величиной с трехэтажный дом.

— Я работал на этой драге двадцать лет,— сказал Свен.

От драги несло сыростью и ржавчиной, а лесенка, ведущая в трюм, придавала ей сходство с заброшенным пиратским кораблем. Это ощущение не было случайным — золота, которое прошло через ее решета, наверняка хватило бы, чтобы нагрузить целую флотилию испанских галеонов.

Владелец этой машины не карабкался через обледеневшие крутые перевалы, не строгал сырую картошку, спасаясь от цинги, как первые старатели. Этот самый могущественный из королей Клондайка не прославился «подвигами» легендарных добытчиков времен «золотой лихорадки»: купанием в шампанском, как Билл Свифтуотер, обедами на золотых тарелках, как Большой Алек. Он не выбрасывал в запое самородки из окна, как здешний первооткрыватель Джордж Кармэк, хотя и имел золота несравненно больше. Ему не нужно было спешить, чтобы застолбить лучший участок.

Он пришел тогда, когда другие уже уходили, а столица Клондайка Доусон съежилась до размеров захолустного поселка. Он просто скупил большинство участков и завез на них плавучие фабрики золота, как делал до этого на приисках Аляски и Калифорнии. Звали его Гуггенхейм, и лишь в одном он был похож на прежних старателей: в момент, когда добыча переставала окупаться, просто переходил в другое место, не оглядываясь на брошенное имущество. Потому груды металлолома и доныне ржавеют в песках.

Потом мы снова пошли по отвалам. На бесконечных скоплениях голых гладких камней, ила и щебня за полвека не выросло ни травинки. Стальные щупальца драги разодрали чрево земли, размололи вечномерзлую почву, просеяли, промыли водой, а потом ртутью, которая растворила до последней пылинки желтый металл. Когда же проглоченные чудовищем куски земли изверглись обратно, каждый из них убыл на несколько граммов, но из-за них-то все это и затевалось. Соединенное и переплавленное в бруски, золото ушло в утробы банков на юге. И эти граммы были не единственным, что потеряла земля. Среди мертвой пустой породы затерялся тот тонкий слой почвы, которая образуется на севере тысячелетиями. Исчезли опавшая хвоя, семена растений, сухая трава.

Остался только глубокий шрам на лице земли, а рядом — несколько чудаков, которые в притоках Клондайка пытаются найти новые золотые россыпи.

Приз Клондайка

Ежегодно 17 августа весь Юкон празднует день, когда старый Пустомеля Кармэк — первооткрыватель здешнего золота — забил в землю первый заявочный столб и выставил в салуне выпивку всем желающим.

Я готовился к традиционному соревнованию в память Великого похода — пришествия тысяч искателей счастья на Юкон. Каждый участник должен был сделать из припасенных заранее бревен плот, сплавиться на нем по Юкону, пристать в Доусоне, застолбить участок и поторопиться к финишу, чтобы успеть сделать заявку. Меня манила не столь слава, сколь выигрыш в двадцать долларов, поскольку юконские цены сильно истощили мой карман. Как старый гребец, я умел работать веслом и рассчитывал, поднажав, вырваться вперед. В основном же я надеялся на местные нравы и праздничную атмосферу: еще до полудня остальные претенденты должны быть уже крепко под мухой.

Возле колесного парохода «Кено», навеки ставшего на якорь плавучего музея, стоял вертолет. Туристы прохаживались около деревянного театра, где, как в лучшие времена, каждый вечер буйно шумело кабаре, осматривали покосившиеся, осевшие дома, разглядывали полустертые вывески, предлагавшие ружья, амуницию и скобяные изделия.