Тамбовский изгнанник - Татьяна Анатольевна Нурова
— Чего это ты решил мне помочь то, — хрипло просипел Никита.
— Да приглядываюсь я к тебе, с той поры как ты здесь появился и думаю, что не все слухи о тебе правда, да и нужен ты здесь, без тебя это село пропадет, и люди эти, — тихо прошелестел Домовой.
Он тоже все время подчеркивал своим поведением что Никита ему никто.
— А, тебе то, что с тех людей, — полюбопытствовал Никита, прихлебывая отвар.
— Так нет людей, и мы погибнем, мы ж с вами — то, сколько вместе живем, а вы нас чаще то на смерть бросаете, а нам жить тоже охота, — снова прошелестел Домовой. — Лучше уж с тобой, чем…
— Это — то да, — согласился Никита, — а у меня и правда, не все, так как говорят, но я сам во всем виноват и надеюсь, что смогу искупить свои грехи.
— Бывает, — согласился Домовой, — видно не зря тебя сюда потянуло, возможно, здесь твоя судьба изменится, всякое значит бывает.
Дядька Мефодий потеряв Никиту из виду, через несколько дней прибежал к нему спозаранку с продуктами.
— Живой, — первым делом вскричал он от порога, только Никита отпер ему дверь.
От снадобья Домового Никита стал поправляться, но был еще слаб и старался не выходить из дома пока не выздоровеет.
— Да тебя, сколько уже никто не видит, но дым от печи идет, и я так и подумал, что ты заболел, вот прибежал навестить, да принес тебе кой чего из еды, — затарахтел дядька Мефодий. — Хоть и не деликатесы какие заморские, а все ж и не для всех еда.
Никита тоже обалдел от банок с консервированными ананасами, хорошей белорусской сгущенки, сыра, копченой колбасы.
Мефодий теперь частенько подкидывал Никите продукты, в этом селе жили белорусы, уж незнамо каким ветром принесло их в Сибирь, дядька Мефодий и не помнил уже, он то здесь и родился уже, но приметы знал, и про людей которые с нечистью борются и видят ее, знал тоже. И по-своему пытался удержать здесь Никиту, что бы ему здесь жилось хорошо, боялся что тот просто исчезнет, как и не было, или же помрет, разница для жителей села небольшая. А им то без охотника в таком мраке не выжить.
Вот и рассказывал теперь торопливо Никите, — последние лет пять, а то и шесть у нас тут совсем худо стало. — Когда-то мои родители еще молодые говорили, что село не уму построили, наплевали на приметы, и будет, когда, ни будь, здесь плохо. — А, мне здесь жить нравится, прикипел я к этому месту, я ведь не один когда-то остался, да и жил здесь со своей старухой, а вот теперь один доживаю, да за вами неразумными приглядываю. — Народ, здесь конечно битый озлобленный на всех собрался, а вот здесь прижились, и идти всем им некуда. — Я то что старый уже, помру и никто не заметит, а вот хочется, что бы, и они как люди пожили. — Да и ты ведь совсем молодой еще, может сможешь это место изменить.
Никита улыбался словам старика, догадывался, что тот многое скрывает, и теперь слушая его торопливый рассказ, понимал, что его основные неприятности еще впереди.
— Здесь ты утихомирил бесовство покуда, но дом еще этот плохой проблем то добавит, — продолжал рассказ дядька Мефодий. — Еще мои родители говорили, что изначально дом на плохом месте построили, там какое-то капище было, так то вроде высокое сухое, а там и до этого место страшноватое было, даже когда село уже построили, там был огромный пустырь.
— А, кто там повесился то, и по какой причине, — поинтересовался Никита, собирая на стол.
— Парень молодой, Иваном вроде звали, я то тогда совсем малым был, а потом уже и спросить не у кого было. — Помню, что про него слышал, и я то эту историю со слов сельчан знаю, какой-то он упертый был, идейный вроде, комсомолец, одним словом. — Говорили, что даже он кому-то доказать хотел, что мол басни это и суеверия, что место плохое и назло всем стал дом строить. — Сам строил, и вроде как стало за ним странное что-то водиться, даже родители его уговаривали бросить затею эту с домом, но нет. — Он жениться собирался, и дом то на большую семью строил, а уж стройку заканчивал, люди уже тогда от него шарахаться стали, он и так — то грубый был, резкий такой, а тут замкнулся совсем, стал злой и как сыч на всех смотрел и не с кем не общался, на соседей чуть ли не рычал и кидался, чтобы они к его забору даже не подходили. — Все наблюдал за ними и дом охранял, казалось ему, что его разграбить хотят, свихнулся, одним словом. — Чего в пустом доме грабить то. — А тут и невеста его бросила, сбежала из села, и пропала, никому ничего не сообщив, как и не было ее, даже родным никакой записки не оставила.
У Никиты заломило в висках, как бы невеста этого Ивана, не оказалась замурованной в этом подвале. Если Иван попал под действия капища, запросто мог невестушку строптивую в жертву принести, и тем освятить дом во зло. Такие случаи были довольно часто, и смутную догадку Никиты нужно будет проверить обязательно.
А дядька Мефодий продолжал, — То, что Иван то повесился, тоже сразу не заметили, к тому времени, он прям дикой стал, дома сидел не с кем не общался. — И он дома в петле пару недель провисел, хорошо хоть холодно было, и говорят, что он хоть и вонял, но целый был еще. — Родители его дом заколотили и даже продавать не стали, так вот и стоял, а потом уже, когда столько то лет прошло стали все удивляться, стоит дом без хозяина, а не ветшает. — И ходить возле него тошно, даже малышня туда не лазала боялись.
— А, дети не пропадали в селе, — поинтересовался Никита.
— Так просто нет, были и несчастные случаи, и утопленники, а в этом доме нет, я, во всяком случае, не припомню.
— Это хорошо, — пробурчал Никита, разливая чай, и выставив на стол чугунок с распаренной картошкой.
Рыбные консервы он уже к картошке открыл, хлеб, сало нарезал, достал только водку и налил по рюмочкам. Дядька Мефодий одобрительно крякнул, выпил, закусил и продолжил рассказ.
— В лес мы уже несколько лет не ходим, там тоже проблемно, да и люди стали часто пропадать, и наших селян в прошлом году двое
