Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1960 год
В этом городе торгуют зерном, шьют шерстяную одежду и приготовляют спиртные напитки. Бродячие торговцы предлагают миниатюрные скульптуры и выдолбленные плоды с вырезанным внутри изображением какого-нибудь предмета.
Снова едем, теперь уже вниз, описывая спираль за спиралью вокруг Чимборасо. Кажется, что вулкан держит наш вагон на длинной цепи, словно собаку. А дорога тем временем спускается в узкую и длинную речную долину. Среди пшеничных полей стоят одинокие асиенды с красно-фиолетовыми крышами. Через узкие быстрые реки перекинуто множество небольших мостов.
Быстро меняется пейзаж.
Длинное мелкое озеро постепенно переходит в сильно заболоченный луг, весь поросший камышом. Здесь пасутся стада коров, овец, лошадей и мулов, иногда животные заходят в воду, и тогда виднеются только их спины. За ними присматривают пастухи — индейцы и индианки. Нередко они бредут по пояс в воде, чтобы не потерять стадо из виду.
Одни жнут камыш серпами и уносят его на спине большими вязанками, с которых струится вода. Другие ловят сетями рыбу. Дети ездят верхом на пасущихся животных.
И снова горы обступили долину. На крутых склонах, на головокружительной высоте индейцы пашут на быках или мулах. Пашня расположена почти отвесно, и кажется просто невероятным, что всходы не сползают вниз.
Ровные квадраты полей доходят до самой вершины. А там видна группа невзрачных хижин, крытых соломой; издали кажется, что это ласточкины гнезда.
Иногда склоны кажутся полосатыми, как зебра, иногда пятнистыми, как шкура леопарда, в коричневую и бледно-серую клетку. Индейцы же упорно одеваются в красное и издали похожи на маленьких красных насекомых, ползущих по крутому обрыву.
Разбросанные по всей долине луковые поля сразу же бросаются в глаза своим необычным синеватым цветом; вы словно слышите, как растут стебельки лука, ощущаете во рту его вкус.
Вдруг растительность почти исчезает, склоны гор становятся голыми, а земля — сухой и пыльной. Всюду песок да красные кактусы: это пустыня. Река кажется черной и тяжело извивается между камнями.
Потом нас окутывает туман, он как бы сглаживает все неровности местности. Густой желтый туман, словно пропитанный пылью. Мы двигаемся медленно, непрерывно давая гудки, будто корабль в тумане. Призрачными тенями мелькают за окном дома, деревья, люди.
Но вот начинается спуск, полоса тумана наверху превращается в огромное облако, которое плывет над горами. Мы едем под широким облачным сводом, в узенькой полоске солнечного света. У нас такое ощущение, будто мы вдруг очутились под водой.
Полотно железной дороги тянется по самому краю ущелья. Там глубокий провал, уходящий вниз уступ за уступом. Мы едем по узкой извивающейся ступеньке, постепенно спускаясь на дно бездны, где несет свои воды река. Кажется, никогда не будет конца этому спуску; каждую минуту перед нами открывается новое, еще более глубокое ущелье.
Когда становится совсем темно, горы вдруг отступают, и мы въезжаем в небольшой городок, дышащий зноем джунглей. Дома здесь на сваях, глубоко забитых в болотистую почву, стены из бамбука и плохо защищают от посторонних глаз. Когда внутри зажигают свет, на стенах возникает черно-белый узор силуэтов и теней.
У большинства жителей городка черная кожа: у населения побережья сильная примесь негритянской крови.
Дальше прямая как стрела дорога идет через джунгли и саванны.
Внезапно слышится неистовый звонок, предупреждающий об опасности, и в тот же миг нас ослепляет сильный луч прожектора, вонзившийся в вагон из темноты: навстречу по тому же пути идет поезд...
Наш машинист тормозит, гудит, останавливается, потом дает задний ход. Встречный поезд тоже останавливается. Оба машиниста соскакивают на землю и бегут навстречу друг другу. Однако вовсе не для того, чтобы драться или ругаться. Напротив, они бросаются друг другу в объятия и ведут себя, как добрые старые друзья. Какая приятная встреча на железнодорожном полотне, да еще ночью!
Мы переходим на другой путь. И снова мчимся в кромешной тьме. Какие-то склады, причалы, черная вода. Железная дорога поворачивает налево. И на самом горизонте на фоне ночного неба мы видим бледное сияние, как бы исходящее от огромной скрытой абажуром лампы. Сияние, привлекающее целые тучи насекомых. Со всех сторон летят они туда, к Гуаякилю — далекому ночнику равнины.
Тропический город Гуаякиль
Гуаякиль — крупнейший город Экуадора (триста тысяч жителей), порт, соединяющий страну с внешним миром, важный экономический центр.
Прямо на тротуарах лежат толстым слоем кофейные и какаовые бобы, подсушиваясь на солнцепеке. По ним медленно ходят негры и переворачивают бобы босыми ногами.
Гуаякиль лежит не у самого моря, а на реке Гуаяс, по берегам глубокого залива и широко разветвленной дельты. Песчаные наносы значительно затрудняют судоходство, и теперь запланировано строительство нового порта на одном из рукавов реки, свободном от наносов.
На Гуаяс гремят и скрежещут землечерпалки, теснятся всевозможные суда и баржи, ревут гудки, звенит судовой колокол.
По реке плывет множество всяких предметов: деревья и кустарники со змеями и всякими зверьками, целые острова из цветов, трупы животных с поедающими их коршунами и воронами, огромные стволы легкого как пробка бальзового дерева.
Гуаякиль сильно пострадал от пожаров, и в городе осталось мало старых домов. Здесь главным образом высокие многоэтажные здания, хорошие тротуары, решетчатые окна, в которых жужжат вентиляторы и холодильные установки.
Выше всех в Гуаякиле «живут» покойники: кладбище представляет собой амфитеатр, расположенный на склоне высокой горы: это огромный полукруг из белых крестов, резко выделяющихся на красной земле.
Самая обычная для Гуаякиля картина: по улицам идет мужчина, глядя прямо перед собой, и несет на плече детский гробик. Иногда он идет один, а иногда следом плетется изможденная женщина и несколько оборванных ребятишек.
Банановая драма
Экуадор принадлежит к числу слаборазвитых стран и испытывает немалые трудности в том, чтобы сбалансировать свой бюджет. Основными статьями экспорта являются бананы, какао и кофе. Бывают годы, когда больше всего вывозится какао. Но, как правило, на первом месте стоят бананы. Экуадор является крупнейшим в мире экспортером бананов, и Гуаякиль мыслит и чувствует бананами.
Наша встреча с Энрико Хилем Хильбертом была очень кстати. Хильберт — известный романист и в то же время руководитель профсоюза, так что он великолепно знает эту банановую страну.
Хильберт удивительно молодо выглядит, хотя в течение тридцати лет непрерывно участвовал в той литературной и социальной борьбе, которая происходила на побережье. У него длинные темные вьющиеся волосы, густые брови и полные губы: чувствуется примесь негритянской крови.
Он предлагает нам поехать на следующий день на банановые плантации.
И вот мы на одном из тех катеров, что непрерывно перевозят пассажиров с одного берега реки на другой. Наше судно имеет довольно жалкий вид; с бортов нас защищает от ветра оборванная мешковина, мотор так дрожит, что, кажется, вот-вот выскочит из промасленного капота; над ним стоит, согнувшись, машинист-негр. Катер благополучно избегает столкновения с плывущими по реке бревнами и разным хламом и быстро приближается к Дурану.
Дуран — это крупный перевалочный пункт, куда грузовики доставляют целые горы бананов.
На улицах стоят ларьки торговцев всякой снедью и фруктами. Многие утоляют голод, стоя у ларька. По улице медленно прохаживается щеголеватый полицейский. На нем патронные ленты и пистолеты, сапоги со шпорами, в руке плеть, на пальцах крупные рубиновые кольца, во рту сверкают острые белые зубы, а взгляд подобен удару кинжала. Где бы он ни появился, вокруг сразу становится тихо и пусто или все застывают на месте. Он наслаждается сознанием своей власти, упивается собственной злобой, как сильнодействующим ядом.
И вот мы в стране бананов. Сначала проезжаем район будущих плантаций, где лишь недавно выжигали лес; люди врубаются в землю среди обугленных пней и стволов, женщины, согнувшись в три погибели, сажают семена бананов, за спиной у них висят совершенно голые ребятишки. Еще несколько километров, и начинается сплошной банановый лес.
Дороги, врезающиеся в банановый лес, несколько хижин на деревянных столбиках, группа деревьев, дающих редкую узорную тень, пара спутанных лошадей, небольшой ларек. А вокруг целое море бананов.
Мы заходим в хижину. Почти пустые комнаты, на стенах висит немного одежды, в углу свернуты спальные циновки, на полу — грязная посуда. Иногда цветное изображение мадонны с укрепленными перед ним бумажными цветами.
