Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1991 год
Казаки в Абиссинии
Под широким и звездным африканским небом
Кого только не забрасывала судьба на необозримые просторы Африканского континента... Немало побывало здесь и наших соотечественников. Одни из них широко известны, их записки и дневники печатались в нашей стране. Другие до сих пор преданы забвению. Петр Николаевич Краснов относится к их числу. Хотя нет — белогвардейского атамана Краснова знают все. «Упрямый и решительный монархист, писатель и публицист» (так характеризует его американский справочник «Белые генералы»), он заявил о себе как командир третьего кавалерийского корпуса белой армии во время корниловского наступления в августе 17-го, а в октябре участвовал в походе на Петроград. В мае 18-го избран донским казачьим атаманом, боролся против большевиков под Царицыном. После гражданской войны поселился в Германии, где занялся политической деятельностью, примкнув к правым силам, начал активно писать мемуары и эссе. Во время второй мировой войны работал на фашистов, организовывал казачьи сотни в Италии («удивительное сочетание проницательности и беспринципности» — так сказал о нем Деникин). Захвачен в плен англичанами, передан советским властям и казнен 17 января 1947 года в Лефортовской тюрьме. Эта линия жизни Краснова сравнительно хорошо известна. Как, впрочем, и то, что он автор многих романов и повестей. Нам же интереснее другое: он был энтузиастом-путешественником и талантливо описывал свои странствия. Писал о Сибири, Маньчжурии, Китае, Японии, Индокитае, странах Ближнего Востока, Европы, Африки... Африканские сафари атамана Краснова. А вернее, тогда еще — начальника казачьего конвоя при царской дипломатической миссии, направленной к абиссинскому императору Менелику в 1897 году. Краснов написал об этом книгу, которая имела большой успех и вышла в разные годы под двумя названиями — «Казаки в Африке» и «Казаки в Абиссинии» (примечательно, что в самой Аддис-Абебе, в Центре эфиопских исследований, этих работ нет). Однако документальное описание путешествия не удовлетворило Краснова-писателя. Уже в эмиграции, в Берлине, он публикует две повести — «Крунеш» и «Аска Мариам», начатые еще в 1898 и 1900 годах. Использует эфиопскую тему и в сказке «Мантык — охотник на львов», вышедшей во Флоренции в 1931 году. Но давайте вернемся к «Казакам в Абиссинии». «Выпуская в свет настоящий сей труд, я считаю долгом предупредить читателя, что это не более как дневник, в который я с полной добросовестностью заносил все то, что меня поражало и трогало и восхищало дорогой», — говорит автор в предисловии к книге и продолжает: «Не найдут в моем описании и научного исследования малоизвестной страны, потому что я имел слишком мало времени для этого, не обладал достаточными знаниями и не был снабжен нужными для этого средствами. Мой дневник — это момент фотографии глаз моих. Чего не видел, того не пишу». А в самом конце книги, перед последней точкой, автор еще раз просит снисхождения у требовательного читателя: «Я всегда прошу помнить, что многое написано под широким и звездным африканским небом, в холоде ночи на столе, мокром от росы...» Что ж, именно так и составляли свои записки и карты открыватели Африки. Казацкий конвой пропутешествовал из Петербурга до Черного моря, потом через Средиземное море перебрался в Египет и далее по Красному морю — до Джибути. Затем миссия проследовала до Харара, в Аваш и Аддис-Абебу. В последних трех главах дневника рассказывается о помощи русских в обучении гвардии Менелика. Мы присоединимся к путешественникам в местечке Амбули, чтобы вместе с ними следовать через Сомалийскую пустыню в глубь Черного континента. Н. Непомнящий
Дневник Начальника Конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии в 1897—98 году.
Русь далека. Кругом незнакомый пейзаж. Верблюд бежит под почтарем, бредут ослы, сопровождаемые черными женщинами, сзади мчатся с криком мальчишки. Краски резки, контрасты тяжелы. Черное тело сомаля на желтом верблюде, серовато-зеленый пейзаж пустыни, красный плащ женщины и зелень дерева посреди желтого песка...
В 9 часов вечера перекличка. Трубач играет зарю, поют молитвы, читают приказ. «Послезавтра, от 7 до 8 часов утра, манежная езда на новых мулах»... Военная жизнь входит в свои права. Часовые под темно-синим пологом африканского неба сменяются так же, как и под холодным небом далекого Петербурга. «Пост у денежного ящика и царских подарков охранять обязан, под сдачей...», бормочет часовой. Смена кончена. Люди угомонились в своей палатке, бледный серп луны скрылся за далекими горами, стало темнее, в соседней сомалийской деревне умолк шум и крики. Над коновязью раздается уханье гиены и визгливый лай шакала.
Прибытие каравана
29-го ноября (11-го декабря), суббота. Верблюдов!.. Верблюдов!.. Я думаю, никто так жадно не желал, не ожидал так страстно верблюдов, как мы эти дни. Ведь было сказано, что они придут в субботу, то есть сегодня, что условие заключено..., но верблюдов не было. Напрасно смотрели вдаль, принимая поднятую ветром пыль за пыль от стада, напрасно люди конвоя торопливо раскладывали багаж по вьюкам, снося их в чистую площадку бивака,— верблюдов не было.
Только тот поймет это страстное ожидание каравана, это стремление выбраться как можно скорее, кто просидел в бездействии целых три недели на биваке, среди песков пустыни, кто пил плохую воду, погрязал по щиколотку в песке, спал на походной кровати, накрывшись простынею, а днем изнемогал от жары, с трудом передвигаясь и увязая каждый раз в раскаленной почве,— кто делал все это, сознавая, что это даром потерянное время.
Наконец, около 9-ти утра понедельника они явились.
Я стоял в это время с начальником миссии у его палатки. Внимание наше было привлечено группой чернокожих, которые важно приближались к лагерю со стороны Джибути. Впереди всех шел высокий худощавый старик с гладко выбритым черепом, с клочком седых волос на бороде, в белой рубахе с плащом, перекинутым через плечо, и какими-то грязными тряпками возле ног. В левой руке у него был большой белый зонтик, в правой длинное копье, за поясом у него была заткнута кривая сабля в кожаных ножнах, обернутых тряпочкой, с серебряным эфесом без дужки. Сзади него шло человек шесть сомалийцев с копьями и круглыми щитами в руках.
Это был начальник верблюдовожатых, абан, и его помощники. Они привели с собою 104 верблюда, которые придут к вечеру, остальные верблюды прибудут во вторник или среду.
Абана и его помощника повели в столовую и предложили им по чашке кофе и леденцов. Кофе они выпили, а от леденцов отказались, подозревая отраву.
Прихожу я через несколько минут в палатку и застаю следующее. Абан в самой бесцеремонной позе развалился на покой на моей койке, на моих простынях, положил свою лысую голову на мое полотенце, а грязные вонючие ноги на сафьяновую мою подушку. Приближенные его сидели на койке Ч-кова, на моих чемоданах, осматривали мое оружие. Согнать их нельзя: обидятся и не возьмут караван. Пришлось звать переводчика и просить их перейти в другую палатку. Неохотно поднялся абан и, разминаясь и почесываясь, пошел в палатку переводчика и к-цова. Через несколько минут их пришлось просить об выходе и оттуда. Абан занял постель К-цова, а его провожатые, сидя кругом, сплевывали не глядя, куда попадает, на подушку, на седло, одеяло — все равно... Разбили им особую палатку и тогда успокоились.
...Жаркий безоблачный день догорал. Солнце тихо спускалось за горы, дали синели. На восток потянулись тона перламутра, они слились с чуть фиолетовым тоном неба и вдруг потемнели. Пустыня готовилась ко сну. Саранча умолкла, птицы перестали чирикать, кусты темнели и сливались в длинные темные массы, ветви мимоз принимали вид чудовищ, распростерших свои руки.
И вот из дали этой пустыни, из-за холмов и кустов, из лиловатого неба послышалось стройное хоровое пение. Это пел большой мужской хор, с преобладающими басовыми нотами, с переливами тонов, то встающих, идущих кверху и потом падающих до низких, густых звуков. Поющих не было видно. Слышны были лишь голоса все приближающиеся и приближающиеся. Вот на горизонте показалась тоненькая дымка пыли и за ее пеленою — неясные очертания каравана.
Абан и его свита вышли на край бивака и стали у куста мимозы. Величественна и важна была стройная фигура старика абана. Белый плащ изящными складками ниспадал книзу: он опирался на свою саблю; отступя от него, встали другие сомали.
Караван приближался. Справа показались большие грузовые верблюды, которые медленно выступали, высоко неся свои безобразные головы, покачивая горбами, мотая длинными палками рогожных седел.
Левее в две шеренги шла толпа верблюдовожатых. Черные, с непокрытыми головами, то гладко выбритыми, то покрытыми курчавыми черными или рыжеватыми волосами, то целой копной вьющихся волос, они были одеты в белые рубахи; в руках у них были копья и круглые щиты, за поясом торчали длинные, чуть кривые кинжалы.
