Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1980 год
Это вспоминает Свен Ваксель о плавании на «Святом Петре». А ведь у Чирикова практического опыта плаваний было поменьше, чем у Вакселя, зато ответственности — больше. Он был капитаном, «вторым на борту после бога», как говорят англичане.
Двадцать седьмого июня с утра погода была малооблачна, даже показалось солнце. И вдруг — тревога!
«В начале 12 часу между N и NO оказался вид подобно горам, того ради для подлинного рассмотрения стали держать по компасу на NO».
Неужели чаемая Земля Американская?!
Но нет, скоро стало ясно: это не снежные шапки на вершинах гор, а облака. Алексей Ильич приказал ложиться на прежний курс.
Шестого июля вечером всех всполошил новый признак близкой земли. Первым его заметил лучший стрелок и охотник Никифор Панов:
«Ветр самой малой, явилось в море много цветов плавающих, видом в воде зеленые и желтоватые, которые надеялись, что трава, того ради отдрейфовали и бросали лот и ста саженями земли не достали. Цветы осмотрели, что оные не травяные, токмо сгустившаяся вода наподобие киселя, каких обычайно много выбрасывает на морские берега...»
Наука о море еще так молода, что медуз считают «сгустившейся наподобие киселя» морской водой...
Но вот тринадцатого июля в журнале появляется столь важная запись, что делают ее прямо поперек всей страницы:
«Увидели береговую утку».
На следующий день новая запись: «В прошедшие сутки видели одну береговую утку да чайку, два древа плавающих старых».
Теперь сомнений уже нет: земля близка!
«14 июля 1741 году пополудни. В начале часа увидели круг судна отменную 1 воду широкими и долгими полосами, цветом очень белую, и таких полос видели три, чего ради отдрейфовали и метали трижды лот, токмо земли ста саженями не достали, а как дрейфовали, то с первой полосы, которая была длиною с полверсты и шириною с двести сажен, с оной сдрейфовало, потом нанесло на другие полосы, которые были меньше, а признаваем, что оные отменны 2 воды от идущей вместе собравшейся мелкой рыбы, а подлинно отчего такая отменная вода была — знать не можно...»
1 Тут в смысле: необычную. 2 А здесь в смысле: другую, отличную, непохожую.
На всякий случай разложили по палубе канат левого дагликс-якоря, а сам якорь подвесили на борту готовым в любой момент к отдаче. И, вглядываясь в даль во все глаза, поплыли дальше...
Земля открылась внезапно, в ночь на пятнадцатое июля 1741 года.
С вечера погода была скверная, с мокротою и туманом. Но к полночи небо расчистилось, и вскоре впереди вроде что-то увиделось. Словно темнота в том направлении сгустилась, стала твердой, приобрела какие-то очертания...
Уж не горы ли?!
И вроде донес ветер голос прибоя — совсем иной шум от разбивающихся о скалы волн, чем плеск воды у бортов корабля. Давно уже не слышали они прибоя.
Чириков сам взял пеленг на нечто темнеющее вдали и приказал переменить курс в бейдевинт на левый галс, чтобы пойти вдоль берега — если это был берег — и не напороться в темноте на подводный камень.
Никто, конечно, не спал. Все были на палубе. Всматривались, шептались, ждали рассвета.
Хорошо, что ночь была короткой — далеко они уже заплыли на север. Темнота стала таять, расходиться. Занимался нежный, призрачный, колдовской рассвет, какие бывают только на севере летом.
А справа по борту темнота не исчезала. Наоборот, становилась гуще, чернее. И все ясно увидели: это же в самом деле горы!
Но только утром, когда никаких сомнений не оставалось, Алексей Ильич Чириков записал в журнале: «В 2 часа пополуночи впереди себя увидели землю, на которой горы высокие, а тогда еще не очень было светло, того ради легли на дрейф. В 3-м часу стало быть землю свободнее видеть, на которой виден был и оную признаваем мы подлинною Америкою...»
Впервые по-настоящему Америка открыта вторично — теперь и с запада. Исторический миг!
Что их ждет у чужих берегов?
Если бы не пес Якоб…
И лья, дай две красных, — попросил я Могилевского, надеясь, что туман стоит невысоко и свет будет виден на расстоянии.
Красные ракеты с шипением исчезли в тумане. Мы подождали. Тишина. Дали выстрел вверх из карабина, и снова в ответ ни звука. Прошли немного вперед. И еще выстрелили... Единственным выходом было ждать, пока рассеется туман.
Часа через два туман начал исчезать. Когда растаяли его последние клочки, в пятистах метрах показалась палатка. Мы радостно впряглись в волокушу и двинулись к ней. Но по мере того, как приближались к темнеющему пятну, становилось ясно, что это не палатка, а тень от тороса.
Выбрав самое высокое место среди нагромождений льда, мы поискали глазами антенны нашей дрейфующей станции. Но напрасно вглядывались в горизонт — во всей округе не было ни одного ориентира. Казалось, нас окружал совершенно незнакомый ландшафт.
Несколько раз нам чудилось, будто видим не только палатку, но и накачанную резиновую лодку рядом с ней, фигурки людей. Но стоило прибавить шаг, как вскоре выяснялось: это опять тени от нагромождений льда.
Мы окончательно заблудились.
...В этот день накануне выезда на выносную точку, где в трех километрах от станции у небольшого разводья была устроена база для проведения подводных киносъемок, неожиданно забарахлила камера. Ученые, не дожидаясь нас, на мотосанях с грузом — аквалангами, научной аппаратурой, продуктами — вышли вперед. Спустя какое-то время камера была починена. Мы взяли у дежурного по станции разрешение на выход, сложили всю кинотехнику на легкую волокушу и, прихватив ракетницу и карабин, тронулись в путь.
Погода в этот день была прекрасной: ярко светило солнце, на небе не было ни облачка. Но когда до выносной палатки ученых оставалось не более километра, все вокруг заволокло туманом. Исчез и наш дрейфующий остров, обычно резко выделяющийся среди ослепительно белых молодых льдов своим грязно-серым цветом. Исчезло солнце, по которому можно было сориентироваться...
Я стоял на высоком торосе и всматривался в горизонт. Какой хаос был передо мною! Внешне все казалось недвижимым, застывшим, молчаливым. Но в этом беспорядочном всторошенном пространстве чувствовалась скрытая сила, способная в любую минуту привести все в движение, поглотить все чужое... Я ощущал Землю впервые такой, какой она представлена в школьных атласах. Круглой. Мне даже казалось, что горизонт скруглен по краям. Я почувствовал себя маленьким оловянным солдатиком, поставленным на огромный глобус.
— Надо было взять с собой собак, — голос Могилевского прозвучал откуда-то из глубины. Глухо. — С ними было бы проще.
Проще?! Возможно. Я представил всю свору, нашей станции: впереди Малыш, за ним Мишка, Белка, остальные... Никогда не забуду первый день встречи с собаками на СП.
...Самолет сделал круг и пошел на посадку. Сквозь блистеры пилотской кабины я видел полярные домики, мачты радиоантенн и бегущих к самолету людей. Вскоре наш Ан приземлился, точнее, «приледнился». Остановились винты, скрипнула отодвигаемая дверца, и на лед спустили лесенку.
Через маленький глазок лупы вижу ослепительно белый проем да мелькающий абтюратор 1 моей камеры. Еще секунда, и покажется голова одного из полярников в меховой шапке, с изморозью на усах и бороде. Улыбаясь, он скажет: «С при-ез-дом!» — и у меня на пленке останется волнующий момент первой встречи с полярниками дрейфующей научно-исследовательской станции «Северный полюс-23».
1 Абтюратор — зеркальный сегмент, расположенный в камере за объективом.
Но через объектив вижу черную лохматую собачью голову, затем еще одну — белую... Слышу радостное повизгивание, и, наконец, один из ворвавшихся в самолет лизнул сначала меня, потом объектив, и я выключил камеру. Передо мною неистово прыгали и визжали от радости два пса — один черный как ночь, другой белый как снег. Позже я узнал их клички: черного звали Мишкой, белого — Белкой.
Это зрелище поразило меня. Я никогда не видел, чтобы собаки с такой страстью встречали самолеты и так ловко влезали в них по трехметровой лесенке, по которой и человеку-то взбираться неудобно.
Я спустился на лед, и меня окружило еще несколько псов самых разных мастей. «Зачем они здесь? Столько? — подумал я. — Ведь на СП давно не ездят на собаках. Зачем держать такую свору? Кормить? Лишние заботы».
