Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011, № 02
С плечевой костью, правда, пришлось повозиться. Мышцы хорошо пошли, а вот кость… Но минут через десять, чумазый и немного уставший, я справился. Левая рука повисла в зажиме, и было странно на нее, подтекающую, смотреть — вроде моя и в то же время — чужая, отделенная.
«Может, — сказал тот, кто объявил о сбое (мне кажется, тот самый — тонкогубый, тонкошеий, из джипа), — прикажем ему член себе отрезать?». Но вы оборвали его: «Хватит! Готовьте коллоид, посмотрим на регенеративные способности».
Помните, Элизабет?
Кстати, на моей левой руке сейчас нет рубцов. Мне кажется, она хорошо отросла заново. Спасибо маленьким докторам.
В Темиле, в Темиле, в Темиле…
Нет, не пойду. Я вывожу это в письме большими буквами: «Никакого Темиле». Наверное, это бунт. Я же — уникальный Мигель.
А потом была та дорога, что снимал Алекс Стенсфилд. И там действительно был я. Я. Там. Был. Схлестнувшись, мы рубили и резали. Глаза, рты… Га-а-а…
Много-много кармина.
Показательное кино. Что-то для телевидения, что-то тому, кто заказывал бессмертных партизан.
Я хотел бы забыть все, что было дальше. Всей украденной душой хотел бы. Но, увы, не я распоряжаюсь своей памятью. Не я. Наниты.
Безжалостные. Всезнающие. Они показывают мне…
Нас выпустили охотиться. Мы разбрелись — одинокие крестьяне в поисках лучшей доли. Тараном билось в голове: вперед, вперед, бей, круши, режь. Га-а-а… Мозги всмятку. Я вижу себя со стороны — это смерть, бредущая по болоту. Кукла. Мертвец с обжигающим приказом и тусклым взглядом марионетки.
Бей-круши.
Господи Исусе, сколько крови на мне!
«Эй, парень, подвезти тебя?». Н-на! Взлетает мачете. Ныряет и взлетает снова, а за ним вслед, безуспешно пытаясь дотянуться, догнать, бросаются брызги. Алые. Удивление в чужих глазах застывает, меркнет. Катится соломенная шляпа. Бессильно повисает голова.
«Бегите!»
На. На. Н-на! Куда это мы бежим? Нельзя. Никого в живых. Всех в кучу. Чтобы страшно. Чтобы дико. Га-а-а…
В меня стреляли. Меня кололи вилами. Один раз продырявили живот. Но я оживал, поднимал мачете и завершал начатое.
Сука-память! Лучше бы она осталась недоступной.
Хосе, возникнув, заглядывает через плечо. Требует: «Пиши правду, Мигель». Отстань, Хосе. В чем она, правда-то? В том, что ты мертвый?
Или правды две?
Я ведь помню — не было никакой охоты. Вылечившись, я вернулся в деревню и зажил как обычно. Мы пили заработанный спирт — я, Хосе, Рауль. Изредка к нам присоединялся Рубен Тамарго. Вставало и заходило солнце. Горчила тапиока. Дед Маноло продал козу. Сдохли куры. Хосе сказал, что из коры чагового кустарника можно испечь хлеб…
Я же помню.
Помню-помню-помню. Га-а-а!
Карандаш выворачивается из пальцев. Пиши правду, Мигель…
Знаете, Элизабет, рано или поздно кто-нибудь набрел бы и на нашу деревню. Так случилось, что этим кем-то оказался я.
Я понимаю, у вас был план — провести акции устрашения и одновременно испытать нанитов, а потом (вот почему вы вернулись) убить президента Каньясу.
Он удастся. С такими, как я, — обязательно. Он уже больше чем наполовину удался. И получится, будто сам народ восстал против президентской власти. Скинул тирана. Изрубил мачете. Народный гнев рос, рос и выплеснулся. Алекс Стенсфилд снимет еще один фильм. А нефть и газ так и останутся у ваших компаний.
Я думаю, многие «вылеченные» в институте, повинуясь Зову, уже в столице. Новая прошивка, новая программа, ведь так?
В Темиле, в Темиле…
Альса так до конца и не поверила, что я способен ее убить. Отползала, отползала, беззвучно открывая рот и оставляя кровь на дощатом полу. А я был не я. Я был приказ. Я был жажда. Я был лезвие и блик на острие.
Качался в своем кресле дед Маноло. Возился с детьми Рауль, показывая, как вязать узлы на веревке. Альса, другая Альса, вышивала на скамье под навесом. Пела тихонечко: «Где ты, мой друг, где ты? Только болото стонет…»
Потом я всех сжег.
И знаете что, Элизабет? Горькая ирония моей судьбы заключается в том, что я люблю вас. Люблю. И поэтому осознаю, в какое чудовище вы меня превратили.
Все-таки наниты не идеальны. Сильное чувство позволяет подчинить их себе. Наверное, это можно исправить, только я уже этого не допущу. Ничего больше не допущу.
Я иду к вам, Элизабет.
Мы все идем — с Рио-Нуво, с Эль-Бранка-Алавеза, с Палья-Калома. Мы идем — едины в моем лице. Исполненные любви. Мертвые и живые.
Я иду.
С письмом. К чему доверять почте? Я уж лично.
Хохочет Рауль. Вторит ему Хосе. Кусает бороду Тамарго. Я радуюсь вместе с ними. Подпрыгивает сбоку насмешливая Альса. Гомонят мальчишки. Деда Маноло и старуху Отонотоми везут в тачках. Чавкают колеса, торя путь. «Куда мы спешим, Мигель?» — «В Каро-Гранде, друзья».
Я иду к вам, Элизабет. Уникальный Мигель, ослушавшийся Зова. Что охрана ваша бессмертному партизану? Прах. У меня есть мачете. Или у вас — ха-ха! — припасено серебро? Вы верите в эти слухи? Нет, так меня не остановить.
И когда я приду к вам, то скажу прямо в серые дождевые глаза: «Я люблю вас, Элизабет».
А потом оторву вам голову.
Александр Прокопович
ШАНС ДЛЯ НЕУДАЧНИКА
Рассказ
На этот раз не повезло сержанту Питеру. Мало того, что его смена пришлась на субботу, так еще и началась эта суббота с того, что корабль лаков «Счастливый» пошел на посадку в главном космодроме Фэйта.
Это было страшно. Питер слышал, как дребезжат плиты обшивки «Счастливого». Раньше он ни за что бы не поверил, что в момент посадки корабля можно услышать что-то, кроме рева тормозных двигателей.
В эту субботу сержанту довелось услышать еще один редкий звук. Двигатели «Счастливого» выключились за мгновение до того, как посадочные опоры коснулись плит космодрома. Если бы это был любой другой корабль, Питер вызвал бы медиков и группу захвата. На этот раз он ограничился ремонтной бригадой. Лаки были слишком везучими, чтобы с ними случилось что-то действительно серьезное.
Трое лаков, прилетевших на Фэйт, от космодрома направились к старинному зданию в центре столицы. В Доме Правительства их никто не ждал, но по странному совпадению в эту субботу министр иностранных дел оказался на посту — в своем кабинете. Охрана, всегда внимательная, сегодня так увлеклась трансляцией футбольного матча, что отреагировала на лаков в тот момент, когда они уже поднимались на второй этаж по роскошной министерской лестнице.
Ни один из лаков не обернулся ни когда охрана пыталась что-то крикнуть вслед, ни когда пуля взорвала лепку над их головами. Потом пошли осечки. Стоило пистолету оказаться нацеленным на одного из лаков, как оружие теряло способность стрелять. Ворвавшись в кабинет к министру, охрана была министром же остановлена. Лаки уже сделали то, зачем пришли. Перед главным дипломатом Фэйта лежал желтоватый свиток, запечатанный сургучом. Лаки не обращали внимания на охрану и протоколы, но свято чтили собственные традиции. На родной планете лаков — Дестини — так оформляли и так вручали один документ — ультиматум. По традиции, которая существовала только на Дестини, даже если ультиматум принимался, положено было дать два ответа. В одинаковых запечатанных конвертах. В одном — капитуляция. В другом — договор о вечном мире. Лак выбирал конверт, этого было достаточно. Лаки слишком верили в удачу, чтобы ставить её под сомнение.
Трое, чудом долетевших на корабле-развалюхе, трое игнорировавших выстрелы и свято верящих в собственную неуязвимость, дали Фэйту время и возможность выбора. Неделю на то, чтобы решить — воевать или сдаться. Вероятно, ситуация приобрела бы более достоверные черты, если бы правительство Фэйта не знало всё о военной мощи Дестини. Лаки были храбры, быть может, даже безумно храбры, но одного этого для планеты, чей военный флот насчитывал два корабля, один из которых сейчас находился в ремонтных доках Фэйта, было маловато. Флот Фэйта насчитывал более сотни судов, включая два крейсера имперского класса.
До окончания ультиматума оставалось два дня, когда правительство решило обратиться к моим услугам.
Так это обычно и происходит. Меня порекомендовали в тот момент, когда уже были испробованы гадалки, политологи и запрос в Лигу Миров. Только после всего этого вспомнили о том, что кто-то когда-то, кажется, упоминал кого-то такого, который… чем черт не шутит — терять-то все равно нечего — почему бы не попробовать?
Это может показаться странным, но у меня плохая репутация. Зарабатываю я много, но редко. Притом что я единственный в населенной Вселенной специалист по глобальным кризисам. И дело не в том, что по-настоящему глобальных кризисов мало. Дело в том, что никто-никто не верит, что с ними может справиться специалист и что этот специалист существует. Моя девушка Элли считает, что мне нужна реклама. В моем случае это будет сильно смахивать на обещание Судного дня.
