Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1973 год
Усталость гасила эти излияния. Боль в ноге усиливалась. Почему он не понял тех, кто дежурил здесь до него? В момент прощания они смотрели на него не то с тревогой, не то с состраданием, повторяя: «Возненавидишь лопату!»
Если бы он мог хотя бы уснуть, то восстановил бы немного свои силы. Но достаточно было задремать, как его одолевали кошмары. Чаще всего ему снились волки. Они нападали на него целой стаей, он чувствовал на лице их жаркое дыхание, видел острые блестящие клыки. И просыпался в холодном поту. В этой пустыне не было волков, он хорошо понимал это, они не выжили бы здесь. Напрасно взывал он к рассудку. Страх не проходил.
Не проще и не лучше ли было бы покончить с собою? Заиндевелое ружье манило взгляд. Достаточно было бы также достать порошки из аптечки... Но вправе ли человек положить конец своим страданиям? Однако мысль о Скотте и его товарищах, их стойкости на обратном пути от Южного полюса заставляла отказаться от искушения.
...К концу трагического похода Скотт велел раздать всем по тридцати таблеток опиума. Каждый мог прекратить свои страдания, но никто не воспользовался этим благодеянием. «...Смерть этих пятерых прославила их родину больше, чем это могла сделать гибель многих тысяч самых храбрых воинов на поле брани. Это был самый прекрасный урок героизма в истории полярных исследований и во много раз более ценный вклад в эту истерию, чем само достижение Южного полюса», — писали о них впоследствии.
...Как далеки дни, когда он, исполненный еще надежды, исписывал целые страницы в дневнике, предназначенном для невесты. Он рассказывал ей тогда о том, как регулярно, каждые три часа, невзирая на мороз и вьюгу, проводит метеорологические наблюдения, о том, что видит вокруг, как себя чувствует и как устроился в своем белом мирке. Но уже спустя две недели его заметки стали более скудными.
Во многом он не признавался в своих записях. Не хотелось вспоминать, как вместе с коллегами он подшучивал над невыносимым педантизмом Нансена и Амундсена.
— Это классический пример дотошности. Норвежцы не в меру прозорливы. Им не хватает того отчаянного мужества, которым отличались викинги, не хватает пламенного увлечения, — легкомысленно повторяли они.
Лишь теперь, в этой снежной гробнице, он стал кое-что понимать. Джино Уоткинс и конструкторы Айс-кап о многом не подумали. Они забыли, например, что бидоны с керосином нельзя оставлять снаружи. Несколько из них Огастин сумел откопать, прежде чем остальные его запасы не скрылись под многометровым слоем снега. Уже на второй месяц своего одиночества он был вынужден весьма экономно расходовать горючее.
По многу часов Курто должен был, стоя на коленях, прокапываться, чтобы выйти наружу. «Проклянешь лопату», — звучали в ушах слова коллег. Как они были правы!
С половины января ненадолго над горизонтом начало показываться солнце. Стало легче переносить одиночество.
«...Закат здесь неописуемо красив, величествен. Солнце кладет багровые пятна на снегу, удлиняет причудливо острые тени, сглаживает контрасты, — рассказывал он в дневнике. — Мертвая, зловещая, коварно плоская белая равнина в этом багровом отблеске приобретает пастельные тона, становится как-то мягче, человечнее. Но это, увы, продолжается лишь несколько минут. И снова моя пустыня, грозная и неумолимая, синеет и сереет. Мороз крепнет. Моя несчастная нога причиняет мне все больше страданий...»
Несколько дней спустя своим нервным, торопливым почерком он писал:
«...Этой ночью меня разбудил какой-то адский треск, словно крыша под* тяжестью снега валилась на меня. Я мысленно попрощался с тобою, дорогая, и только ждал, когда эта масса обрушится и раздавит меня. Грохот, от которого все дрожало вокруг, перекатывался медленно, притихал, пока наконец не замолк совсем. Потолок не обрушился, стены остались невредимы. Чувство неодолимого ужаса прошло, когда я понял, что где-то вблизи лопнул, по-видимому, ледяной панцирь и появилась новая трещина. Но если она образовалась около самой моей палатки, то, может, следующая расщелина разверзнется уже прямо под ней?»
Курто казалось, что вместе с солнцем должно прийти и избавление, но пришла еще одна беда. Наступило вынужденное затворничество. «Заживо погребенный», — непрерывно звучало в ушах. Прочитай Огастин эти слова в газете или книге, он счел бы их мелодраматичными. Он долго не хотел признать себя побежденным, но все труднее было прокапываться наружу. От входа в туннель он вынужден был отказаться — эту лазейку целиком завалило снегом, столь плотным, что его не брала лопата. Курто предпринял попытку пробиться через кровлю. За этот выход он бился долго и упорно. Наконец пробил брешь и, не помня себя от счастья, выскочил наружу и зашатался как пьяный. Метель свалилась ему на плечи, ошеломила, прижала к земле, захватила дух, давила.
Этот порыв был последним. Продолжительная метель окончательно замуровала его. Запасы керосина, продуктов — все, что было необходимо для жизни, осталось снаружи.
«...21 марта я был погребен под снегом. Должен жить теперь как крот, правда, не под землей, а под снегом. Найдут ли меня когда-либо?.. Увижу ли еще когда-нибудь дневкой свет и блеск звезд, отраженный на льду? Вдохну ли еще когда-либо глоток свежего воздуха?
...И подумать только, что я легкомысленно пренебрег замечаниями старика Фрейхена (Фрейхен Лоренц Петер (1886—1957) — выдающийся датский полярный исследователь и писатель, участвовал в датской экспедиции под руководством М. Эриксена, исследовавшей в 1906—1907 годах ледники Гренландии; в 1937 году путешествовал по советской Арктике.) . Прозимовав один на кромке материковых льдов Гренландии, он писал, что ни в коем случае нельзя оставлять в Арктике одного человека на зиму, в условиях полярной ночи. Там, где двое кое-как справились бы с положением, один, безусловно, погибнет».
...А ведь всего в пятистах километрах, на немецкой исследовательской станции Айсмитте, было, по-видимому, светло, тепло и шумно сейчас. Профессор Вегенер, несомненно, оставил на зимовку подо льдом по меньшей мере двоих наблюдателей. Они, должно быть, ни в чем не нуждаются, помогают друг другу и совещаются, когда возникают сомнения. Не испытывают ни голода, ни одиночества. Поддерживают радиосвязь со своей базой на западном побережье острова. Да, они, несомненно, справятся с положением, в их работе не будет никаких пробелов. Результаты их наблюдений получат ученые.
Эта мысль помимо воли наполняла его горечью.
II
На немецкой станции Айсмитте дело обстояло далеко не так, как представлял себе Курто. Вместо двух человек там непредвиденно зазимовали трое. И не в теплом, удобном домике, который они приготовили и о котором так много писала пресса, а в пещере, наспех вырытой в ледяном панцире.
Закутанные до самых глаз в имевшиеся у них теплые вещи, они ужасно мерзли в своем невероятно тесном помещении. Минус пятнадцать, минус двадцать, а порой и минус двадцать пять градусов по Цельсию. В окоченевших пальцах ничего нельзя было удержать. Варежки же протирались и рвались, как и вся остальная тщательно чинимая одежда. Однако наблюдений они не прекращали, не пропустили ни одного из них, хотя силы их иссякали.
Без радио, без связи с миром и всего лишь с одной третью предусмотренных запасов продовольствия и горючего. А порой и без света, чтобы сберечь керосин и свечи; без печки, которая несколько смягчила бы стужу в ледяной яме, и чаще всего без горячей пищи, которая немного разогрела бы их. Бережливо и скупо распределяли каждый сухарь ежедневного пайка, каждый кусок пеммикана, тщательно, с точностью чуть ли не до одного грамма, взвешивая их.
Нервы их были на пределе. Хватит ли припасов на троих до конца суровой гренландской зимы? Переживут ли полярную ночь в этих кошмарных условиях? Ко»у из них суждено вновь увидеть когда-либо дневной свет?
Доктора Лёве не предполагали оставлять на зимовку, но сильное обморожение обеих стоп приковало его к нарам. Он жестоко страдал, понимая, каким бременем стал для своих товарищей, но был бессилен что-либо сделать. Стремясь спасти ноги от гангрены, ему ампутировали пальцы стопы — складным ножом и пилкой для резки металла.
Вдобавок ко всему эти трое, лишенные радиосвязи с базой, терзались беспокойством за судьбу профессора. Их мучило к тому же чувство собственной вины. Участники же немецкой экспедиции, находившиеся на береговой базе Вест-пойнт, тщетно ждали возвращения Вегенера на берег.
И долгое время никто не знал страшной правды.
Станция Айсмитте была заложена в точке с координатами 70°55" северной широты и 40°42" западной долготы за два месяца до основания Айс-кап. Для перевозки сборного домика, запасов продовольствия и горючего, многочисленных научных инструментов профессор Вегенер решил, кроме нарт и сотни собак, воспользоваться аэросанями. Это чудо техники, как уверяли конструкторы, в состоянии пройти с большим грузом расстояние в пятьсот километров всего за двое суток.
