Айдол-ян. Часть 4. Смерть айдола - Андрей Геннадьевич Кощиенко
– Я в этом абсолютно уверена.
– Скоро увижу его. Расскажу… о тебе.
– Э-э, самчон, что вы такое говорите? – возмущаюсь я. – Куда вы собрались? У вас семья. Вам ещё на неё работать и работать! Кто это будет делать за вас?!
Дядя снова слабо улыбается в ответ.
– Прошу, пожалуйста, позаботься о ней. – просит он.
– Вы сами будете это делать.
– ЮнМи, я прошу… пообещай, позаботиться о моей семье.
Смотрю на лежащего на кровати мужчину. Вижу, – ему реально плохо. Однако голова его занята не собой, а мыслями о близких. Думает о том, как они будут жить, если с ним вдруг чего случится.
Мне что, жалко пообещать? Всё равно помогать придётся, если «вдруг». А человеку легче будет.
– Хорошо, дядя ЮнСок. Торжественно обещаю никогда не оставлять вашу семью и всячески заботиться о ней. А вы, обещайте не умирать.
– Это … не от меня … зависит. – всё так же слабо улыбаясь, отвечает самчон и добавляет. – Не забудь. Ты сказала.
Почему – я? Главная надёжа и опора, что ли? Кроме самчона, – никто больше не зарабатывает? Впрочем, может, и так. О семье дяди мне почти ничего неизвестно.
– Ещё… – негромко произносит самчон, делая слабое движение пальцами к себе, – наклонись…
Немного опасливо выполняю просьбу.
– Никогда… Слышишь? Никогда не работай с «NIS». Чего бы они тебе не обещали.
С разведкой?! Причём тут она?
Не понимая, удивлённо смотрю на дядю.
– Поняла? – требовательно произносит тот, в упор смотря мне в глаза.
Киваю и молча выпрямляюсь, формируя в голове вопрос, но тут сзади раздаётся голос врача.
– Прошу прощения, но время посещения больного истекло.
Как не кстати он зашёл!
– Ты мне потом всё расскажешь? – быстро спрашиваю я.
Дядя молча прикрывает и открывает глаза. Понимаю это как согласие.
– Пожалуйста, быстрее выздоравливайте, уважаемый самчон! – говорю я, вставая и кланяясь. – Мы все будем с нетерпением ждать вашего возвращения домой!
Дядя ничего не отвечает, просто смотрит со странным выражением, словно желая запомнить меня навсегда.
– Я снова навещу вас, как только разрешат. – обещаю я, пятясь задом к двери. – Пожалуйста, выздоравливайте.
(позже, в фойе госпиталя)
Стою, разглядываю витрину торгового автомата, выбирая напиток. Пока смотрю, прокручиваю в голове разговор с самчоном.
Это ведь была палата усиленной терапии, где он лежал. Туда не должны пускать посетителей! А меня, – пустили! И эти странные слова про NIS. Дядя каким-то боком имеет отношение к разведке? Контрабанда, Пукхан, разведка. Вполне логичная цепочка. Вот тебе и здрасти, как говорится! Приехали. Но самчон действительно выглядит очень плохо. Чёрт! Как-то я выскочил «по запарке», даже не спросил врача, каков прогноз и, может, дяде что-нибудь нужно? Понятно, при лечении потребны лишь деньги, деньги и ещё раз деньги. Но всё же? Схожу-ка я, спрошу.
Конец тридцать второй главы
Жизнь тридцать третья
Время действия: первое декабря, утро
Место действия: агентство «FAN Entertainment»
– Каковы будут последствия, госпожа директор? – спрашиваю я, аккуратно кладя обратно ей на стол листок с прочитанным текстом.
Какой-то «этический комитет» запрещает мне выходить на сцену. Корейцы совсем с ума посходили.
– Ты отстранена от выступления в «Tokyo Dome». – заявляет БонСу.
– А разве оно предполагалось? – неподдельно изумляюсь я услышанному. – Меня ведь вообще не ставили на репетиции с группой?!
Директор делает неопределённое движение плечом.
– Сейчас стало очевидно, что ты не едешь. – отвечает она и сворачивает на другую тему. – После решения комитета КЕМА, твоё присутствие в агентстве нежелательно. Я аннулирую твою командировку. Возвращайся в свою часть, ЮнМи.
Ну, драсти, как говорится! Приехали…
– Вряд ли моё командование пойдёт навстречу такому решению, госпожа БонСу. Думаю, вам придётся приложить немало усилий, чтобы вернуть меня туда, откуда взяли…
Улыбаюсь вежливой улыбкой. Собеседница оценивающе смотрит в ответ.
– Совершенно не сомневаюсь. – соглашается со мною она. – Ты похожа на раскалённый камень.
Это тот, который перекидывают друг другу в руки, дабы не обжечься? Сравнение интересное, но дешёвое.
– Раскалённый золотой самородок. – предлагаю я иное описание своей личности. – Только золотоискатели попадаются все, как один, неопытные. Не понимают, что попало им в руки…
Секунды три сидим, молчим, смотрим с директором друг на друга.
– Скажите, чем мне заниматься в то время, пока вы будете побеждать армейскую бюрократию? – интересуюсь я. – В агентстве появляться запрещено, в часть возвращаться тоже нельзя…
– Почему – нельзя?
– Довольствие. Продукты на меня не выделяются, поскольку по документам я питаюсь в другом месте и на это дело выданы деньги. В столовой просто не станут кормить.
– В корейской армии так мало готовят? – не верит БонСу. – Неужели ничего не остаётся?
– Дело не в том, – остаётся или нет, а в документах. Если по ним ничего не положено, то значит, – не дадут. Это называется «армейский порядок».
– Разве нельзя как-нибудь договориться? – продолжает гнуть свою линию директорша.
– Хотите, – берите и договаривайтесь. У меня воинское звание и боевая награда. Очень надо, – ходить, еду выпрашивать. И сильно сомневаюсь в том, что меня просто так пропустят за ворота. Командир части, узнав о моём возвращении, точно прикажет их заварить!
– Всё настолько плохо? Хуже, чем в агентстве?
– Одинаково. И здесь и там не знают, что со мною делать.
– А что с тобою делать?
– Простую и примитивную вещь – зарабатывать так нужные всем деньги. Но, раз не можете, займусь этим сама. Поэтому, госпожа директор, – отдавайте письменное распоряжение о моих дальнейших действиях, если не хотите видеть меня каждый день. Я подошью его к командировке. Армия – это прежде всего отчётность.
– Да уж… – с неудовольствием произносит БонСу. – Вижу.
(позже. Сеул)
