Шоколад - Тася Тараканова
Муж, матюгнувшись, нажал на тормоз, а потом снова на газ. Меня всю трясло, я потеряла дар речи. Через несколько минут муж съехал на обочину, затормозил, выскочил из машины и нырнул на заднее сиденье. Прозвучала команда.
— Перелезай на водительское сиденье. Живо. Поведёшь машину.
— Я не смогу…, мне плохо
— Не ной! Возьми себя в руки!
Он говорил что-то ещё, пока я лезла через рычаг управления, выбивая зубами барабанную дробь. Как я поведу? Права у меня имелись, но практики — кот наплакал. По нашим запруженным улицам я опасалась водить, а комментарии мужа, сидящего обычно рядом, лишали крох уверенности. Авторитет супруга довлел надо мной, привычка делать всё по его указке, доверять его суждениям, заставила поставить крест на себе, как на водителе.
Моё вынужденное согласие при внутренней истерике раздирало на части. Садясь за руль, я наступала себе на горло. Слабая попытка ещё раз отказаться, была пресечена в зародыше.
— Соблюдай скоростной режим. Веди аккуратно. Ты сможешь!
Он уже тогда обдумал дальнейший план действий, и когда нас перехватил патруль, и я на подгибающихся ногах выползла из машины, муж, опустив стекло, изобразил только что проснувшегося пассажира.
Дождь лил без остановки. Стараясь сберечь тепло, я съёжилась в комок, не в состоянии сдержать крупную дрожь. Скоро наступит ночь, и дождь закончиться, придёт время тумана. Сверху послышались шаги. Ноги затекли и замёрзли, мысли теперь крутились только об одном, как бы согреться. Ночёвка в лесу, в норе на матрасе из иголок и прелых листьев, казалась уже верхом блаженства.
Кто-то подошёл к яме, наверное, заглянул в неё. Превратившись в слух, я мобилизовала тело. Возможно, сейчас придётся вскочить и отпрыгнуть в сторону.
Сверху спланировала коричневая медицинская клеёнка, какими обычно обивали матрасы в больницах. Когда я всё-таки поднялась на ноги, вскочить я могла только в моих фантазиях, никого рядом не было. В клеёнке я увидела спасение, с ней можно продержаться. Положила рюкзак в длину, села на него коленями, сложилась пополам, накрылась клеёнкой с головой. Теперь я в домике (как в детстве), только прятаться мне придётся не пять и не десять минут.
Очнулась оттого, что сильно застыл бок. Во сне я перевернулась и сдвинулась с рюкзака, клеёнка сползла в сторону. Дождь закончился, принеся огромное облегчение. За ночь вещи на мне подсохнут. Ноги затекли настолько сильно, что я трудом поднялась, не в состоянии скрыть стон. Постояла немного, выпила воды, решила промерять яму шагами. В ширину — три, в длину — семь. Нельзя долго лежать на земле, надо двигаться.
Как загнанное животное я шагала туда-сюда, чтобы согреться. Туман заполнил яму густым киселём. Расстелив клеёнку, я села на неё и заплакала. Я жила в мире, где постоянно всё делала не так, и всегда была виновата. Муж давил и давил, и в ту ночь на дороге у него полностью отказали тормоза, и я, по его мнению, оказалась причиной той трагедии. Муж пробил мою броню и доказал, что это я довела его, поэтому он сбил человека.
Когда стоишь в шаге от пропасти, отчётливо понимаешь, я — не то, что со мной случилось, я — та, кем стала по своему выбору. Ад, в котором я очутилась, дело моих рук, ведь Ад — я сама.
Утра я ждала, как прихода господа Бога. Голод, холод, галлюцинации, от которых, казалось, постепенно схожу с ума, вытянули из меня все жилы. Плакать не могла, двигаться тоже, я лежала на клеёнке и молила о солнце. Хоть бы небольшой просвет между тучами, одинокий лучик, приласкавший моё измученное тело.
Чьи-то осторожные шаги. Над ямой склонился Виктор.
— Ты как?
Я слабо оторвала руку от груди, шевельнула пальцами.
Досматриваю фильм ужаса
— Принёс тебе шоколадку. Быстро съешь, чтобы никто не видел.
Помогая себе руками, я села. Меткий стрелок Витя бросил шоколадку неудачно и сразу же исчез. Плохо завёрнутый шоколад в полёте потерял обёртку и ткнулся в землю. Подобрав увесистый кусок, гораздо больше, чем нам выдавали, я стряхнула грязь и проглотила его, почти не жуя.
В этот момент, всё стало на свои места. И шоколад, и Ад. Истерический смех согнул меня пополам, я хохотала, хохотала и плакала, плакала и хохотала, и не могла остановиться. Пусть грудь разорвёт изнутри от судорог, разорвёт и, наконец, выплеснет оттуда застарелый клубок ада, очистит меня раз и навсегда.
Без сил я упала на землю. Страх перед неизвестностью отступил. Я пройду свой путь и заплачу за свой выбор, каким бы он ни был.
Новый день начался дождём и моей невероятной слабостью. Надо было подняться, походить, а я, подтянув ноги к груди, накрывшись клеёнкой, лежала наполовину на рюкзаке, наполовину на земле. Уменьшиться до размеров рюкзака никак не получалось.
Ближе к вечеру появился волчара. Я не увидела его, услышала. Он кидал в меня комьями земли, оскорблял, насмехался, я заткнула уши и бубнила под нос, ту самую дурную музыку на-на-на-нааа. Пусть плюёт, орёт, меня это не трогает.
Увесистый ком земли попал в голову, я вздрогнула, прилипчивый мотивчик в голове смолк.
— Ты сдохла что ли, сука?
Скорее ты сдохнешь, тварь…
На дно ямы что-то грохнулось. От страха я рефлекторно поджала ноги. Егор хохотнул. На самом деле, он бесился, загнал себя в ловушку, теперь мог только ртом изрыгать дерьмо. Мою любимую фигуру — фак под клеёнкой, рука изобразила автоматически. Сам себя перехитрил. Присутствие волчары неожиданно взбодрило меня. Я перестала зажимать уши, чтобы уловить оттенки ярости в ненавистном голосе. Хоть хвост себе отгрызи, а до меня не дотянешься. Тьфу-тьфу три раза через левое плечо.
— Зря я тебя пожалел!
Ох, зря, дебил…
Когда Егору надоело упражняться в словесной диарее, и он ушел, я выползла из-под клеёнки. На земле лежал тёмный, ободранный с треснутыми планками поддон из-под кирпича. Мне с барского плеча пожаловали спальное место. Воспаление лёгких у жертвы волчара не планировал, хотел продержать меня в яме, пока не взвою и не встану перед ним на колени.
Поддон я перетащила в свой обжитый угол (и в яме можно обжиться) и попыталась разместиться на нём. Поддон представлял собой прибитые планки на трёх брусках — основании, высотой примерно двадцать сантиметров, в длину он был больше метра, а в
