Сахар на обветренных губах - Тата Кит
Университетский душ теперь тоже небезопасное для меня место.
Можно попробовать посещать душ в городской сауне, но за него нужно платить деньги, которых у меня нет. То же самое с абонементом в зал для фитнеса.
Опять что-то придумывать…
Глава 15
— Ты сегодня какая-то… — Вика просканировала меня оценивающим взглядом слегка прищуренных глазах.
Первым делом я начала волноваться о синяках на шее, от которых пока ещё оставались бледно-зеленые следы, которые мне приходилось прятать под воротником очередной водолазки.
— Какая? — пришлось поинтересоваться, ибо интрига, повисшая в воздухе, начала раздражать.
— Две пары на тебя смотрю… Волосы завила, что ли? Глазки как-то ярче обычного горят… Колесников?
— Поверь, Вик, для того, чтобы уснуть в своей комнате сразу после душа с мокрыми волосами, никакой Колесников не нужен.
Да, сегодня после полуторачасового сна, мои волосы завились легкими волнами. Увидев себя в зеркале, я решила, что это красиво и, слегка причесав их, так и оставила распущенными. Заодно, дополнительная ширма для шеи, если я опять буду иметь неосторожность оттянуть высокий воротник водолазки в аудитории Одинцова. К сожалению, сегодня по расписанию у нас с ним пара.
— Ладно… допустим, с волосами разобрались, — загадочно протянула Вика. — А с глазами что? Почему так блестят?
— Помыла хорошо.
— Алён, — цокнула одногруппница возмущенно. — Я серьёзно, вообще-то.
— Так и я тоже. Ну, разве что с утра вместо яичницы съела шоколадку. Может, из-за неё блестят.
— Только если шоколадка с коньяком была, — хохотнула Вика.
— Обычная «Алёнка».
— Не думала, что блеск в глазах придаёт совершенный с утра пораньше акт каннибализма. Алёнка съела «Алёнку»! Капец!
Я улыбнулась уголками губ, но никак не стала развивать эту тему.
Скрестив руки на груди, перемялась с ноги на ногу и без интереса посмотрела на закрытую дверь аудитории, в которой вот-вот должна начаться пара у Одинцова.
Было очень большое желание прогулять её, но я не позволила себе пойти на поводу у страха и неприятных воспоминаний.
Пусть Одинцов чувствует себя неловко, вспоминая, как позволил себе лапать свою же студентку.
Кстати, а его за это разве не должны уволить?
Может, и должны, но едва ли я пойду жаловаться. Потому что вся эта грязь дойдёт до отчима и далеко не факт, что сильнее всего в этой ситуации достанется именно Одинцову.
— Ну, и, короче… — я услышала голос Колесникова, который весьма ярко и эмоционально кому-то что-то рассказывал.
«Образцовый» студент — заявился на пары ближе к их завершению.
Глядя на него, боковым зрением, по движению его рук поняла, что он рассказывает что-то про игру на приставке.
Везёт кому-то. До сих пор могут позволить себе детство…
— … Я затащил как надо, ваще!.. — чем ближе он подходил, тем лучше его было слышно и понятно. — До трёх ночи, правда, не спал. Но, блин, это было круто!
Наши взгляды пересеклись. Я морально приготовилась к воплю «Алёнушка!» на весь коридор, но Колесников лишь едва заметно, но очень тепло, улыбнулся мне уголками губ и прошёл мимо.
Похоже, вчерашняя моя тирада возымела эффект. Неожиданно. Но вместе с тем даже будто немного обидно, что он не вопит на весь коридор, как я, если честно, уже привыкла.
Что-то новенькое…
К двери в аудиторию подошёл привычно сосредоточенный на своих мыслях Одинцов. Он открыл дверь ключом, распахнул её пошире и, удерживая, коротким кивком головы указал нам войти.
Стройным рядом наша группа потянулась в аудиторию.
Проходя мимо преподавателя в числе последних, я не позволила себе стушеваться и отвести взгляд в сторону.
Он проигнорировал всех вошедших, но именно на мне, отчего-то, его холодный взгляд предпочел остановиться.
Я тоже смотрела ему в глаза. Безэмоционально и отстраненно. Наверное, даже несколько высокомерно.
Пусть знает, что я не собираюсь его бояться. В моей жизни для этого достаточно одного ублюдка.
Мужские грубы дрогнули в ухмылке. Это было настолько неуловимо, что, наверное, заметила только я.
Мы расселись по своим местам и затихли. Старясь не издавать много шороха, достали тетради для лекций и ручки.
Я приготовилась, как обычно, слушать и записывать, а ещё умирать от жары в водолазке, потому что солнце опять решило спалить меня через окно, которое служило ему лупой, под которой я — беспомощный муравей.
Когда уже пройдут эти чертовы синяки на шее? Я хочу надеть майку или свободную футболку. Да что угодно, лишь бы не потеть в этом кашемире!
Началась лекция. Я успела записать лишь пару предложений, а затем ручка решила, что дальше она со мной не идёт. Чернила закончились. В сумке запасной ручки не оказалось. У Вики тоже. У сидящих за нами парней не было ручек даже для себя.
Зашибись!
Мало того, что меня к концу пары зажарит солнце, так я ещё и лекцию не запишу.
Взъерошив распущенные волосы, я перекинула их на одну сторону. С неким наслаждением пропустила мягкие локоны между пальцами и поймала на себе мимолетный взгляд Одинцова. Будто пойманный с поличным, он предпочел сосредоточиться на своих записях. Прочистил горло и продолжил рассказывать материал.
Через несколько секунд он привычно встал и обошёл стол, чтобы, вероятно, как обычно присесть на его край и продолжить читать лекцию так.
Но пошёл дальше. В мою сторону.
Моя внутренняя уверенность начала гаснуть с каждым его шагом. Но при этом где-то глубоко внутри я ощущала себя несчастным зверьком, который забился в угол, но отчаянно продолжал отбиваться.
Одинцов, словно между делом, положил на край моего стола ручку, которую крутил с начала пары между пальцев. Повернулся к окну и, продолжая говорить, приоткрыл его, впустив спасительный для меня прохладный воздух.
А затем вновь вернулся к себе.
— Константин Михайлович, — окликнула я его. — Вы ручку забыли.
— Она твоя, Мельникова, — бросил он небрежно и прокрутил между пальцами уже другую ручку. — Моя при мне, — ограничился он коротким ответом и возобновил свой рассказ.
Пребывая в некой растерянности, я не знала, как понять его жест.
Он одолжил мне ручку? Или это очередная ловушка, как его попытка полапать меня?
— Бери! — шикнула на меня Вика и зыркнула на ручку. — Тебе же нечем писать!
Переступив через себя, я взяла эту чёртову ручку, но сделала это так, чтобы отвращение было написано на моём лице и его обязательно заметил Одинцов.
Мне показалось или он снова едва заметно улыбнулся, глянув на меня?
Извращенец!
Я с пассивной агрессией конспектировала его ручкой лекцию. Странное чувство — писать ручкой и давать ей понять, что ненавидишь её
