Одинокий медведь желает, или Партия для баса - Тереза Тур
Короче, мы продержались. Даже сумели не наброситься друг на друга прямо в машине перед воротами. Даже — выйти из нее, поставить на сигнализацию. Но стоило сделать шаг по ровной дороге — всего один из оставшихся до калитки десяти! — и все.
Рухнуло все.
Просто он так пахнет… и эти мощные плечи, облитые лунным светом, блестящие желанием глаза… Прикосновение его пальцев — горячее, обжигающее, электрическое…
Молния. Это была чертова молния. И мы рухнули — навстречу друг другу, в безумный, жадный и сладкий поцелуй, и…
— Твою гармонию, Кари-ина… что ты со мной делаешь? — простонали мне в губы, вдавливая, втискивая в себя, дыша рвано и загнанно.
— Сам ты… — буркнула я и поцеловала его снова. Ведь это просто поцелуй, да? Пока еще ничего непристойного?
Через пару секунд я уже не была так в этом уверена. Загребущие руки невесть как оказались у меня под блузкой, губы — на шее, а моя нога… хм… я совершенно не виновата в том, что она обвилась вокруг чьей-то еще ноги. Она сама, честное слово! И вообще, в состоянии аффекта.
В этом же состоянии аффекта меня прижали к калитке, продолжая целовать, и если бы не совершенно внезапно раздавшийся где-то сверху грохот и отчаянный мяв…
Короче, спасибо той кошке, что сверзилась с крыши или откуда там еще она валилась.
Отскочив друг от друга (и путаясь в собственных ногах), мы немножко сумасшедше рассмеялись. И совершенно синхронно выдохнули:
— Домой.
— В кровать.
Кто из нас что сказал — было совершенно неважно. Взаимопонимание, оно такое понимание.
Через порог меня таки перенесли. Отчасти потому что ноги не держали. А не держали, потому что туфли я потеряла где-то перед калиткой. Белый офисный пиджак — чуть дальше, около качели. А остальное…
Остальное нашлось в спальне. Потом. Сильно потом. После взрыва парочки сверхновых (или это был торшер?), подавшей в отставку с опасной работы кровати и умерших от зависти мартовских, апрельских, майских и все прочих кошек. И котов. И вообще. Да, именно что вообще.
И все было прекрасно, чудесно, замечательно и так как доктор прописал, кроме…
— Кажется, я пропустила ужин, — задумчиво сказала я, ленясь поднять голову с широкой, чуть влажной от пота груди.
— Я тоже, — пророкотало под моим ухом. Низко, щекотно и как-то удивительно правильно было ощущать его голос вот так. Собственной кожей — как вибрацию, как движение мышц, как урчание гигантского сытого зверя.
То есть голодного. В каком-то смысле. Не в том, котором вы подумали! В этом я была совершенно, абсолютно сыта и довольна. И он тоже, на морде это было написано во-от такими буквами. Но вот в другом, обычном и банальном, мне страшно хотелось чего-то… чего-то такого… солененького, поджаристого снаружи и нежно-рассыпчатого внутри, с чесночком и легкой перчинкой, с хрустящими шкварками… желтенького такого, горяченького… и чтобы пахло на всю Головинку!
— Хочу жареной картошки, — озвучила я свою заветную мечту.
Живот Серого со мной тут же согласился. Урчанием. А сам он, Серый, лениво рассмеялся.
— Хоть персиков, — томным голосом искусителя, дающего мастер-класс, отозвался он.
— Я же просила апельсин, — не удержалась, фыркнула я.
— Ты прекрасна. — Меня нежно погладили по голове, зарываясь пальцами в волосы и слегка массируя затылок. — Рыжая бестия.
— Голодная рыжая бестия. — В подтверждение я прикусила, что под зубы подвернулось.
— М-м-м… — мечтательно протянул Серый и как-то так пошевелился, что мой организм всерьез задумался: а картошечки ли он желает? Или, может, чего-то поближе? Тоже соленького… горяченького…
— Очень голодная, — не желая поддаваться на провокации, я укусила сильнее и проурчала: — Вку-усный!
— Как картошечка? Жа-ареная…
Я засмеялась. Серый — тоже. И мы, не сговариваясь, пошли на дело. Правда, пришлось по дороге надеть хоть что-нибудь. Ну там боксеры на Серого, а его чистую футболку — на меня.
Украдкой погладив мягкий трикотаж со знакомым горьковатым запахом, я подумала, что это уже вторая. Может, на память о романе оставить себе коллекцию мужских футболок? Ну… почему бы и нет. В них спать удобно.
Во дворе было темно и пусто. На кухне — тоже. Мы даже как-то умудрились прокрасться тихо-тихо, ничего не перевернув и никому не наступив на хвост.
С замиранием сердца я включила на кухне свет: только бы мама не увидела. А то ж с нее станется прийти и проверить, что тут творится. И застать совершенно неприличную сцену… Да не ту сцену. Еще неприличнее.
«Ночной дожор» сцена называется. Или «Ограбление холодильника». Представьте: ночь, цикады, запах магнолий. Медведь в одних трусах. Открытый холодильник. Голодное урчание. И страшным шепотом:
— Где у вас картошка?!
— Не в холодильнике же, — фыркнула я и выдвинула ящик.
— О. Точно! — медведь в трусах обернулся, держа в одной руке полпалки колбасы, а в другой — шматок сала. — На шкварках?
Сглотнув голодную слюну, я кивнула. И все заверте…
Кстати о медведях. Некоторые, особенно талантливые экземпляры, отлично умеют чистить картошку! Профессионально! Я прямо залюбовалась. Так и любовалась — пока он чистил, я резала, а потом все это жарилось…
В ожидании мы пили мятный чай и трепались: о походах, о красотах Байкала и сопок, о закатах над морем, о… честно, я толком не запомнила. Слишком все было сюрреалистично. И слишком похоже на мечту.
Мечта со вкусом жареной картошки, это ж какое название для картины! Что-то давно я себе не позволяла рисовать просто так, не заработка ради. И не интерьеры.
— Ты так смотришь, — шепнул Серый, дотянувшись до моего лица и огладив щеку широкой ладонью.
— Я тебя нарисую.
— Ага. Нарисуешь, — счастливо улыбнулся он. — Завтра.
— Завтра, — кивнула я, обещая… знать бы самой, что я ему обещала, а?
Глава двенадцатая
Жизнь — штука непредсказуемая.
Амур попадает метко.
Ты сидишь у подножья Везувия
С той самой русской рулеткой.
(С) Анна Мелешкина. В Инстаграме много ее супервосхитительных стихов.
Сергей
Жизнь была прекрасна. Она сияла новыми красками, оглушала яркими запахами и манила невероятными перспективами. Все они — перспективы — каким-то неведомым образом имели рыжие волосы, россыпь веснушек на плечах и запах магнолий и жареной картошки. Красота же!
Эта неземная красота заслоняла даже отвратительную необходимость работать. Прямо сейчас. В середине жаркого, томного дня. От софитов, грима и прочей съемочной лабуды становящегося еще более жарким.
Но раз Олегу приспичило выставить новый клип «Крещендо», снятый в Сочи,
