Украинская зима - Петр Немировский
— Да. Думаю, да.
— Зачем мы это сделали? Я чувствую себя преступницей. А ты?
— Ещё хуже.
Она села, посмотрела в окно, заклеенное вдоль полосами белой ленты, чтобы предотвратить разлетание осколков стекла во время ракетного обстрела.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу, чтобы эта сказка закончилась, едва начавшись. Я не могу поверить, что всё это вообще правда. Что ты приехал, сюда, во время войны, непонятно зачем и почему. А я пошла на это party тоже непонятно зачем. Вернее, всё понятно, я шла, потому что меня пригласили и потому что хотела посмотреть, каким ты стал. Но по дороге я себе дала слово: никаких «левых» движений с моей стороны не будет, ни-ни, ни в коем случае, я на такое не пойду, — она ненадолго умолкла. — Если честно, я ни с кем не спала с начала войны. Даже не хотела. Война убила во мне все желания даже на это… Но когда мы вчера стояли с тобой на балконе и разговаривали о твоей маме и нашем несостоявшемся браке, я вдруг подумала: «А-а, чёрт с ним, со всеми своими принципами, пусть всё-всё идёт к чёрту. Я хочу его, хочу провести с ним хоть одну ночь, пусть хоть одну». Понимаешь?
— Понимаю. Стараюсь понять.
Возникла долгая пауза.
Наклонившись, она поцеловала меня и тихо промолвила:
— Юр, хочу тебя попросить. Пожалуйста, не злись на меня. И не жалей меня. Обещаешь?..
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
«Где пан родился?»
На вокзале меня провожали Тарас с Наташей и Андрей с Людой. В вокзальном кафе мы выпили по чарке горилки и направились к выходу на платформы.
Большое количество военных — похоже, целое подразделение, с автоматами и вещмешками, стояло на одной из платформ, ожидая своего поезда. Некоторых провожали родители или жёны. А другие были без провожавших; собравшись в кружок, они курили, громко разговаривали и громко смеялись. Среди солдат были и совсем молоденькие, безусые, просто дети. Моё внимание привлекли и девушки, — тоже в военной форме или в форме военной полиции, с автоматами и вещмешками у ног.
Подошёл мой поезд. Мы крепко обнялись с Тарасом и Андреем. Я пообещал, что обязательно приеду на пэрэмогу есть красный борщ. Почувствовав, что слёзы наворачиваются на глаза, поспешил подняться на ступеньки в вагон.
Наташа и Люда решили не оставлять меня без своей опеки до последней минуты. Они зашли со мной в вагон, дабы убедиться, что здесь нормально, уютно, что моё кресло свободно и для чемодана есть место. (Это был современный поезд-экспресс, но мой вагон имел только сидячие места.)
Я поцеловал на прощанье Наташу, которая расплакалась и попросила обязательно написать, как доехал, а также передать большой привет моей жене и сыну и сказать им, что ждут нас всех в гости после победы.
Я ещё раз поблагодарил женщин за подарки: футболки, полотенца с украинской символикой, вышиванки для всей моей семьи, а для моей жены — ещё и платье с ручной строчкой. Кстати, в моём чемодане ещё лежали и переданные Людой сухофрукты, орехи с их дачи, пакеты какого-то целебного чая. Люда хотела передать и мёд с их пасеки, но я упросил не делать этого, так как, если он разольётся, то придётся выбросить всё вместе с чемоданом. Ещё там лежало несколько подаренных и купленных книг современных украинских историков.
Потом я обнял Люду, крепко поцеловал её в губы. Хотел что-то сказать ей про её сына на фронте, но все важные слова уже были сказаны, а другие не имели никакого значения.
Женщины вышли. Все четверо друзей стояли на платформе напротив моего окна; мы подмигивали друг другу, делали последние фотографии через стекло. Наконец поезд тронулся. Я снял куртку и сел в кресло, устраиваясь поудобней. Поставил на откидной пластиковый столик бутылку воды. За окном замелькали вагоны на отстойниках, потом невысокие здания технического назначения, перелески. Колёса тихо постукивали, кондиционеры напускали в тёплый вагон струи свежего воздуха.
Поначалу я решил почитать книгу — «История одного города» Салтыкова-Щедрина — взял её с собой из Нью-Йорка в расчёте перечитать во время своей поездки. Когда-то она мне нравилась, к тому же издание книги было высокого качества, с золотистыми буквами, тиснёнными на красном переплёте. Во время своего пребывания в Киеве, понятно, я её ни разу не раскрыл, а сейчас решил занять себя чтением, тем более было лишь восемь часов вечера, спать рановато.
Включив фонарик над головой, я стал читать известный роман русского классика сатиры. Но почему-то сейчас этот роман с первой же страницы не вызывал у меня ничего, кроме раздражения. Мне было совершенно неинтересно и даже как-то противно читать роман о городе Глупове; писатель выливал свою жёлчь сатирика, изощряя свой ум описанием Глупова и глуповцев, символизировавших, по замыслу Салтыкова-Щедрина, всю Россию с её бестолковой, уродливой, полузвериной жизнью.
Но зачем описывать жизнь идиотов? Стоит ли на это тратить силы, время и талант? Разве это интересно — узнать, до какого идиотизма и варварства доходят глуповцы в своей никчёмной жизни?
Я отложил книгу, решив оставить её «на память» кому-то из уборщиков поезда, если тот, конечно, захочет её взять и как-нибудь утилизировать, хотя бы ради хорошего переплёта, а не выбросит сразу в мусорный бак.
Потом я забылся в полусне под монотонный стук колёс. Изредка поезд останавливался, в динамиках мужской голос сообщал про остановку в очередном населённом пункте; предупреждали, что поезд будет стоять пять-десять минут. И мы трогались снова в направлении польского Перемышля.
Вагон был полупустой, среди пассажиров в основном были женщины разных возрастов с детьми, мужчин гораздо меньше.
Я полудремал, иногда, проснувшись, смотрел в окно на мелькавшие станции, заснеженные леса и сёла. Пытался найти ответ на простой вопрос: почему и зачем эта война? Да, можно найти множество политических, экономических и исторических объяснений, почему Россия напала на Украину. Но все эти многочисленные доводы не давали ответа на главный вопрос: как можно без приглашения вломиться в чужой дом, начать там грабить, насиловать, убивать? Разрушать города и сёла, уничтожать школы, больницы? Ведь это не укладывается в голову нормального человека. Не укладывается — и всё. Это может понять разве что глуповец, житель Глупова, идиот, полудикарь-полукретин. Нормальный человек такое понять и объяснить не может.
За эту поездку во мне многое изменилось, — в моём понимании истории, жизни, людей, себя самого. Пусть даже я приехал как турист и историк, погостив у друзей короткие две недели. А они в войне живут уже долгие десять месяцев.
Жена из Нью-Йорка уже отправила мне сообщение по Вотсап, спрашивала, в дороге ли я уже и всё ли окей. «Да, всё в порядке. Еду домой». Изредка я смотрел на большом экране под потолком вагона мультфильмы и рекламные ролики.
Затем в динамиках объявили, что до границы остаётся два часа, что во время проверки документов на таможне в поезде будут закрыты
