Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №11
Укуку кружатся в непрерывном бешеном танцевальном ритме, то высоко подпрыгивая, то припадая к земле. Хлещут друг друга плетьми, и заснеженный склон расцветает красными узорами от пролитой крови. Они ведут отчаянные бои, метая крепкие, почти ледяные снежки. Многие идут по леднику босиком, выражая тем самым раскаяние за содеянные проступки или выполняя обет. Кое-кто не выдерживает и от таких физических нагрузок на высоте свыше пяти тысяч метров теряет сознание, а то и падает замертво от разрыва сердца и даже — разрыва легких. Считается, что они умирают славной смертью праведников: сильные боги — грозные боги, и без человеческих жертвоприношений диалог с ними не получается.
Танец и восхождение на ледник длятся много часов. Наконец цель достигнута, в небо взлетают ракеты фейерверка, полыхают костры. Укукуы, вооружившись инструментами, начинают кромсать тело ледника, вынимая из него большие, прозрачные, словно горный хрусталь, глыбы. Солнечные лучи преломляются в них — и они отливают всеми цветами радуги. Одни укуку вгрызаются в лед; другие ведут, как боксеры с тенью, воображаемый бой с мачус — мифическими хранителями Уаки, которых представляют в виде длиннобородых старцев с горящими, как раскаленные уголья, глазами.
Нагруженные глыбами льда, в которых, как верят индейцы, застыли лучи света от «Снежной звезды», укуку спускаются вниз, к остальным паломникам. Здесь лед дробят на мелкие куски и освящают взятую от них талую воду. Ее потом будут хранить целый год, прибегая к целительной и плодородной силе этой святой воды только при тяжелой болезни или угрозе сильного неурожая: в последнем случае кропят поля, моля Апу пощадить засеянную ниву.
Подъем на ледник. Только наиболее выносливые мужчины взойдут на вершину, и тогда начнется главное: укуку, вооружившись инструментами, вырубят из ледника глыбы прозрачного льда.
Утром третьего дня священник храма Сеньора де ла Ринконада, построенного еще во времена колониального вице-королевства, проводит заключительную мессу. Но празднество на этом не кончается. Значительная часть паломников отправляется в 30-километровый крестный ход к святилищу Танкайани.
Это не менее красочное зрелище, чем змея, вползающая на ледник. Впереди несут большой католический крест, а рядом с ним — богато украшенный золотым и серебряным окладом символ императорской власти инков — ачигу. Они идут весь вечер и всю ночь, останавливаясь только для того, чтобы выпить немного воды, сотворить молитву или спеть торжественный гимн.
На холмах вокруг церкви Танкайани процессия останавливается. Люди терпеливо ждут восхода солнца. На такой высоте заря начинается с того, что светлеющее небо наливается пронзительной синевой. А первый луч солнца падает на склон пика Аусанкати, как звенящий золотой кристалл на гулкую наковальню. Приветствуя его, тысячи людей начинают петь:
Ангел мой, куда же ты летишь
На стремительных, как ветер, крыльях?
Но когда ты встретишь Иисуса,
Расскажи, что сын его рыдает.
Отстояв очередную мессу в церкви, паломники идут еще пять километров, возвращаясь в Оконгате, где их ждет обильная пища и снова — музыка и песни. А также танцевальный конкурс, на который съезжаются лучшие индейские ансамбли страны. Празднует весь город, все двери и окна открываются нараспашку, а воздух, как губка, впитывает аромат асадо — жареного на углях мяса, вареных кукурузных початков, свежего сыра, острого чеснока. Гуляют и веселятся до упаду, до поздней ночи, освещаемой огнем костров и трескучими ракетами фейерверка.
День следующий — похмелье от объятий «Снежной звезды». Внутренний жар религиозного рвения спал, и вчерашние морозоустойчивые укуку, зябко кутаясь в пончо и ункунья — толстые шерстяные одеяла, которые здесь заменяют пальто и шубы, разбредаются по стареньким, ревматическим автобусам и не менее обшарпанным, стонущим всеми рессорами грузовикам. Целые колонны пускаются в обратный путь пешком, бережно упаковав в дорожные сумки и вьюки бутылки со священной водой из талого льда «Койльюр Рити».
Над священной долиной Синакара, которая вновь на целый год погружается в стылую тишину, расправив мощные крылья, опять кружатся успокоившиеся кондоры. Только они, бросающие вызов земному тяготению, по-настоящему свободны в этом краю неизбывной печали, чье зеркало — мелодия индейского уайно.
Сергей Свистунов
Зеленый островок в желтом океане
«Не гони, — говорит жена, — Вспомни про французов». Я сбрасываю скорость. Года три назад по пути в Хургаду мы заехали в монастырь Святого Павла в Восточной пустыне. Погода стояла такая же, как сегодня: дул сильный ветер, вздымавший тучи песка. Следом за нами, только со стороны Хургады, подъехали трое молодых французов. Переднюю часть капота их «пежо» отполировало песком до блеска, а лобовое стекло и фары затянуло тончайшей паутиной трещинок, отчего они сделались матовыми. Такие вот результаты дает быстрая езда против ветра в пустыне. Местные водители закрывают радиатор и капот чехлом, а лобовое стекло заклеивают прозрачным скотчем. Но и с такими мерами предосторожности больше шестидесяти километров в час не ездят. К счастью, ветер сегодня не встречный, а боковой, и, поскольку дорога петляет между голыми каменистыми холмами, он атакует машину то с правого борта, то с левого. И все же жена права — как всегда. Лучше ехать потише. Ведь только что остались позади великие пирамиды Гизы. А впереди — еще 360 километров через пустыню, без единого населенного пункта, если не считать «истираху» на полпути — традиционного египетского придорожного комплекса, состоящего из заправочной станции и кафетерия. Путь наш лежит в Бахрию — ближайший к Каиру оазис в Западной пустыне.
Копи Мухаммеда Харраза
Старожилы Бахрии делят историю оазиса на два периода — «до асфальта» и «после асфальта». Тысячелетиями (не веками!) этот маленький островок жизни, затерянный в бескрайней пустыне, был наглухо отрезан от внешнего мира. Караванный путь из Каира в Бахрию считался самым опасным в Египте. Был он довольно долгим, и пользовались им редко, да и за вешками, которыми он был помечен, никто никогда не следил. К тому же путь этот пересекают зыбучие пески. Многие путники сбивались с дороги, блуждали по безводной пустыне, а некоторые остались там навсегда. Правительственные чиновники предпочитали добираться до Бахрии от расположенного поближе Файюма, а еще лучше — от города Минья в Среднем Египте: «всего» четыре дня пути на верблюде. С появлением автомашин, но не асфальта, положение изменилось к лучшему, хотя и ненамного. Знаменитый египетский археолог Ахмед Фахри, посвятивший большую часть своей жизни изучению оазисов Западной пустыни, потратил в 1938 году на первую поездку из Каира в Бахрию на джипе 46 часов, причем из них спал он только четыре.
Асфальтированное шоссе проложили лишь в 1969 году, да и то поначалу не довели его километров сорок до столицы Бахрии — маленького городка Бауити. Новая эра в истории оазиса началась благодаря русским. Дело в том, что в скалистых породах перед самой Бахрией советские геологи разведали богатое месторождение железной руды. И когда в середине шестидесятых годов при содействии Советского Союза в Хелуане, неподалеку от Каира, началось сооружение крупного металлургического комбината, месторождение в Бахрии было выбрано в качестве главного источника сырья. Опять-таки при содействии советских специалистов были разрыты карьеры, построен благоустроенный рабочий поселок. Вот тут-то и появились не только шоссе, но и железная дорога, хотя пассажирские поезда по ней так до сих пор и не ходят.
С изоляцией Бахрии было покончено, и это вдохнуло в маленький оазис новую жизнь. Теперь каждый день из Каира сюда ходит рейсовый автобус. Стали наведываться иностранные туристы — в основном молодежь из европейских стран. Часть бахрийцев работает в карьере, куда их возят служебные автобусы. Жителей в оазисе заметно прибавилось. Если тридцать лет назад их было менее десяти тысяч, то сейчас — уже двадцать пять.
Но вот скоро и Бахрия. Вдали уже показались разноцветные каменистые холмы, их становится все больше — пески отступают. Дорогу нам преграждает шлагбаум. Двое дежурных — один в полицейской форме, другой в штатском — записывают номер машины.
— С вас два фунта, — говорит тот, что в штатском.
— Это еще почему? — удивляюсь я. — Раньше такого не было.
— Муниципальный налог, — отвечает дежурный.
Я меняю две желтые фунтовые бумажки - примерно 60 центов — на белый квиток. Полицейский открывает шлагбаум.
— Кстати, — спрашиваю у штатского, — а кто нынче директор карьера? Уж не Мухаммед ли Харраз?
