Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1980 год
От одной «заставы» до другой примерно километр. Со свистом и частушкой, с лихой каленой припевкой катили по дороге веселые ватаги ряженых горчаковцев и ряженых гостей, бабушки-певицы и бабушки-плясуньи.
При подходе ко второй заставе встретили расписную тройку. Полоща по ветру лентами, соря бумажными лепестками цветов, кони круто остановились перед нашим шествием, и с возка попрыгали скоморохи. Одни из них песни потешные распевали, другие дурачились, кидались снежками, третьи в дудки камышовые дудели и в бубны детские били, а иные кувырканьем народ развлекали. Ряженые и плясуны в озорстве им добрыми помощниками были.
Один из скоморохов, маленький парень с задиристым чубом и рыжими глазами, в кумачовой рубахе с белыми петухами орал во все горло:
Все ребята как ребята,
Только я, как пузырек.
Завалился раз в канаву,
Даже трактор не берет.
В это время в толпе послышались громкие выкрики: «Паять, лудить, самовары чинить!» Ряды закачались под напором. В центр круга выскочил паяльщик, увешанный ржавыми самоварными трубами, чайниками и лошадиными дугами. Он толкал впереди себя «музыкальную корову», обутую в берестяные галоши, а под руку вел страшную «кикимору лесную». Она свистела, плясала и прищелкивала одновременно, а когда частушку завела, я по голосу узнал Клавдию Петровну Белянко, директора Дома культуры деревни Белая.
— А вас как зовут, товарищ паяльщик? — спросил я.
— Анна Алексеевна Дворникова, — сказал «паяльщик», крепко схватил меня за руку и потащил в круг, припевая:
Брови черные не смоешь,
Губы красны не сотрешь.
Мой характер не узнаешь,
Пока замуж не возьмешь.
...Длинное шествие — с шутками, хороводами, играми — прошло через три «заставы» всю деревню насквозь и остановилось у Горчаковского Дома культуры. Здесь запалили огромный костер, вынесли горячие самовары, пироги, капусту с картошкой — и снова задвигались хороводы, забренчали колокольцы на тройках, Снова заревели гармони и завизжали частушки, перекатываясь от избы к избе, снова замелькали на снегу войлочные подметки и каблуки, вздымая морозную пыль.
Гости и хозяева шли деревенской улицей, пританцовывая и запевая общие песни. Усиленные морозом, громко звенели голоса, наряднее смотрелись узоры на платьях и платках — это был устоявшийся в веках народный спектакль, подлинное народное веселье...
— Свадьба едет! — закричал кто-то из ряженых. И все шествие враз остановилось, ожидая звенящий бубенцами деревенский свадебный кортеж. Женщины в голубых кокошниках, согнувшись в полупоклоне, завели песню: «Люди живут, как цветы цветут...»
Олег Ларин, А. Маслов (фото), наши специальные корреспонденты
На скалистом сем острову...
К побережью Рыбачьего картер подошел на рассвете, бросил якорь в нескольких сотнях метров от мыса Цып-Наволок. С палубы открылась суровая картина: покрытые скупой тундровой растительностью берега полуострова, серая рябь волн, среди которой темнели пятна островков. А дальше — Баренцево море, сливающееся в своей бесконечности со свинцовым осенним небом севера.
Где-то здесь, недалеко от побережья, судя по описаниям путешественников прошлого века, находится островок Аникиев, известный наскальными надписями, которые оставили иностранные и русские мореплаватели, посещавшие гавани Мурмана и Рыбачьего столетия назад. С развитием судоходства курсы кораблей отодвинулись на север, сместились далеко в океан и районы рыбного промысла. И маленький островок, хотя и был внесен в официальный свод исторических памятников Арктики, мало кем посещался и почти никем не изучался.
И вот нашей небольшой экспедиции, организованной Северным филиалом Географического общества Союза ССР, предстояло отыскать Аникиеву плиту — этот интернациональный памятник северного мореплавания. Надо было обследовать ее, определить принадлежность и возраст надписей, не вошедших ранее в описания, но зафиксированных отчасти на снимках, сделанных столетие назад по указанию архангельского вице-губернатора Д. Н. Островского, волею судеб попавшего на островок.
...Шлюпка подошла к узкой полосе галечникового пляжа, обрамлявшего южную часть островка. По густой поросли трав, чередующейся с выходами темного глинистого сланца, поднимаемся на венчающую островок возвышенность; осиливаем ее и оказываемся на отлого спускающемся к берегу северо-восточном склоне. И здесь, на просторном плоском прямоугольнике камня, как будто бы специально окруженном невысокими, по пояс, отвесными стенками, видим множество вырезанных в податливом сланце надписей, вензелей, сердец. Различаю знакомое по публикациям Миддендорфа и Фрииса подобие геральдического знака Якоба Хансена, неподалеку — запомнившийся по фотографиям Островского сложный вензель Ионаса Якобсена. Здесь — многие десятки имен и дат, то выцарапанных с поспешной небрежностью, то исполненных с необычайным тщанием и искусством. Останавливаемся у одной надписи, спешим к другой, торопливо вглядываемся в третью...
Нет, так нельзя. Необходима система. Как и при археологических раскопках, делим плиту на квадраты и тщательно, одну за другой переносим на бумагу надписи и даты. Самые древние из них — в верхней части нижней половины плиты: с Берент Гундерсен». И даты посещения острова: «1595, 1596, 1597, 1610, 1611, 1615». Высеченная поблизости надпись, помимо даты и имени, имеет текст. Если немного отклониться от формального перевода, понять можно так: 1780 год, Ханс Михельсон из Фленсбурга бороздил эти воды в течение 26 лет.
Вскоре поблизости были найдены и другие, до сих пор неизвестные надписи: Ханса Ибсена, побывавшего здесь шесть раз — с 1684 по 1690 год; Люргена Клаусена, посетившего остров в 1688 году; Карстена Бергера, напротив имени которого значились 1691, 1692, 1703 и 1704 годы; Ханса Марксена и Ниса Хансена из шлезвигского города Фленсбурга, входившего в то время, как и вся провинция, в состав Датского королевства.
Большое число автографов на камне принадлежало морякам и торговцам из другого шлезвигского городка — Зондерборга: Петеру Кнутсену, Иену Лоренсу, Юргену Бойзену. В сочетании с именами были отмечены названия и других населенных пунктов древнего Датского королевства: Хандерслева, Абенры, Ринкенеса и собственно датского городка-гавани Скагена, расположенного на самой оконечности Ютландского полуострова. Из 45 выявленных нами надписей, оставленных на Аникиевой плите, более половины принадлежало «фленсбургерам», как называли тогда выходцев из южных провинций королевства независимо от того, из какого города они происходили. Судя по выбитым на камне датам, период плаваний «фленсбургеров» к берегам Мурмана охватывал время с 1595 по 1709 год, причем наибольшее число посещений падает между 1684 и 1698 годами.
Чем объяснить такое большое число визитов «фленсбургеров» на островок?
Когда в середине XVI века Англия завязала активные экономические отношения с Московией на севере, привилегией плавания в Двинскую землю, в Холмогоры, пользовались исключительно торговые дома этой страны. Датские, голландские, норвежские же купцы вынуждены были искать иные пути торговли в северных водах. Именно тогда «датские немцы», как называли поморы выходцев из Шлезвига, устремились к берегам Рыбачьего и Кольского полуостровов. В Вайда-губе, в Цып-Наволоке, в губе Корабельной, а позднее в Коле «Фленсбургеры» продавали ткани, оружие, посуду и везли обратно в трюмах своих кораблей товары рыбного и звериного промысла. Направляясь в Корабельную губу или Колу, их суда в штормовую погоду надолго останавливались под прикрытием Цып-Наволока. И купцы и моряки, прослышав про удивительную плиту, съезжали на Аникиев, «чтобы оставить там и свое имя.
У берегов Финмаркена и Мурмана возникла острая конкуренция между «фленсбургерами» и норвежцами» преимущественно бергенскими купцами. Соблюдая свои экономические интересы, норвежцы в конце концов запретили плавание и торговлю в прибрежных водах всем прочим кораблям Западной Европы...
И когда я после окончания экспедиции послал список дат посещения Анюдаева острова «фленсбургерами» хранителю музея в Тромсё профессору П. Симонсену, тот с изумлением отметил, что большинство более поздних дат «относится к периоду, который не указан в письменных источниках. Это время, когда «фленсбургеры», как предполагают, не плавали в те воды. После 1681 года им не позволяли это делать, но становится совершенно очевидно — они делали это.
...Пришедшая с моря пелена мороси сменилась зарядами мокрого снега и дождя. Ничего не поделаешь: большинство дат свидетельствует о посещении острова в июне или июле, а сейчас середина сентября. Побывавший на Мурмане в конце XVIII столетия известный русский натуралист Н. Я. Озерецковский, видимо, не без основания восхищался здешними летними пейзажами и видом ночного солнечного неба. «На скалистом сем острову летние ночи бывают наипрекраснейшими, — писал он. — Нельзя их препровождать во сне, когда солнце на горизонте стоящее облаками бывает не закрыто. В такие ночи простыми глазами на сие прекрасное светило безвредно смотреть можно, нет, кажется, в природе величественней сего зрелища».
