Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1974 год
Поэт верил индийской легенде, что все люди братья, но люди разных наций не знают об этом, так как не понимают друг друга.
Ерошенко прожил в Японии четыре года. Сказки, стихи и пьесы, написанные им за это время, едва уместились в двух толстенных томах. Когда же он все успел — и овладел языком, и узнал жизнь страны?
Ерошенко умел спрессовывать время. Едва приехав, он тут же отправился пешком на Хоккайдо. Не один, переводчиком ему служил эсперантист, изучавший дорогой диалекты. Но по пути они рассорились, и домой поэт возвращался один.
Год спустя, по уверению писателя Акиты, он говорил уже как японец, долго живший в Европе. А через полтора года появился написанный им по-японски первый рассказ.
Но был ли он счастлив? И да и нет. Кажется, его любила девушка. На вопрос их общего друга, не собирается ли Василий жениться, тот ответил: «Я бродяга, где мне заводить семью?»
Нет, Япония не обманула его ожиданий. Конечно, здесь не было сказочного Эльдорадо, которое сулили ему в Англии. Но он узнал тут дружбу, любовь, стал писателем и артистом, выступал с лекциями и пением по стране. Мог жить безбедно. Что же ему еще нужно?
Поэт как-то обронил, вспоминая Японию: «Слишком мало земли и слишком много счастья». Он чувствовал себя Одиссеем, долго гостящим у Цирцеи.
И вот Иокогама. От человека на корабле тянутся триста лент.
— Зачем вы уезжаете?
— Хочу узнать жизнь и быт малых народов. Помочь братьям по несчастью.
О трех годах его скитаний по Востоку известно немного. Пытался основать школу слепых в Сиаме. Кажется, не удалось. Был директором школы слепых в Бирме, в воспетом Киплингом Моулмейне. Спорил с самим Рабиндранатом Тагором о материальном и идеальном в индуистской религии. Был изгнан из Индии по подозрению в большевизме. В Шанхае бежал с военного корабля, на котором его выслали. Надел костюм кули, взял под мышку гитару, на плечи мешок и, смешавшись с грузчиками, сбежал по трапу. Потом жил на Филиппинах и Борнео.
Кое-что рассказывают его письма. Вот необычный директор, забрав чуть ли не всех своих учеников, отправляется в глубь Шуэбиджи — Золотой страны, Бирмы. «Сейчас я увлечен воистину прекрасными буддийскими легендами... Передо мною раскрывается новый, доселе мне неведомый мир. Богатая символика, полная скрытых тайн и загадок... Если бы я прожил в этой стране всю жизнь, то все равно не смог бы постичь всей глубины их содержания».
В России революция, Ерошенко стремится на Родину. А в Японию пишет: «За мной постоянно следит полиция, без конца наведываются шпики. Но в тюрьму пока не посадили... Жизнь моя, как всегда, прекрасна».
Много раз он был на краю гибели, но, улыбаясь, замечал: «Смерти не боюсь, я ведь ее не увижу». Спорили с шаманом одного из племен на Борнео, но не «переколдовал» его и еле унес ноги. Выступал против каст в Индии. Доказывал, что карма (закон причины и следствия) не мешает отдавать слепых бирманцев в школу. Страстно выступал на страницах печати против войны. Не жалел ли он, что отказался от японской лазури и искал бури в других краях? Лу Синь о нем писал: «Я понял трагедию человека, который мечтает, чтобы люди любили друг друга, но не может осуществить свою мечту. Может быть, мечта — это вуаль, скрывающая трагедию художника?.. Но я желаю автору не расставаться со своей детской, прекрасной мечтой».
Путешественник и правдоискатель, он добывал свою трудную истину: люди найдут пути в Страну Радуги, но дорога туда будет оплачена кровью и слезами. Поэт говорил об этом людям. И страдал оттого, что путь этот такой нелегкий.
Страна Радуги
— Папа, есть ли такая страна, где рабочие небедные, где их дети едят досыта и живут в сухой, теплой комнате, где дождь не течет с потолка и ветер не дует в щели? Есть ли где-нибудь такая страна?
— Да... Такая страна есть. Это Страна Радуги.
Летом 1919 года Ерошенко возвратился в Японию. Он много пишет и выступает. Высокий, крепкий, удивительно русский в своей косоворотке и брюках, заправленных в сапоги, он кажется посланцем революционной России.
16 апреля 1921 года в токийском зале «Канда» собрались три тысячи человек. Все знали: в зале полно кейдзи (полицейских в штатском), здесь даже шеф жандармов Кавамура. Неужели этот русский осмелится выступить? Писатель-коммунист Эгути Киёси так вспоминает эту речь. Ерошенко говорил:
— С далеких времен Древней Греции и Рима до наших дней несчастные, обездоленные боролись... и не раз осушали горькую чашу страданий... Говорят: раз исчезают крысы, значит, в этом доме пожар. Но на самом деле потому крысы и покидают дом, что в нем пожар. Говорят: муравьи бегут с плотины — быть наводнению. Но потому-то муравьи и бегут с плотины, что наводнение уже началось. Говорят: раз социалисты, рабочие бунтуют — значит, мир стал плох. А на самом деле потому и бунтуют, что мир плох.
Стихли овации, Ерошенко исполнил под гитару «Интернационал». Кейдзи бросились на сцену.
Дважды поэта арестовывали, избивали, раздирали веки — не симулянт ли? — и наконец выслали на еще более жестокую расправу к белым во Владивосток. Лу Синь писал: «Англия и Япония — союзники. Они нежны, как родные братья: кто не угоден в английских владениях, не придется, конечно, ко двору и в Японии. Но на этот раз все рекорды грубости и издевательства оказались побитыми... Типично русская, широкая, как степь, натура Ерошенко пришлась в Японии не ко двору. Вполне понятно, что его ждали хула и гонения».
Рассказывают, что он смеялся в глаза кейдзи: изловили слепого, герои.
Во Владивосток, город трехцветных флагов, его привезли под конвоем. Однако на вопрос офицера, не большевик ли он, Ерошенко отвечает: большевизм он пока только изучает.
Семеновцы спрашивают, как в Японии относятся к их атаману.
— Видите ли, большинство японцев считают Семенова доверчивым дураком, которого Япония использует в своих интересах. А русские в Японии с негодованием называют атамана предателем, который и деньги и знамена свои получил из рук иностранцев.
Ну зачем он так откровенничает с белобандитами? Эта фраза едва не стоила ему жизни.
...Владивостокский поезд довез его только до Евгеньевки. Затем до станции Уссури он добрался в порожняке, спрятавшись от пуль за мешками со щебнем. Дальше пути не было. Ерошенко решил пожить в деревне своей спутницы Тоси.
Милая русская деревенька, купание в реке, разговоры у самовара — поэт наслаждался встречей с родиной. Местный поп предложил ему комнатенку при монастыре. Почему бы не остаться ему здесь, пересидеть в тихом месте все бури?
Но слепой пошел через фронт, в Советскую Россию, к своим.
Полуразрушенный мост соединяет два мира. У красного комиссара, измотанного крестьянского паренька, строгий приказ: раненых эвакуировать, а мост взорвать — вдали уже показались белые цепи. А тут еще этот слепой на его голову: уверяет, что он идет из самого Токио. Ну что бы Ерошенко для порядка выдумать, соврать!..
Обретенная Родина
Я шел по планете, я брел через страны, Искал я любовь и людей настоящих...
Судьба забросила Ерошенко в Шанхай. «Я был страшно одинок в этом большом незнакомом городе. К счастью, я повстречал здесь двух старых друзей... Они, как и я, очень тосковали в Шанхае. Мы стали почти неразлучны. Китай оставался для нас загадкой, но мы не находили в себе ни сил, ни желания ее разгадать... Наши корабли счастья потерпели жестокое крушение, и Шанхай казался нам пустынным островом, на который нас выбросили волны. Мы не надеялись ни построить новые корабли, ни обрести здесь вторую родину. Как безродные странники, с тоской и отчаяньем в сердце мы оставались на этом пустынном острове среди бескрайнего людского моря».
Здесь Ерошенко написал «Рассказы засохшего листа».
...Однажды, бродя по шумному городу, «где человек более одинок, чем среди вершин Гималаев», поэт увидел могучее, древнее дерево. Была осень, и на ветке оставался всего один, уже засохший, лист. Сердце поэта сжалось от тоски. Не стал ли он вот таким, никому не нужным листом на могучем древе жизни?..
На Родину Ерошенко попал на склоне лет. Домой возвратился не известный путешественник — о скитаниях своих он рассказывать не любил, — не признанный писатель (творения его хранили японские и эсперантские журналы), а просто много повидавший слепой.
Он ищет Японию в Москве, работает переводчиком в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Но Япония уже в прошлом. А что делать сейчас? На этот раз он выбирает край земли — Крайний Север. Едет на Чукотку к старшему брату Александру.
Он учится ловить рыбу и каюрить. Он мчится один на собаках сквозь сумасшедшую пургу. Собаки бросают его, но, к счастью, потом находят. И что же, это пугает его? На «Челюскине» плавал его брат. После крушения ледокола Ерошенко вновь выезжает на нартах — сотни километров по тундре, один, к месту аварии.
