Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Госпожа Иноэльд бережно вернула ему шкатулочку с орденом, её рука легонько коснулась его рукава в сочувственном жесте.
— Прими мои искренние соболезнования, — негромко и серьёзно сказала она.
— Благодарю, — сдавленно пробормотал он сквозь ком в горле.
Раздался громкий властный голос жены:
— Тьедриг! Сколько раз тебя просить? Хватит позорить меня перед моими гостями!
Супруга остановилась на пороге комнаты — в парадном тёмно-красном наряде с золотой отделкой и пышным шейным платком, с украшенной драгоценными заколками причёской. Волей-неволей ему пришлось подняться на ноги, и шаткость его движений выдавала его с головой. Супруга нахмурилась:
— Ты что, пьян?
Он молчал. В глазах жены сверкала ярость.
— Я отправила тебя гулять с ребёнком, а ты напился?!
Он медленно выговорил:
— Прошу прощения. Я узнал о гибели своей матушки.
Госпожа Игногенд несколько мгновений молчала, потом промолвила:
— Какой матушки, позволь тебя спросить? Насколько я знаю, у тебя только батюшка. Или ты имеешь в виду свою мачеху? С ней что-то случилось?
— Нет, я имею в виду мою родную матушку, — сказал он. — Матушку, которой я не знал, а теперь узнал. Её больше нет.
— Что ж, это весьма прискорбно, — проговорила супруга. — Но это не извиняет твоего поведения, мой милый! Ты позволил себе напиться, находясь с ребёнком! Как ты мог в таком состоянии должным образом следить за дочерью? А если бы по твоей вине с ней что-нибудь случилось?
— Я виноват, — сквозь зубы процедил он. — Я не отрицаю своей вины. Но я был не настолько пьян, чтоб не помнить себя и упустить из виду Эдлинд. Ничего страшного не случилось, с ней всё в порядке, как видишь, мы добрались домой благополучно.
Голос жены хлестнул его, как плеть:
— Ты ещё смеешь оправдываться, шут несчастный? Довольно я терпела тебя! Довольно ты меня позорил перед приличным обществом! Но сегодня — это уже ни в какие ворота! С меня хватит! Немедленно убирайся из моего дома, ничтожество никчёмное! Возьми всё, с чем ты сюда пришёл, никаких иных вещей ты не получишь, все мои подарки оставишь здесь! И ребёнка ты больше не увидишь! Пошёл вон! Немедленно!
Он смотрел на неё мёртвым, тусклым взглядом.
— Ненавижу тебя, — проронил он глухо.
— Что ты сказал?! — вскричала она.
— Ничего, — сказал он всё тем же глухим, бесцветным голосом.
Эдлинд испуганно заплакала:
— Матушка, не выгоняй батюшку! Он хороший!
— Закрой рот, — оборвала та жёстко. — Мала ты ещё, чтобы судить мои действия!
— Сударыня, — вмешалась госпожа Иноэльд. — Быть может, не стоит так жестоко? У твоего супруга горе, он заслуживает снисхождения. А судя по этому ордену, матушка у него прославленная.
— Так пусть бы и не позорил свою славную матушку своим никчёмным поведением! — раздражённо рявкнула госпожа Игногенд. — И вообще, попрошу не вмешиваться в наши семейные дела! Любезная, кто ты вообще такая? Впервые тебя здесь вижу! И не хотела бы видеть впредь, имей это в виду!
Она вышла, нервно и негодующе стуча каблуками туфель. Госпожа Иноэльд смотрела ей вслед, сурово сдвинув брови и сжав губы. Рыдающая Эдлинд обняла отцовскую ногу и уткнулась в его бриджи.
— Батюшка, не уходи!
— Прости, детка... Твоя матушка велит мне уйти, я должен повиноваться, — глухим, безжизненным голосом проговорил он, глядя в одну точку застывшим взором.
Госпожа Иноэльд присела возле девочки и ласково тронула пальцами её волосы, погладила по плечу.
— Малышка, мы всё уладим. Всё будет хорошо. Не плачь, милая.
На улице снова лил дождь. Госпожа Иноэльд была столь любезна, что вызвала повозку и проводила Тьедрига до его родительского дома, проследив, чтобы он не потерял своих вещей, в том числе и матушкиных наград и документов. Он пребывал в таком заторможенном и отрешённом состоянии, что с ним по дороге могло случиться что угодно. И доля ответственности хмеля за это состояние была очень мала, преимущественно он находился во власти душевного потрясения.
Всю дорогу он смотрел в одну точку этим застывшим взглядом, а к многочисленным дорожкам от слёз на его щеках добавлялись новые. Госпожа Иноэльд позволила себе участливо взять его за руку. Когда повозка остановилась в дождливом сумраке, она любезно помогла ему выбраться, её руки в белых перчатках поддерживали его.
Отец с мачехой были встревожены таким появлением Тьедрига, а он ничего толком не мог объяснить, его горло сковала какая-то немота. Госпожа Иноэльд взяла на себя это дело, рассказав в двух словах о произошедшем. Батюшка эмоционально расхаживал из стороны в сторону, вцепившись себе в волосы, а мачеха в своей обычной сдержанной манере сказала:
— Ну что ж, друг мой, в своей беде ты сам виноват.
— Позволю себе с тобой не согласиться, любезная госпожа, — вмешалась Иноэльд. — Быть может, господин Тьедриг и поддался чувствам, но его супруга — тиран и деспот, унижающая твоего сына и попирающая его достоинство, обращающаяся с ним, как с вещью, как с рабом! Единственное в этом доме, что произвело на меня приятное и светлое впечатление — это милое дитя, очаровательная девочка. Всё остальное — отталкивающее и гнетущее. Жить в такой обстановке — губительно для души и рассудка, недопустимо и невыносимо для того, кто имеет хоть каплю самоуважения.
— Уважаемая госпожа корком, это был выбор моего сына — ответить согласием на брачное предложение хозяйки этого дома, — молвила мачеха спокойно и рассудительно. — Он видел, чьим супругом собирается стать, и его всё устраивало. Никто его к этому браку не принуждал, поверь. В его воле было отказаться, но он сказал «да». Чтобы благополучно жить в этом доме, следовало соблюдать правила, установленные его хозяйкой. Она — глава семьи, глава этого дома. И она вправе вышвырнуть моего сына, если его поведение её не устроило. Ты хочешь, чтобы я пожалела его? Мне его искренне жаль. Но это лишь последствия его собственной ошибки. Следовало или выбирать в супруги кого-то другого, или вести себя так, чтобы не оказаться вышвырнутым из дома. Мы с его отцом, конечно, примем его и не выгоним на улицу. Но он уже большой мальчик, мог бы и понимать, что у всех действий бывают последствия.
Тьедриг не произнёс ни слова с момента появления в родительском доме и смотрел перед собой неподвижным взглядом,
