Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 2007 год
Самая крупная из современных гиен — пятнистая, или крокута. Соседка наших предков на протяжении миллионов лет, она и сегодня наиболее знакома нам по многочисленным документальным фильмам о жизни диких животных Африки. И описанный выше жуткий «образ» в первую очередь относится именно к ней.
Плоть животных — единственная еда гиены, не считая материнского молока в раннем детстве. Принадлежность, состав и степень свежести большого значения не имеют
В этом можно убедиться хотя бы по такой детали: многие натуралисты, описывая животных, раньше утверждали, что гиены гермафродиты или даже животные, меняющие свой пол то ли по желанию, то ли ежегодно, будучи то самцом, то самкой. Это, конечно, фантазии, но именно пятнистая гиена дает повод для таких описаний. У самок этих животных наружные половые органы образуют трубку, очень похожую на пенис самцов, но более широкую. Эта странная особенность чрезвычайно неудобна как при спаривании, так и при родах: у гиен, рожающих впервые, детеныши (их в помете бывает от одного до трех, чаще всего два) обычно гибнут от удушья. Больше ни у кого из млекопитающих, в том числе у ближайших родичей крокут, полосатых и бурых гиен, ничего подобного нет.
На первый взгляд перед нами наглядное опровержение эволюционной теории: вид приобрел не просто невыгодный, но явно вредный признак. Разобраться в этой истории ученым удалось только после того, как они обратили внимание на устройство гиенового общества. Оказалось, что крокуты — настоящие амазонки, воплощение самых смелых идей феминизма. Их стаи — чисто женские сообщества, во главе каждой стоит самка-матриарх, которой остальные пятнистые охотницы числом от одного до нескольких десятков приходятся дочерьми или сестрами. Именно самки устраивают коллективные охоты и защищают территорию стаи от кланов-соперников. Самец пятнистой гиены — жалкое существо, обитающее где-то на нейтральной территории и призываемое только на время спаривания; любая самка стоит в иерархии выше него.
Гиены до сих пор не освоили некоторые тонкости охотничьего этикета: дичь, прежде чем съесть, надо убить
Но законы подчинения у животных никак не зависят от пола: наверху неизбежно оказываются самые агрессивные. А такое поведение требует высокого уровня мужского гормона тестостерона. И он же на первых стадиях внутриутробного развития служит биохимическим «переключателем»: при его избытке закладываются мужские половые органы, при недостатке — женские. Поскольку в гиеновой стае возможность размножаться — почти исключительная привилегия матриарха (иначе значительное число добытчиц будет все время привязано к логову с детенышами), отбор на количество тестостерона и его предшественника андростендиона оказался чрезвычайно жестким. Даже явная невыгодность его морфологических последствий не смогла гормон уравновесить. Господство над сородичами оказалось важнее неудобства личной жизни.
Нетрудно догадаться, что представители стаи, при всей ее сплоченности, отличаются высочайшим уровнем внутригрупповой агрессии. Из всех хищников только у крокуты детеныши рождаются зрячими, во всеоружии зубов и когтей и сразу вступают в схватки друг с другом. Причем настолько серьезные, что около четверти их гибнет в первые дни после появления на свет. Справедливости ради следует сказать, что затем среди юных гиен устанавливается жесткая иерархия и драки ослабевают. А получившийся в результате отряд амазонок оказывается настолько эффективным, что это перекрывает все потери от противоестественной анатомии и младенческой кровожадности. Так что теория Дарвина все же остается справедливой и для пятнистой гиены.
Безудержное стремление повелевать и властвовать сыграло с самками пятнистых гиен злую шутку, придав им внешнее сходство с самцами
Что касается прочих черт, приписанных ей человеком, то, безусловно, верна из них только одна: гиена — падальщик. Трупы крупных животных для нее — не случайная и вынужденная еда, а основа рациона. В эффективности использования этого ресурса гиене нет равных. Ее мощные, вооруженные страшными зубами челюсти имеют огромную силу: в африканских саваннах нет такой кости, которую не могли бы разгрызть челюсти гиен и переварить их желудки. Именно там чаще всего заканчивают свой путь тела слонов, носорогов и бегемотов — животных, не имеющих естественных врагов. Если труп мумифицировался или сильно разложился, это не останавливает гиен — в тухлятине они еще и с наслаждением изваляются.
Впрочем, к свежему мясу крокуты относятся с не меньшим энтузиазмом. Несмотря на явную приспособленность к питанию мертвечиной, гиены — умелые и эффективные охотники. Они способны развивать скорость до 65 километров в час и бежать так километров пять. Им известны и приемы стайной охоты: загон и поочередное преследование. Они охотятся не только на небольших копытных, но и на такую крупную дичь, как гну и зебры. Правда, их жертвами обычно становятся детеныши, либо сильно травмированные, или явно больные животные, но то же самое можно сказать обо всех хищниках, охотящихся на дичь крупнее себя.
У крокут есть и свой фирменный способ добычи свежего мяса, нечто среднее между хищничеством и поеданием падали: они абсолютные чемпионы саванны (а возможно, и всех наземных экосистем) по отъему чужой добычи. Подобная практика в ходу у всех крупных африканских хищников: лев нередко грабит леопарда, тот и другой — гепарда. Но для них это, скорее, случайная удача, в то время как для вездесущих, активных днем и ночью гиен — настоящий промысел. Леопарды и гепарды обычно безропотно им уступают (леопард, правда, может постараться втащить добычу на дерево или недоступную для гиен скалу).
Если отбросить устоявшиеся предубеждения об отвратительности гиен, то они могут показаться вполне симпатичными
Объясняется это все очень просто. Во-первых, даже одна гиена слишком сильный противник: при весе 60—80 килограммов крокута — крупный хищник африканской фауны. Во-вторых, если крупную кошку застигла с добычей одна гиена, через несколько минут вокруг них соберется вся стая. А самое главное — хищник-одиночка не может рисковать, ввязываясь в драку с гиенами, — любое серьезное увечье для него смертельно. Разумнее и безопаснее, оставив добычу разбойникам, отправляться на новую охоту. Серьезное сопротивление гиенам рискуют оказывать только львы, которые несравненно сильнее и тоже умеют сражаться командой. И тут уж все зависит от соотношения сил: львам нередко удается не только отстоять свою добычу, но и пополнить ее чересчур азартной гиеной. Бывает даже, что львы, если перевес на их стороне, отнимают у гиен добытую теми дичь. Хотя это непросто: гиены способны бежать с тушей средней величины, например с диким ослом в зубах, и могут даже таскать тяжелую ношу вдвоем.
Есть, пожалуй, только одно основание именовать гиен «львиными прихлебателями»: убедившись, что расклад не в их пользу, гиены могут дождаться окончания львиной трапезы и поживиться ее остатками. А вот львы за гиенами не доедают практически никогда — просто потому, что нечего. Гиены обычно пожирают добычу дочиста, выгрызая порой политую кровью землю, а если им случается что-то недоесть, то такое, что уже никому не под силу разгрызть и переварить, например рога буйвола.
С точки зрения человеческой морали роль гиены — хищник, грабитель и трупоед в одном лице — выглядит не слишком привлекательной. Однако, по мнению антропологов, в этом же амплуа несколько миллионов лет назад выступали наши предки-австралопитеки. Точно так же, как гиены, они разделывали павших животных, отнимали добычу у хищников-одиночек, отбивали от стада детенышей и больных. Гиены, гораздо лучше вооруженные и более умелые, были для них и прямой угрозой, и опасным конкурентом. Возможно, стойкая неприязнь человека к гиенам и есть наследие именно тех времен.
Борис Жуков
Плоды кинопросвещения
Кино — искусство интернациональное, но на свете не так уж много мест, где можно «найти» его сразу во всем многообразии, на всех, так сказать, «сотнях языков». Увидеть и любой знаменитый шедевр, и забытую, а то и вовсе никому не известную ленту. Французская Синематека в Париже — как раз такое место. Созданная в 1936 году специально для того, чтобы сохранять, реставрировать и демонстрировать старые фильмы, сегодня она представляет не просто большой «кинотеатр повторного фильма», не только масштабный вариант бессчетных парижских cinema d’essai (крошечных залов для синефилов), но и динамичный культурно-образовательный центр. Кинематограф, который традиционно считается зеркалом реальности, сам предстает здесь объектом внимания и критического рассмотрения.
