Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1971 год
Я принялся внимательно наблюдать, как Динтоде использует свою собаку, и тут же проверял его приемы на деле. Они были очень просты. Самое главное было у собак врожденное: они никогда не пытались отрезать оленя от стада, гоняли только по краю. Впоследствии я наблюдал точно такое же поведение и у щенков, впервые выпущенных в стадо. Оказалось, что так же ведут себя волки. Словом, в тот день для меня открылась целая новая группа явлений, я получил множество интересных сведений. Но самым главным были вновь обретенные власть над стадом и уверенность в себе.
Когда мы подогнали стадо к чуму, уложили его и отправились пить чай, я рассказал Мереме о своем открытии. Довольный удачей, я сначала не заметил, что он слушает очень хмуро. Вдруг Мереме перебил меня:
— Наверное, ты давай кончай работать.
— Почему?
— Ты плохой человек.
— Но почему?
— Зачем так сердился. Я думал — ты драться со мной хочешь.
Привычная для меня озабоченность на лице Мереме сейчас сменилась какой-то ожесточенностью. Он смотрел на меня, словно видя впервые и не зная, чего можно от меня ждать. Я попытался оправдаться:
— Да что ты, Мереме! Я же на себя был зол. Обидно было, что не смог пригнать стадо домой, держать как следует.
— Любой человек может отпустить стадо. Если каждый будет сердиться, как тогда работать?
Обида Мереме была для меня неожиданной. И уходить из стада мне очень не хотелось.
Я сказал:
— Не сердись, Мереме. Каждый может сделать ошибку. На первый раз должен меня простить.
В моем багаже была бутылка. Я попросил у Лентоле несколько кружек, разлил в них содержимое. Позвали всех пастухов и дружно выпили.
Вскоре мои товарищи, разговорившись, перешли на родной нганасанский язык, который я понимал с трудом. Задумавшись о своем, я поймал себя на мысли, что, даже не понимая речи товарищей, я не могу смотреть на них как посторонний. Я слишком свыкся с их лицами, манерой вести себя и разговаривать.
Наше кочевье снова ускорилось. И оленей, и моих товарищей охватила лихорадка движения. Гуси, утки, чайки, соколы, еще недавно обгонявшие нас, теперь загнездились, а мы все шли и шли вперед.
Незамирающий день, теплынь меняли тундру очень быстро. Она отмякала, становилась пружинистой, местами топкой. Все длиннее отрастала трава, и вместе с ней подымался комар. Все реже выдавались часы, когда дул ветерок и можно было откинуть капюшоны. Все более непослушными становились олени.
Возле одного из озер мы задержались на сутки, чтобы порыбачить. Ночью дежурил Мереме. Утром он очень долго не пригонял стадо. Динтоде, старик Чегоде и я сидели возле дымокура, ждали Мереме. то и дело поглядывая в тундру. Все молчали, не хотелось ни о чем говорить. Чегоде временами закрывал глаза: или дремал, или жмурился от дыма. Динтоде же сидел неспокойно. Все время мял левой рукой локоть простреленной правой — наверное, она ныла, — иногда поднимал к глазам бинокль.
Наконец показалось стадо. Мереме подошел к нам, присел отдохнуть. Через несколько минут он сказал:
— Оленей в тундре оставил.
— Много?
— Может быть, сто.
Мереме сказал это очень спокойно, и точно так же мы восприняли его сообщение. Невольно я вспомнил, как вел себя и что переживал в тот день, когда не смог собрать стадо.
Чегоде остался с основным стадом, а мы с Динтоде отправились за ушедшими оленями. Они были уже далеко. Поначалу расстояние между нами почти не уменьшалось. Олени часто пропадали из виду, спускаясь в распадки или скрываясь за холмами. Потом мы начали их догонять. Было очень жарко, но комары не позволяли нам снять капюшоны и рукавицы. Я старался не сердиться, зная, что «на комаре» главное — выдержка.
Часа через полтора мы настигли оленей, но завернуть их не могли. Собаки гоняли с хриплым тявканьем, но табунок каждый раз уходил от них на ветер. Оленей можно было понять. Стоило нам повернуться к ветру спиной, как комары облепляли лицо и их приходилось не сгонять, а стирать. С помощью Динтоде я усвоил хороший прием: чтобы догнать оленей, мы двигались прямо к ветру, заранее зная, что они в конце концов двинутся в этом направлении.
Было уже два часа, хотелось есть, а конца гонке не было видно. Вдруг Динтоде сказал, что надо отдохнуть. Он сидел, нисколько не волнуясь, что олени снова уходят от нас, и только повторял свое любимое:
— Да-да-да-да.
— Ведь опять они уйдут далеко. Напрасно мы бегали, — не выдержал я. Динтоде повторил свое бездумное «да-да-да-да» и вдруг добавил:
— Такая наша работа. Немножко отдыхай, немножко работай.
Динтоде сидел нахохлившись, спрятав руки под своей старенькой лу. Он был старше меня на двадцать лет, простреленная на охоте рука у него плохо сгибалась. И все же мое терпение и выдержка всегда кончались раньше.
Собаки пытались зарыться мордами в мох, терли глаза лапами — их заедал гнус. Мне казалось, что началась сильная пурга, — так бил по лицу рой комаров. Отдельных укусов я уже не чувствовал. Хотелось скорее приняться за работу, это хоть немного отвлекало. Но при первой же попытке послать собак лайка Динтоде отказалась гонять. Тихонько скуля, она следовала за нами метрах в десяти, видимо боясь, что хозяин ее побьет. Вся надежда теперь была на Кулу. Но и он был не в лучшем виде. Дополнительные пальцы на его задних лапах — признак чистокровной оленегонной лайки — были сбиты в кровь, а язык, вывалившийся наружу еще с утра, казался серым.
Еще несколько раз мы отдыхали, потом снова гоняли. Если б не Динтоде, я бы, наверное, заплакал. А он был по-прежнему невозмутим, разве что все чаще повторял: «Да-да-да-да», — и только раз добавил тихо: «Плохо немножко. Всегда так летом».
В эти трудные часы я понял главную истину оленеводства. Дойти до нее было не просто, пожалуй, даже нельзя, если не помучиться несколько лет с оленями. Я понял, что в тундре надо просто работать. Не переживать как тяжелое, но временное приключение, не одерживать ни над кем побед. Просто жить.
И впрямь, куда могли уйти от нас олени? Мы жили в одной тундре, под одним небом. Они как могли боролись с гнусом, ели зеленый корм, набирали жир, чтобы пережить зиму. Мы немножко мешали, немножко помогали им жить, но уйти оленям от нас было некуда. Не в одну, так в две, три смены мы все равно догнали и подчинили бы их себе, потому что это была наша жизнь. Чтобы обрести спокойствие и уверенность Динтоде, я должен был порвать тот календарь, где отмечал дни, прожитые в тундре. Смог бы ли я это сделать?
Нам удалось завернуть оленей лишь к вечеру, когда стало попрохладнее и приутих гнус. Мы подогнали свое маленькое стадо к основному и слили их. Через минуту уже нельзя было отличить, какие олени так долго мучили нас. Пастухи ушли, а я дождался в стаде Мереме. Потом я брел к чуму из последних сил. Все уже спали. Я пробрался на свое место. Лентоле вылезла из-под одеяла, поставила передо мной столик, налила чай, положила мясо. Прожитый день, сделанная работа не вспоминались. Я думал лишь о том, чтобы скорее завалиться спать.
Л. Баскин
Дорогой древних колесниц
Дальше дороги нет, — сказал начальник геологического отряда, Улан-дабан завален снегом...
Геологи не могли пройти через этот перевал и довольно скептически смотрели на наш грузовой ГАЗ-66. Мы расстались с ними и остались одни на дороге, ведущей из монгольского города Кобдо к отрогам Алтая — цели и надежде нашего небольшого отряда советско-монгольской историко-культурной экспедиции.
Эта рассчитанная пока на три года экспедиция — один из примеров давних традиций содружества монгольских и советских ученых в самых различных областях. Главная задача экспедиции — изучение проблемы происхождения монгольского народа в свете последних уникальных открытий советских и монгольских археологов. Эти открытия «прибавили» к истории монгольского народа многие тысячелетия культурно-исторического развития.
За два года полевых исследований экспедицией открыты погребения и стоянки эпохи первобытнообщинного строя, памятники монументального древнего искусства — «оленные стелы» и наскальные рисунки разных эпох. Открыта и прочтена древнейшая в Монголии надпись на согдийском языке, содержащая сведения о наиболее раннем проникновении ламаизма. А летом 1970 года на берегу озера Тэрхин Цаган Нура при раскопках древнего тюркского погребения впервые обнаружены две части большой каменной стелы с руническими письменами, прекрасно сохранившимися под землей.
Уже эти открытия позволяют говорить о том, что культура древней Монголии должна быть включена в число древневосточных цивилизаций, а памятники ее искусства, открытые совсем недавно и еще неведомые миру, бесспорно, войдут в сокровищницу мирового искусства.
