Дочь Эйтны - Карин Рита Гастрейх
— Эолин…
— Не надо снисхождения, Акмаэль! Не в этот момент. Я оставила мечты моей юности, чтобы стать женщиной — правительницей — как ты просил. Я проигнорировала предупреждения моей дуайен и мольбы моих учениц. Я проигнорировала саму правду истории. Десять лет я верно, любовно и даже счастливо управляла этой страной рядом с тобой. Теперь все, что я построила, рушится.
— Твоя работа не будет отменена. Разве Совет не удовлетворил твои самые важные прошения? Жакетта и Мариэль освобождены. Что касается остальных маг, их статус будет восстановлен, как только мы определим…
— Виновна ли и я в измене?
Он сделал паузу, и на его лице появилось обеспокоенное выражение.
— Тебя не так обвиняют.
— Не держи меня за дуру. Даже наши дети видят, что ты посадил меня в тюрьму. Моя дочь задается вопросом, не предала ли я наш народ.
— Я поговорю с Брианой и объясню причины вашего заточения.
— Ты не будешь говорить с ней ни о чем, слишком много людей уже говорят с ней, наполняя ее ум ложью и предположениями. Я не могу этого вынести, Акмаэль. Я не могу видеть, как мои дети настроены против меня.
— Клянусь тебе, Эолин, я положу конец этой клевете.
— Это клевета! — она сердито указала на комнату. — Если хочешь положить этому конец, освободи меня.
— Здесь ты защищена и можешь идти, когда и куда позволяет благоразумие.
— Благоразумный король взял бы меня в бой на своей стороне, как это сделал ты, когда мы столкнулись с вторжением сырнте.
— Я чуть не потерял тебя из-за этой глупости. Тебя и нашего сына.
— Я выиграла ту войну, или ты забыл? Я убила принца Мехнеса, когда он стоял над тобой на поле боя. Я спасла это королевство от порабощения, и когда все думали, что наш Король безнадежен, я вырвала тебя из тисков Загробного мира.
Выражение лица Акмаэля смягчилось. Он подошел ближе и заключил ее в свои объятия.
— Так и было, — его губы коснулись ее губ, затем коснулись ее уха. — Пусть твоя магия всегда зовет меня домой.
Решимость Эолин колебалась под силой объятий ее любви; всегда новая и в то же время всегда знакомая, искра, которая отказывалась погаснуть, какой бы жестокой ни была буря. Каждая клеточка ее тела жаждала откликнуться, принять полное обещание его удовольствий. Она позволила Акмаэлю расстегнуть ее лиф и вздрогнула, когда его пылкие губы исследовали ее горло и опустились на обнаженные плечи. Ее груди вырвались из ограничений и поднялись по собственной воле, отчаянно нуждаясь в сладком пламени их общего желания.
— Акмаэль, — протестующе пробормотала она.
Он поднял Эолин с ног и отнес к кровати.
— Акмаэль, пожалуйста…
Тем не менее, он упорствовал, каждая ласка требовала больше, чем предыдущая, не обращая внимания на тонкую перемену в ее тоне, на тот факт, что она больше не отвечала на его пыл.
— Ради богов, остановись!
Стены тюрьмы Эолин дрогнули. На краткий миг она увидела в Акмаэле мальчика, которого когда-то знала, испуганного и неуверенного перед лицом ее неповиновения.
Отведя взгляд, Эолин вырвалась из его объятий. Ее сердце болезненно сжалось от внезапного отсутствия его прикосновения.
— Простите меня, мой король, — сказала она. — Я устала и не могу этого сделать. Я не могу заниматься с тобой любовью в этом месте.
Акмаэль отошел, на его лбу появилось замешательство.
— Конечно, моя любовь. Тогда отдохнем. Это был долгий день.
— Нет, — она покачала головой. — Я не буду спать с тобой рядом, Не так. Не как твоя пленница.
— Ты не моя пленница.
— Просто уйди! — слова слетели с ее губ, быстро и уверенно, как кинжалы. — Боже, помоги мне, я не могу выносить твое присутствие!
Акмаэль ошеломленно уставился на нее. Его грудь вздымалась и опускалась в тихой покорности. Отступив, он подобрал свой плащ и накинул его на плечи.
Дух Эолин согнулся под натиском невыносимой печали.
— Прости меня, — прошептала она.
— Нечего прощать.
— Когда это закончится, и все сомнения будут сметены… — Эолин запнулась, не зная, что пыталась сказать. Ее глаза начали гореть. Она собрала свободную ткань платья и прикрыла голый торс.
— Я не сомневаюсь в тебе, Эолин, — тихо сказал он. — Я тебя люблю. Я всегда любил тебя, и всегда буду любить. Возможно, тебе трудно это понять, потому что я… не люблю говорить с тобой о таких вещах, но когда я был мальчиком, я наблюдал женщин с твоими дарами, даже простых девушек, замученных руками магов моего отца, сожженных на костре. Я тысячу раз клялся себе, что никогда не позволю такому ужасу коснуться тебя. Но у нас трудный народ, и теперь, после всего, что случилось, я… я должен защитить тебя, Эолин. Это единственный способ, который я знаю.
Эолин закрыла лицо руками. По ее щекам текли горячие слезы.
— Освободи меня, — умоляла она. — Наша магия умрет здесь, если ты не освободишь меня.
Акмаэль не ответил. Он вытянул серебряную паутину и позволил ей повиснуть у него в руке. Крошечные кристаллы ловили искры свечей, когда он вращал амулет. С коротким заклинанием, произнесенным шепотом, он исчез из ее поля зрения. Свечи замерцали под внезапным ветерком, наполнив оставленное им пространство мрачным танцем теней.
Глава двенадцатая:
Безумие
Когда она была девочкой, Тэсара проводила лето с родителями и родней в Меролине. Хотя окружающая местность многим казалась унылой и безжизненной, она всегда находила утешение в приглушенных тонах болот, в тихом шелесте ветра в высокой коричневой осоке. Осенью и весной перелетные водоплавающие птицы селились над открытыми заводями, ненадолго отдыхая между своими зимними и летними жилищами.
В последний раз, когда она навещала Меролин, Тэсара была пятнадцатилетней девочкой, наполненной мечтами и страхами о предстоящей свадьбе с Королем-магом, о грозной короне, которую она наденет, и о таинственных традициях Мойсехена. Карл был малышом, ковылявшим рядом с ней, его рука крепко сжимала ее руку, его пухлое лицо светилось от смеха. Вместе они подошли к кромке воды, где шпионили за ярко окрашенными утками и белоснежными зимними гусями.
Когда она объяснила, что уезжает и почему,
