Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1993 год
И вот в октябре 1066 года под Гастингсом, что на южном побережье Англии, воины Вильгельма, которому еще предстояло стать завоевателем, сходятся в жестокой битве с армией Гарольда...
О том, как развивалась эта великая битва, не только разрешившая спор между Вильгельмом и Гарольдом, но и определившая судьбу двух народов, нормандцев и англичан, вы узнаете, прочтя главы из историко-приключенче-ского романа «Вильгельм Завоеватель», принадлежащего перу известного современного французского писателя Жоржа Бордонова. Полностью «Вильгельм Завоеватель», написанный от имени Гуго Пэна, оруженосца герцога Нормандского, и два других романа, не менее интересных и увлекательных — «Атланты» и «Золотые кони»,—готовятся к выходу в свет издательством «Прибой» в 1993 году.
Накануне битвы
Итак, никакие уговоры и увещевания не повлияли на Гарольда. До сей поры герцог Вильгельм уважал своего соперника. Но после того, как тот отказался сразиться с ним в поединке, один на один, дабы уберечь тысячи воинов от погибели, а народы — от неисчислимых бед, он стал относиться к нему как к презренному ничтожеству. Тогда-то он и решил прибегнуть к последней уловке, намереваясь посеять раздор в стане противника. Вильгельм, разумеется, никогда не пошел бы на крайний шаг, будь Гарольд благоразумнее. Вскоре англичане узнали, что папа отлучил от церкви узурпатора и присных его. Иные сеньоры ударились в крик:
— Коли возьмем мы в руки оружие и станем его защищать, те из нас, кто погибнет, будут прокляты навеки!
Их стенания тут же подхватили другие:
— Указ папы освобождает нас от обязательств перед Гарольдом. И ежели мы откажемся сражаться, мы не только не пойдем против Церкви, а, наоборот, поступим ей в угоду.
И вот придворная знать, богатые землевладельцы и видные военачальники собрались вместе и принялись спорить.
У Гарольда появились недоброжелатели, о чем его немедля оповестили. И тогда он решил действовать напролом,— ему больше ничего не оставалось. Я уже говорил, что красноречия Гарольду было не занимать, и он обратился к придворным с такой пламенной речью:
— Сеньоры,— сказал он,— мне стало известно о ваших
сомнениях и страхах. Вы, очевидно, полагаете, будто из-за пресловутой папской буллы битва уже проиграна. Но ответьте мне, вы уверены, что она действительно существует?
Ответа не последовало. Спорщики лишь недоуменно подняли брови и переглянулись. Гарольд, почувствовав их нерешительность, тут же воспользовался ею:
— А не сдается ли вам, что это очередное коварство Вильгельма, к коему прибег он, дабы рассорить нас? Неужто вам неведомо, что он хитер как дьявол и способен ловко скрывать свои алчные устремления под личиной благочестивости и за миролюбивыми речами?
Придворные и на сей раз промолчали, и только едва слышный шепот время от времени нарушал воцарившуюся тишину.
— Знайте же,— продолжал Гарольд,— он предложил мне Нортэмбри в обмен на корону. Но я отказался, ибо, захватив остальные наши земли, он замахнется и на Нортэмбри.
Как потом сказывал один из участников этого собрания, сын верноподданного Эдуарда, истый нормандец по крови, в зале поднялся ропот.
— Сеньоры, вы держитесь за ваше наследство, и это справедливо! Тем из вас, кто унаследовал от предков своих даже крохотное поместье, это поместье так ясе дорого, как графство тем, кто удостоен графского титула по происхождению. А Вильгельм уже распорядился вашим наследством — и большим, и малым. Говорю вам, чтоб знали вы,— он уже загодя раздарил ваши поместья, земли и замки нормандцам, что пошли за ним, союзникам и даже продажным рыцарям да прочим разбойникам...
Речь его прервали бурные возгласы. Простодушные придворные не подозревали, что в откровениях Гарольда таилась их близкая беда и погибель. Гарольд же прекрасно понимал, что ему удалось-таки одержать над ними верх. Его вероломные слова, точно добро заточенные клинки, глубоко ранили их души.
— Друзья,— вновь заговорил узурпатор,— а знаете ли вы, какую будущность уготовил вам Вильгельм? Места ваши займут его люди не только в Лондоне, но и в замках, что принадлежат вам по праву. Они изгонят вас с земель ваших и, дабы укрепиться на них, убьют и безжалостно изничтожат и сыновей ваших, и дочерей.
Он снова умолк и обвел взглядом каждого из присутствующих. Потом тихим, словно заглушенным подавленными слезами голосом, исполненным невыразимой печали и злейшего коварства, он спросил:
— Что тогда станется с вами? Что вы будете делать? Куда подадитесь? Кто даст вам прибежище? А что будет с женами и сыновьями погибших? Неужто хотите вы после жизни в богатстве да роскоши влачить жалкое существование, прося подаяние на паперти вместе с чернью и убогими, или таиться в лесах, копая коренья себе на пропитание? Или вы надеетесь обрести честь, уроненную здесь, в ином королевстве?
Слова его заглушили громкие возгласы одобрения. Теперь даже те, кто еще совсем недавно корил и порицал Гарольда, сплотились вокруг него и во всеуслышание вдохновенно заявили, что пойдут за ним, куда бы ни направил он свои стопы.
И вот спустя время наши лазутчики донесли, что Гарольд с войском уже на подходе. Трубы тотчас же загремели, призывая разбредшихся по округе фуражиров вернуться в лагерь. Герцог не исключал возможности, что англичане нападут на нас с ходу, и повелел всем держать копья и шишаки наготове, облачиться в кольчуги, проверить седла и стремена, затянуть туже тетиву на луках и набить колчаны стрелами. Вперед были высланы дозоры во главе с бывалыми рыцарями. Один из отрядов возглавил сам герцог — не доверяя своим братьям, он решил собственными глазами взглянуть на неприятельское войско, остановившееся на возвышенности — там, где дорога из Лондона в Гастингс выходит из леса. Покамест англичане разбивали шатры, к ним прибывали все новые разрозненные отряды — кто пешком, кто верхом.
Немного погодя объявились и мастеровые — они принялись рыть ров у подножия Телхэмского холма. На другой день герцог выехал из лагеря с усиленным эскортом и с пригорка долго наблюдал, как движется работа.
— Видно, Гарольд не решается напасть первым,— сказал он.— Как думаете, сенешал?
Фиц-Осберн согласно кивнул:
— Его люди напрасно стараются. Земля здесь сплошь одни камни.
— Да, мы быстро засыпем ров.
Герцог, однако, не сказал — чем. Несносный Герар, мой друг тоже оруженосец, как обычно, игриво ущипнул меня за руку, но мне было совсем не до веселья.
— Завтра Гарольд встанет на этом холме и будет поджидать нас.
— А что ему остается делать?
Сир Вильгельм очень внимательно изучил неприятельский лагерь, а точнее — штандарты и стяги англичан. Потом произнес, как бы обращаясь к самому себе:
— Гарольд, на свою беду, слишком спешил и не дождался подкреплений из Нортэмбри и Мерси. Что-то не видать штандартов графов Эдвина и Моркара... хотя, впрочем, их уж и в живых-то нет... Покамест я вижу там только один сброд, а не ратников. Знать, Гарольд собрал всех крестьян окрест Лондона. У них нет ни кольчуг, ни шишаков.
Вот к чему приводит неуемная гордыня — к чистому безумию, полному безрассудству!..
Герар спросил:
— Случаем не Гарольдов ли вон тот, весь расшитый золотом штандарт, что реет поверх остальных?
Вильгельм очнулся от раздумий и, не догадываясь, кто задал вопрос, ответил:
— Да, весь расшитый золотом и с фигурой дракона — знаком язычников! Наш же штандарт несет изображение Креста Господня. Поразительное различие, не правда ли, сеньоры?
С холма, где стоял неприятель, спустились несколько всадников и как будто направились в нашу сторону. Мы повернули назад, потому как герцогу не хотелось по легкомыслию ввязываться в бой, чтобы не переполошить наших и англичан. Всадники не осмелились пуститься за нами в погоню.
Вскоре на землю спустились сумерки — наступил вечер накануне битвы; нормандцы и англичане провели его по-разному. Мы плотно поели, не без излишества, и запили вином, но в меру. На сей счет наш интендант Вадар получил особые распоряжения. С присущей ему учтивостью он объяснил нам это так:
— Сир Вильгельм вовсе не скуп, и вы это знаете. Он не имеет обыкновения скряжничать, когда устраивает пиршества, ибо и сам не прочь покушать и попить всласть. Просто он не хочет, чтобы последствия чревоугодия — тяжесть и боли в желудке — пагубно сказались на вас завтра. Чтобы, как всегда, достойно встретить неприятеля, надобно сохранить не только бодрость духа, но и тела.
По завершении трапезы всех нас учтиво пригласили в наскоро сколоченные часовни — сначала на богослужение, а потом на исповедь. Ибо такова была воля сира Вильгельма, который пошел на молебен вместе с нами. И никто не упрекал его за то. Помимо епископов, Одона Байейского и Жоффруа Кутансийского, вместе с нами отправилось на войну немало священников и монахов. Они терпеливо принимали покаяние у воинов, хотя иные исповеди были многословны и горьки, ибо большинство из нас были далеко не ангелы. Те же, кому не удалось исповедаться святым отцам — из-за огромного числа желающих, каялись в грехах ближнему своему или самому дорогому другу, или товарищу по оружию и прощали друг друга, как это делают правоверные христиане, которым предстоит встать перед лицом смерти. Некоторые дали обет в том, что ежели победа будет за Вильгельмом, они отправятся в Святую землю или совсем перестанут есть мясо. Над нашим лагерем возносились молитвы, подобно ветру над бескрайним морем, то стихающему, то поднимающемуся вновь, опять унимающемуся и снова набирающему силу. Всю ночь в часовнях и на поросших травой холмах, увенчанных крестами, святые отцы взывали к Божьей милости, пели гимны и псалмы, читали «Отче наш» и возносили молитвы Богоматери, заступнице и прародительнице рода человеческого.
