Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1982 год
— Отдать якорь! — приказал командир.
Боцман сам крутился на баке, отдавая стопора. Якорь-цепь глухо загремела в клюзе. Гремела долго, грохот угнетал своей бесконечностью: глубина в этом месте была приличной. Корабль дрейфовал, а рядом непротраленные участки, и все понимали, что дважды такого везения, чтобы мина взорвалась не под днищем, а чуть в стороне, не бывает.
— Что в машине? — крикнул командир рассыльному внизу на палубе. И спохватился, вспомнил о переговорных трубах. Этим архаичным приспособлением обычно не пользовались, но сейчас только они и могли выручить.
— Машина! — крикнул он в раструб, вырвав пробку.— Что в машине?
— Вода поступает через кингстоны,— прохрипела труба голосом корабельного механика капитан-лейтенанта Викторова.— В топливной цистерне трещины, хлещет соляр!
— Заделать пробоины!
— Выполняем...
— Я туда,— сказал Алтунин, ткнув рукой в палубу. И быстро соскользнул по трапу, нырнул в темный прямоугольник двери. Пробежал по коридору, незнакомо сумрачному от неяркого аварийного освещения, и увидел боцмана, стоявшего в странной позе: он прижимался грудью к стенду, висевшему на переборке, раскинув руки по фотографиям, словно боялся, что эти люди, изображенные на снимках, сейчас разбегутся. Алтунин подошел к боцману вплотную и увидел кровь на его лице.
— Ранены?!
— А! — мотнул головой боцман.— Стеклом порезало... Я говорил, что нельзя его тут... нельзя... я говорил...
— Чего нельзя?
— Вешать нельзя тут... Все должно быть на своем месте... Помогите,— прохрипел боцман.
Алтунин прдхватил его под руки. Боцман повернул окровавленную щеку, прохрипел раздраженно:
— Не мне... Эту доску... стенд повесить помогите. Падает, проход загораживает...
Вдвоем они быстро укрепили стенд на переборке. Боцман вытер лицо ладонью и, перехватывая стенд, оставил на нем красные отпечатки рук.
— На перевязку вам,— сказал Алтунин.
— Ерунда...
— На перевязку! — строго повторил он, и боцман- удивленно посмотрел на него: откуда такая жесткость в голосе у всегда мягкого замполита? Но ничего не сказал, пошатываясь, пошел по коридору.
Из распахнутой двери дохнуло на Алтунина промасленной духотой. Внизу валялись разбросанные паёлы, блестела замазученная вода. Из поврежденных кингстонов тремя фонтанами хлестало море. Через горловину топливной цистерны выпирало соляр. То и дело оступаясь на паёлах, скользя ногами по черной жиже, топтались в трюме несколько человек аварийной партии, заделывали пробоины.
Алтунин кинулся к цистерне и сразу понял, в чем дело: соляр выдавливается забортной водой. Значит, пробоина где-то там, внутри, и, чтобы заделать ее, надо лезть в этот соляр. Причем без водолазного костюма, иначе в горловину не пролезть.
А соляр, радужно поблескивая, как живой, все шевелился на серой поверхности цистерны, скользкий, растекался под ногами быстро взбухающей лужей. Мелькнула мысль: не откачать ли его весь? Но за соляром хлынет морская вода, а море не перекачаешь.
— Кто пойдет? — услышал он голос Викторова.
Невысокий, коренастый матрос подался вперед, сказал обиженно:
— Это же мое заведование... Я же первый сюда прибежал!..
— Давай, Бирюков, только быстро... Остальным по местам.
— Идите к машине, там сейчас важнее всего,— сказал Алтунин.— Я тут прослежу.
Викторов нырнул в сумрачный проход, крикнул из глубины:
— Юркин, смотри, под твою ответственность!
Старшина 2-й статьи Юркин, наматывавший на руку страховочный конец, тотчас начал проверять, крепко ли он привязан к поясу Бирюкова. Алтунин тоже проверил крепление. Хотелось сказать матросу что-либо доброе, поощряющее, но он только посмотрел на него ласково и промолчал, понимая, что не слова теперь все решают.
Стараясь не суетиться, Бирюков поднялся к горловине, опустил ноги в черную поблескивающую массу. Соляр был густой и теплый, как подогретая сметана. Деревянные клинья, обмотанные куделью, которые Бирюков держал в руках, вмиг стали скользкими и словно живыми, норовили вырваться. Он почувствовал, что поверхность соляра уже колышется под подбородком, щекочет кожу. Нащупать пробоину все не удавалось, и он, вздохнув поглубже, погрузился с головой, преодолевая сопротивление густой массы, зашарил руками, вынырнул, шумно вздохнул, не открывая глаз, и снова заставил себя погрузиться в черную жижу. Наконец он почувствовал течение под пальцами и начал заталкивать клинья в узкую щель...
Когда Бирюков вылез из горловины, его подхватили, поставили на ноги.
— Зудит,— сказал он с радостным изумлением, медлительно, как лунатик, поводя плечами.
— Что? — не понял Алтунин.
— Кожа зудит.
— Как пробоина?
— Порядок! — Матрос показал взглядом на поблескивающий бок цистерны, словно удивляясь вопросу: видно, что не течет, о чем же спрашивать?
— Бегом мыться! — распорядился Алтунин и оглянулся на старшину, все еще державшего в руке страховочный конец.— Помогите ему...
На мостике, куда сразу же поднялся Алтунин, все было спокойно. Рулевой подметал осколки стекол. Из распахнутой двери радиорубки слышался голос Дружинина:
— ...Корпус в порядке. Течь была через кингстоны и фильтры. Устранена... Двигатель сейчас пустим... Нет, помощь не требуется, дойдем сами...
Едва он вышел из рубки, как появился рассыльный, крикнул с неуместной радостью:
— Товарищ капитан третьего ранга, кок докладывает, что обеда сегодня не будет. Весь борщ на палубе, а макароны — на подволоке...
— Передайте коку, чтобы обед был вовремя,— перебил его Дружинин.
— Но как же?..
— На то он и кок, чтобы сообразить. Идите. И пришлите сюда боцмана.— Дружинин вдруг весело улыбнулся и повернулся к Алтунину.
— Молодежь! — глубокомысленно сказал Алтунин, хотя сам был ненамного старше матросов.
— Молодежь! — с каким-то особым удовлетворением сказал Дружинин.— Комсомольцы!
— Прекрасные у нас ребята!..
Пришел боцман. Он был в новой рубашке и синей невыцветшей пилотке, как видно, хранившейся в боцманских запасниках до какого-то торжественного случая. И если бы не кресты белого пластыря на лице, по его виду можно было подумать, что на корабле праздник.
— Проследите, чтобы обед был,— сказал Дружинин.— Пусть кок не паникует. Аварийная обстановка — она для всех аварийная. Каждый на своем боевом посту обязан, несмотря ни на что...
В этот момент завибрировала палуба под ногами — заработал двигатель, и Дружинин махнул боцману рукой:
— Идите.
Но боцман не ушел, спросил тихо, ни к кому не обращаясь:
— Что это было?
— Обычная мина,— ответил Алтунин.— Может, магнитная мина с неконтактным взрывателем. Десять кораблей пропустит, а под одиннадцатым всплывет... Песню бы надо,— неожиданно сказал он, повернувшись к командиру.
— Какую песню?
— Хорошую. Разрешите сказать радисту, чтобы включил по трансляции... Когда в порт пойдем...
Через четверть часа они все трое стояли на баке у самого флагштока, рассматривали созвездие, нарисованное на рубке, разговаривали спокойно, как люди, знающие, что все трудное позади и теперь уже некуда спешить, не из-за чего волноваться.
— Что ж, боцман, рисуй очередную звезду.
— Так ведь не мы ее, а вроде как она нас...
— Когда боец ложится на амбразуру, разве он не выполняет боевую задачу? — сказал командир.
— Так-то оно так...
— А когда в бою вызывают огонь на себя?
— Мы вроде ничего такого не сделали...
— Когда мы тралом заставляем мину всплыть и взорваться, разве не выполняем боевую задачу?
— Это когда тралом...
— А если корпусом корабля?
— Чего ж тут хорошего?
— Плохо работаем или хорошо — решать командованию. А мину мы все-таки уничтожили. Рисуй...
Корабль с небольшим креном на правый борт шел к берегу. Над палубой, словно в праздничный день, гремела любимая всеми песня о том, как хорош березовый сок, стекающий с прохладных белых стволов, как дорога священная память обо всем родном и как нелегка служба вдали от Родины, вдали от России...
Долгий путь на вершину
Как известно, советская команда альпинистов предпримет штурм высочайшей вершины мира — Джомолунгмы (Эвереста). Редакция обратилась к Валентину Божукову, инженеру-конструктору, семикратному чемпиону СССР по альпинизму, с просьбой рассказать о подготовке к штурму. В. Божуков предоставил и свои фотографии, сделанные во время тренировочных сборов 1980—1981 годов. Беседу вел корреспондент В. Никитин.
Давно ли Джомолунгма стала магнитом для альпинистов? — Как ни странно это звучит, но Джомолунгме «от роду» всего 130 лет. Точнее, от того момента, когда «мать богов земли» (так переводится название с тибетского) была признана самой высокой вершиной планеты. В прошлом веке методы измерения высот были не столь совершенны, и до 1852 года Джомолунгма считалась... всего лишь пятнадцатой по величине горой. Так она и значилась на картах: «Пик XV».
