Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год
Чтобы быть самим собой
Однажды во время плавания мы пережидали «плохой» ветер на мысе Халюскина. Эскимосы верят, что ветром можно управлять, однако главное — не испортить «хороший» ветер неправильными действиями. Еще совсем недавно его выпрашивали, заговаривали. Но прежде надо было сменить свой «грязный» рот на чистый, который, как пишет знаток эскимосского фольклора Е. Рубцова, по просьбе заговаривающего дает ему Небесная Старуха. Существовал специальный заговор для смены рта.
Вспоминаю, как в 1979 году я впервые попала в Сиреники и охотники не хотели брать меня в море, потому что могу принести «плохой» ветер, ведь я — человек, их морю неизвестный, да еще и женщина. Две недели приходила на берег, и две недели охотники, завидев меня, говорили, что погоды нет, а выходили в море, когда я, потеряв всякую надежду, возвращалась домой. И больше всего боялся меня Тимофей Панаугье, прославленный бригадир зверобоев. Припомнив, что в 1977 году то же самое проделывали со мной охотники чукотского поселка Янракыннот, я решила, как и там, выступить в роли предсказательницы:
— Моржей добудут только две байдары — байдара Панаугье и та, которая возьмет меня!
Рискнул Алексей Ухтыкак, один из самых старших и опытных промысловиков. Однако первый стрелок его бригады, Николай Каваугье, тут же выскочил из байдары, сославшись на внезапный приступ радикулита. Место Каваугье нехотя занял второй стрелок Виктор Татыга, и все пять байдар вышли в море. На мое счастье, как и когда-то в Янракынноте, предсказание сбылось, и я перестала быть «неприкасаемой».
Ветры, течения, льды, туманы, шторма, приливы и отливы — все это и есть жизнь эскимосов, а самая ее сердцевина — морские звери, рыбы, птицы. Весь быт, культура, язык эскимосов пронизаны пониманием своей неразрывной связи с природой. Люди Берингова пролива считают, что добытый зверь приходит в гости к тому, кто первым увидел его, и, побывав у человека, опять уходит в море. Поэтому он должен иметь целые кости, а уж мясо на них нарастит сам. Сколько я ни наблюдала, разделка морского зверя всегда производится по естественным членениям, суставам. Костей не рубят, а черепа еще совсем недавно собирали в священные кучи и выкладывали кругами.
Самые званые гости — гренландский кит и белый медведь. По представлениям эскимосов и береговых, или морских, чукчей, не каждому дано убить кита, лишь тому, кого любит море, то есть Морская Старуха. Удачливый охотник на китов пользовался известностью и почетом, им гордился его род, поселок. Рассказывают, что таким был Панаугье, отец Тимы. Охотник, убивший кита, старался принять и проводить гостя как можно лучше. Не угодишь киту — он больше не придет, понравится встреча — опять навестит твой дом. Обряды встречи и проводов кита различны у разных эскимосских племен и даже разных семей. На азиатской стороне Берингова пролива самым сложным и длительным был осенний праздник кита у эскимосов Наукана.
Эскимос, идущий в море, должен многое помнить. Мы давно уже полагаемся на книги и записи. Морские люди Русского Севера, поморы, вели семейные лоции, передавали их от отца к сыну, и каждое поколение заносило туда особенности навигации, свой трудный морской опыт. До нас дошли поморские лоции XVIII—XX веков. У эскимосов не было письменности, их лоции передавались изустно, в подробных рассказах отцов, дедов, бывалых людей поселка.
Устные лоции эскимосов, их особое чувство моря я по достоинству смогла оценить во время наших маршрутов на байдаре. Когда в 1981 году мы пришли из Сиреников в Новое Чаплино и сказали, что хотим обогнуть мыс Чаплина (обычное дело лет двадцать пять назад), все стали нас отговаривать, пугая мощным течением возле мыса, которое «нужно знать». Предлагали даже перевезти нашу байдару на грузовике прямо в одну из бухт пролива Сенявина, где сами чаплинцы постоянно держали свои вельботы. Мы отказались наш капитан Андрей Анкалин решил обогнуть мыс, пользуясь советами стариков Чаплина. Гордость одного из лучших зверобоев Сиреников не позволяла ехать посуху. Подошли к мысу, Андрей весь подобрался, велел впередсмотрящему Вите Миенкову внимательно следить за силой течения и глубиной, поджал байдару к самому берегу (старики сказали, что обходить надо или под берегом, или далеко в море) и блестяще провел ее.
В 1985 году Тимофей Панаугье и Виктор Миенков провели байдару от Сиреников до мыса Сердце-Камень. У нас была морская карта, но они только раз взглянули на нее в самом начале пути, а ориентировались по тому, что помнили от деда, отца и по рассказам опытных охотников в тех поселках, куда мы приходили. В 1987 году таким же способом вел байдару старейшина сирениковских зверобоев Петр Тыпыхкак. Он даже поставил своеобразный рекорд: впервые за много десятилетий байдара оторвалась от берега, прошла морем около 80 километров напрямик из бухты Пуутын до острова Ратманова и обогнула его. Пока мы шли, Тыпыхкак все поглядывал на Уэленские сопки — старый охотник из Наукана Асыколян предупредил еще в Сирениках: если над сопками будет облако, к острову лучше не идти.
Тыпыхкак поразил нас на обратном пути. Когда мы уходили с Ратманова, весь Берингов пролив и оба его берега, советский и американский, погрузились в плотный тяжелый туман. Видимость 10—15 метров, старенький шлюпочный компас безбожно врет. Направление на бухту Пуутын взмахом руки указал старпом пограничного сторожевика, и Тыпыхкак повел байдару. После пяти часов напряженного хода (боялись быть раздавленными каким-либо судном) байдара сквозь клубящийся туман вошла точно в горло бухты.
Но охотнику недостаточно хорошо чувствовать погоду, море и берег; он должен разбираться в повадках морских животных, уметь предугадать их поведение во время охоты — ведь голодный «проходной» морж возле Сиреников ведет себя совсем иначе, чем сытый его собрат вблизи Аракамчеченского лежбища. К тому же все морские звери Берингова пролива — великие странники. Дважды в год они кочуют с севера на юг и обратно, проходя много сотен, а то и тысяч километров, да и ежедневно непрерывно перемещаются, выискивая хорошие кормовые угодья.
Эскимосы считают, что звери, как и люди,— разные: добрые и жадные, смелые и трусливые; у них нет для каждого зверя образа-маски, как у нас (лиса всегда хитрая, волк всегда глупый и так далее). Волки, например, могут быть мудрыми, справедливыми судьями и, напротив, глупыми и жадными, которых легко побеждает не только ворон, высшее животное в мифологии эскимосов, но даже маленькая рыбка — бычок.
Очень уважительно относятся эскимосы к киту-косатке, считая ее мужчиной-охотником. Приметив в море косаток, рулевой байдары сыплет им чай, табак. Зверобои видят в них своих помощников: появление косаток пугает моржей, которые выскакивают из воды, стараются держаться на плаву и становятся легкой добычей стрелков. Сходные даже в деталях способы охоты волков и косаток породили представление о том, что два этих животных, в сущности, одно и то же: зимой косатка превращается в волка, а летом снова надевает свою шкуру. Верили, что оба зверя — это человек в другом одеянии. На косаток не охотились. Мне известны пожилые эскимосы, у которых никогда рука не поднялась и на волка.
Каждый год откладывает в памяти охотника свои особенности погоды, поведения зверей, их распределения в море и бухтах. По всем этим признакам он складывает промысловую картину года, которая поможет принять правильное решение, если условия в какой-то степени повторятся. Ловко и согласованно работают морские охотники. Каждый досконально знает свою роль на байдаре или вельботе; зверобои чувствуют друг друга спиной, по взгляду и жесту товарища понимают, что ему надо помочь, и все беспрекословно подчиняются рулевому, самому опытному человеку в команде.
Охота доставляет эскимосам, как и другим охотничьим народам, самое большое удовлетворение, она и есть их настоящая жизнь. Эти люди живут не для того, чтобы «производить», «выполнять план» и «покорять природу», а для того, чтобы быть самими собой, сохранить свои обычаи, свой взгляд на мир, свою общинную спаянность, редкие по нынешним временам качества.
Женщина не рождает охотника
Эскимосы всегда жили небольшими селениями, лишь центры китобойного промысла, такие, как Наукан, Уназик (Старое Чаплино), Кивак, Аван, Сиреники, объединяли до 200—450 человек. Сейчас только Сиреники остались единственным древним (около двух тысяч лет) живым поселком, из остальных в 40—50-е годы жителей переселили волевым порядком. Приезжее начальство лучше эскимосов знало, где им жить и что делать. Вот и пропадают двести науканцев в выморочном районном центре Лаврентия, а остальные люди этого племени разбрелись по всей Восточной Чукотке. Еще стоят неподалеку от памятника-маяка Семену Дежневу челюсти гренландских китов, бывшие когда-то опорами байдарных сушил Наукана. Еще видны тропинки, по которым смелые охотники возвращались с добычей домой. Еще живы старики, помнящие все тонкости охоты в самом горле Берингова пролива, но уходят они один за другим и некому передать секреты — их дети в большинстве своем уже не охотятся, а покупают мороженую говядину и тушенку. Постепенно забывают они вкус бульона с морской капустой, да и где соберешь ее в Лаврентия или Анадыре?
