Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1980 год
...Давно уж не един Дон в своем стремлении к воле. Вот Фрол Минаев, кряжистый, стриженный в скобку богатый казак, соратник Степана Разина по его походам на Астрахань и Персию. На Москву с Разиным не пошел, откололся, бежал от своего друга. Потом сопровождал его в «железах» к царю, палачам с рук на руки передавал. Верный слуга царей московских, будущий атаман всего Войска Донского, сейчас, при обсуждении царевой грамоты, он жалуется и стонет
— Теперь у нас вольницы много, унимать нам их нельзя (то есть невозможно. — Авт.). Всем нам, старшинам, от голутьбы теперь стало тесно...
Не за себя говорит Минаев: всем нам, старшинам. И другие низовые казаки, то есть живущие в низовьях Дона на протяжении сотен лет, разбогатевшие еще за счет набегов на русские, персидские, татарские земли, а ныне весьма почтенные и степенные, хорошо помнят, как им за выдачу Стеньки Разина вышла прибавка царева жалованья в пятьсот четвертей хлеба и сто ведер вина. Рады бы они выполнить наказ государя, да вот беда: верховые, «домовитые», сравнительно недавно обретшие здесь родину и дом, нуждаются в пришлых. Ведь пока мужик казаком станет, он шею гнет в пользу тех же домовитых, обрабатывает их землю, пасет их скот. А кому из верховых не хочется потягаться с низовыми пусть не в родовитости, так хоть в богатстве? И как спорить низовым с Кондратом Булавиным, атаманом небольшого верхового городка Бахмута, если он к тому же и «над солеварами атаман»?..
Неохотно, со скрипом, принимает старшина решение, и каждый год идет в столицу отписка: «Памятных нет», нет в казачьих городках новых людей, поселившихся здесь на памяти коренных жителей.
...В 1707 году большой отряд под командой князя Василия Долгорукого приходит на Дон. Ведут себя здесь солдаты, по бесстрастному заключению историков, как оккупанты. Юрий Владимирович Долгорукий, брат командующего, зачитывает в Черкасске царский указ о сыске в донских землях «новопришлых (с 1695 года) с Руси всяких чинов людей».
Старшина спешит заверить Юрия Владимировича, что здесь, в низовьях, давным-давно никто не селится. Здесь народ верный, «казачья аристократия», а уж если «пошукать» новопришлых, то скорее не на Дону, а на притоках, в сравнительно новых казачьих районах — на Хопре, на Айдаре.
Юрий Долгорукий устремляется туда, но для старшины это еще не освобождение, а только передышка. Верного человека шлют из Черкасска в Бахмут; Булавин больше всех отстаивал беглых, он заварил кашу, теперь пусть расхлебывает. Ему обещана всяческая помощь и поддержка.
Осенней октябрьской ночью в Шульгинском городке на реке Айдар встречает Юрий Владимирович тех, кого ищет в отряде Кондрата Булавина много голытьбы. Встреча эта для князя кончается трагически: убит он, перебит его отряд.
Теперь старшина шлет в новую столицу Санкт-Петербург покаянные письма, говорит о бунте «вора Кондрашки», предлагает доставить его царю. Булавину отводится та же роль, что и Степану Разину: глядишь, царь не только простит их ложные грамотки, но и жалованье прибавит.
В мае 1708 года Булавин взял Черкасск. Голытьба желает «черкасских всех природных казаков побить и пожитки их разграбить». Булавин имеет свои счеты со старшинами — ведь они предали его. Он приказывает посадить «на чепь» верхушку казачества, а многих «лутчих людей» отправить с семьями в ссылку в верховья Дона.
Через два месяца после взятия Черкасска Булавин терпит поражение при Азове и вскоре после этого погибает... Во всех трудах по истории казачества говорится, что он застрелился. Но совсем недавно доказано, что по сговору с царем и «лутчими людьми» Булавина убили его приближенные.
Версия о самоубийстве была задумана с дальним прицелом: народная молва не сделает самоубийцу героем, бунт Булавина должен забыться. И действительно, громкая слава имени Разина не идет ни в какое сравнение с именем Булавина. Тем не менее последствия булавинского бунта занимали всех представителей дома Романовых вплоть до 1917 года.
Необычайно жестоко расправились на Дону с булавинцами. Василий Долгорукий мстил за смерть брата, низовые казаки — за ссылки и «чепи». В самых потаенных местах сыскивали участников походов, избивали их семьи, грабили дома.
Неизвестно, как уцелел в этой бойне один из верных сподвижников Булавина Игнат Некрасов. Впрочем, неизвестного в его биографии вообще много. Неясно даже его происхождение: по одним источникам Игнат Некрасов — бывший атаман Есауловской станицы, по другим — ничем не примечательный рядовой казак станицы Голубой. Булавин поставил его во главе отряда, направленного в Астрахань и на Хвалынское (Каспийское) море. Трудно представить, как в обстановке террора, вернувшись на Дон, ему удалось собрать оставшихся в живых участников восстания. Не сотня, не тысяча устремилась за Игнатом Некрасовым — пятнадцать тысяч сердовых (то есть взрослых, служивых), что с семьями составило, по некоторым источникам, 65—70 тысяч человек. Не о мести помышлял атаман. Он хотел спасти товарищей и их близких от полного уничтожения. Исход некрасовцев был столь стремителен, что им удалось без потерь уйти за кордон, на кубанские земли, которые в те времена принадлежали Турции. Здесь казакам не грозила расправа низовых, не могла сюда дотянуться и «долгая рука» государя.
Казацкая беднота, устремившаяся за Некрасовым, приняла в сердце на многие поколения первый, самый главный завет своего атамана: «Царизме не покоряться, при царях в Расею не возвертаться».
Турки встретили некрасовцев настороженно: весьма удобно иметь мощное войско на границе со столь могучим соседом — Россией. Но, с другой стороны, силу казацких сабель хозяева тоже отлично знали... По преданию, султан потребовал от Некрасова клятвы, что не будет он «воевать турецкую землю». Клятва страшная: нужно выстрелить в свое знамя. Даже ближайшие сподвижники, боготворившие своего избавителя, были возмущены, расценили этот выстрел как измену:
— Царь на нас гонения делал, знамя наше попирал, стрелял в него. Вот мы и пришли с тобой, Игнат, до того, от чего уходили...
— Царь стрелял с усмешкой да со злобой, а я — с болью в сердце, со слезьми в глазах. Чтоб детишек, стариков да баб спасти, чтобы род наш казацкий свободным был. Мой выстрел — за дело народное.
И простили атамана казаки.
А Россия напоминала о себе не только тоской по Родине. Императрица Анна Иоанновна требовала возвращения казаков, засылала послов к Некрасову, обещая забыть «провинности и обиды», обращалась к турецкому султану с просьбой «образумить казаков», да и сама «вразумляла» их силой оружия. В кубанских плавнях в бою с ее солдатами погиб атаман Некрасов. Авторитет его был столь велик, что старшины скрыли эту смерть от колонии, и долго еще приказы и «заветы» шли от имени Игната.
Казаки уходят с Кубани — подальше от «царизмы». Где только не видали некрасовцев! Румыния, Болгария, Турция, Египет, Эфиопия... Чем же могли помешать русским царям донцы в далекой Африке? Устрашающей силой примера. Исход некрасовцев помнили. В случае малейшего недовольства говорили об этом исходе как о выходе. И не только говорили — уходили к некрасовцам. И не только с Дона: присоединялись к ним староверы, преследуемые официальной религией, участники пугачевского восстания.
Позднейшие выходцы из России шли к так называемой дунайской ветви некрасовцев, которые ассимилировались с местным населением в тех краях, куда привела их судьба. Другая же ветвь — майносская, названная так по месту поселения казаков в Турции, в тридцати километрах от Мраморного моря, — по мнению ученых, оказалась уникальным явлением, не имеющим, пожалуй, аналогов в истории.
Ой да, он ушел, Игнат-сударь,
Ой да, Игнат-сударь со Тиха-Дона,
Ой да, со Тиха-Дона во Туретчину
Ой да, и не сам-то ушел, козачков увел
Ай, он да приказ давал своим козачкам —
Ой да, вы же все, донския козачки,
Ой да, а вы с турками не соединяйтеся,
Ой да, а вы с ними не сообщайтеся,
Ой да, они сами враги наши, преступники,
Ой да, они и религии нашей не сполняют.
Перед нами — поэтическое изложение второго завета Игната Некрасова. «Не сообщайтеся с турками» — строгое следование потомков этому наказу атамана и является причиной громадного интереса ученых — этнографов, языковедов, социологов — к «Игнат-казакам». ...Селение Бин-Эвле, что в переводе на русский значит «Тысяча домов», раскинулось на берегу озера Майнос. Здесь и жили некрасовцы — обособленно, замкнуто, по древним казацким законам. Потому и сохранили язык, устную поэзию, обычаи, одежду своих пращуров. Представляете: в XX веке мы знакомимся с бытом, говором, песнями, социальным устройством донской казачьей общины XVII века! Была здесь своя «конституция», свой кодекс поведения — те самые «Заветы Игната», две «статьи» которого нам уже знакомы. Заветов было много, и каждый знал их назубок, знал свои права и обязанности, свой долг перед общиной и турками. В основном «Заветы» копируют казачьи обычаи XVII века:
