Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1981 год
Город Накуру, третий по числу жителей, в прошлом был одним из центров белых поселенцев, в основном англичан, владевших крупными зерновыми и мясомолочными фермами, на которых, само собой разумеется, гнули спину черные сельскохозяйственные рабочие и арендаторы. В деловых кварталах чистенького одноэтажного городка разместились многочисленные отделения английских банков офисы различных компаний, магазины, отели. Здесь существовали филиалы знаменитых английских и международных клубов, а белые джентльмены стремились жить, сохраняя привычки, нравы, обычаи старой «доброй Англии», тщательно скрывая от постороннего глаза острую ностальгию по былому вепичию колониальной Британской империи.
В местном «Ротари клаб» попросили как-то выступить и меня. Тема была довольно актуальной: «Сотрудничество СССР с развивающимися странами Африки». В то время еще не улеглась скандальная история с книгой бывшего посла США в Кении У. Эттвуда «Красные и черные», в которой автор грубо искажал советскую внешнюю политику, ставил целью запугать молодые развивающиеся страны призраком «красной опасности». Кстати, у тогдашнего кенийского правительства хватило смелости и такта, чтобы запретить книгу Эттвуда в Кении. Мои волнения по поводу остроты вопроса оказались напрасными, хотя я и старался говорить без обиняков, называл вещи своими именами. Все было чинно, как и положено в чинной аудитории английских джентльменов неторопливый обед с разговорами на безобидные темы мое выступление, выслушанное с вежливым вниманием; два-три невинных вопроса, удар колокола, заменяющий здесь тост за королеву Англии и означавший сигнал к тому, что можно курить; несколько благодарственных фраз председательствующего в адрес докладчика, «сообщившего весьма полезные сведения», и джентльмены разошлись по своим делам. Мне сообщили, что на обеде и выступлении присутствовали все «видные бизнесмены Накуру» владельцы плантаций, представители «Лонро», «Долгети — Маккензи», «Юниливер», «Джеймс Финлей» и других монополистических объединений. Я уже хорошо знал английскую политику времен крушения колониализма — «уходя, оставаться», — а здесь лишний раз получил, что называется, наглядное свидетельство этой политики на деле. Кстати, ни одного чернокожего слушателя на обеде я не обнаружил: сложный процесс африканизации, когда национальная буржуазия стала настойчиво добиваться своего куска жирного пирога, тогда только еще начинался.
Дмитрий Горюнов Фото С. Кулика
Окончание следует
Неизвестный «квадрат Леваневского»
После публикации очерка «Релел» не отвечал...» почта принесла много писем, были и телефонные звонки. Несмотря на прошедшие десятилетия, людей по-прежнему волнует история трагического перелета экипажа Леваневского из СССР в США через Северный полюс в 1937 году...
Работая над документальным фильмом о знаменитом чкаловском перелете, я просмотрел и кинодокументы, связанные с самолетом Леваневского — СССР Н-209. Среди них нашел два эпизода, снятые на острове Рудольфа моим учителем.
Среди них Анатолий Васильевич Ляпидевский — будущий первый Герой Советского Союза. Фотографии из Америки: Сигизмунд Александрович Леваневский возле самолета, на котором вскоре вылетел спасать челюскинцев; Леваневский, Слепнев и Ушаков на какой-то церемонии в Фэрбенксе вместе с американскими механиками — Биллом Лавери и Клайдом Армистедом, награжденными орденами Ленина за участие в спасении челюскинцев.
— Мы с братом были тогда в «Артеке», — рассказывала Элеонора Сигизмундовна, — все время следили за сообщениями, когда же начнется перелет? Наконец самолет вылетел, а через сутки пропал. Узнали о катастрофе, о поисках. Но долго не верили, что все они погибли в Арктике... Я помню, отец рассказывал, что привез из США чертежи антиобледенительного устройства и хотел их применить на этом самолете, но ему почему-то отказали. Видимо, было мало времени. А когда их вылет стал отодвигаться, он все больше мрачнел...
— Элеонора Сигизмундовна, а каким в вашей памяти остался отец?
— Строгим, — ответила она лаконично.
— Да, строгим был наш отец, — подтвердил и сын Леваневского, Владислав Сигизмундович. — Мама говорила, что у отца на первом месте были самолеты, на втором — мы, дети, а на третьем — она. Но мне кажется, что авиация забирала его целиком, без остатка. Особенно с 1933 года, когда он перешел в полярную авиацию. Конечно, если бы вам удалось узнать что-нибудь новое об этой катастрофе...
Леваневские дали мне для работы газетные вырезки тех дней. Вот одна из них — информация радиста Эрнста Кренкеля со станции « Северный полюс-1».
«В шесть часов утра Москва сообщила, что в Северной Америке по нашей просьбе мобилизованы все телеграфные, военные и любительские станции. Все слушают. Возможно, Леваневский появится. В семь часов утра лег поспать, больше терпеть не мог. Сорок часов без сна — тяжелая штука. Под конец слушал стоя, чтобы не заснуть. Уши болят от длительного сидения с телефоном... Настроение у нас подавленное. И все же, как ни больно, надо смотреть на вещи глазами истории. Разве поблек подвиг Амундсена от того, что смелый исследователь без вести погиб в арктической пустыне?.. Завоевание Арктики — это фронт, а потери на фронте неизбежны. Они будут, конечно, уменьшаться с ростом наших знаний, нашего опыта. Но будут, как был «Челюскин»...» «А что, если расспросить самого Ивана Дмитриевича Папанина о тех днях?» — подумал я, знакомясь с газетными сообщениями.
— Знаешь, как мы ждали Леваневского? — начал вспоминать Иван Дмитриевич. — Мы слушали в наушники все четверо. Сначала пролетел Чкалов. Близко прошел от нашей станции. Думали, сбросит газеты. Была сильная облачность, и самолет мы не видели. Потом немного стороной прошел Громов. А вскоре Москва сообщила о вылете Леваневского. Звук его моторов слышали, но сам самолет не было видно. Кренкель от приемника не отходил, я ему все кофе приносил, чтобы он мог держаться. Помню радиограмму: отказал правый крайний мотор, обледенение, снижаемся. Тогда в авиации еще не могли как следует бороться с обледенением. Оно их и погубило... А какая история с нами приключилась! Мы сидим на Северном полюсе, полярная ночь, темно — и вдруг оранжевый свет идет от горизонта. Мы вскочили и бегом навстречу: словно идет кто-то, фонариком «летучая мышь» светит. А Федоров как закричит: «Так это же Венера!» Это было в октябре 1937 года. Тогда день и ночь готовили аэродром для спасательных самолетов. К сожалению, он так и не пригодился...
— Иван Дмитриевич, как вы думаете, а что все-таки произошло с самолетом?
— Я же говорю: Леваневскому надо было вверх подниматься. Но началось обледенение. За короткое время оно создает вес, превышающий вес самого самолета. Огромное наслоение. И самолет, видимо, рухнул, даже, может быть, пробил лед и ушел на дно...
После нескольких встреч мне стала активно помогать в поисках Лидия Степановна Галковская, жена радиста экипажа.
— А вы встречались с Шелимовым? — как-то спросила она меня. — Он был помощником начальника связи ВВС и отвечал за радиосвязь в этом перелете.
Генерал-лейтенант в отставке Николай Павлович Шелимов выслушал нас с Лидией Степановной и стал вспоминать подробности перелета:
— Когда оставалось минут двадцать до старта, я сказал Николаю Галковскому — мы с ним некоторое время вместе работали, Николай был одним из лучших радистов ВВС, — чтобы он каждые полчаса между радиограммами, которые должен передавать, просто нажимал ключ, а наши радиопеленгаторы по импульсам засекут самолет. Тогда мы будем постоянно знать, где они находятся. Галковский обещал. В аварийной ситуации он мог воспользоваться радиотелефонной связью с помощью микрофона...
Я знаю, — продолжал Шелимов, — что в последней, девятнадцатой, радиограмме, переданной 13 августа в 14 часов 32 минуты, вы нашли цифровое окончание, принятое на Аляске и не принятое у нас, в Тикси. Но обратите внимание: там передано — высота 4600 метров. А я помню, как мне принесли текст радиограммы, которую Галковский передал микрофоном. Она была принята в единственном экземпляре, ее принимала наша станция, американцы и канадцы могли не понять русскую речь. Текст такой, как сейчас помню: «Аварийная. Высота 6200 метров, отказал правый крайний мотор, снижаемся, входим в облачность, обледеневаем». После этого наши радиопеленгаторы перестали получать сигнал с самолета, он был уже за полюсом, примерно на 120—200 километров ближе к Аляске. Эта радиограмма меня потрясла: гибли люди, мои товарищи. Дежурства я не снимал, продолжали слушать эфир, но ничего достоверного принято не было... Недавно я разговаривал с Громовым, он тоже помнит текст этой радиограммы. Михаил Михайлович высказывает предположение, что при сильном обледенении машина могла развалиться в воздухе или разбилась об лед при неуправляемом падении.
