Журнал Поляна - Поляна, 2014 № 02 (8), май
А у мамы кусок стал поперек горла.
Минаев. Михалков
Мой первый тесть Владимир Николаевич Минаев был художником-графиком, во время войны он работал во фронтовой газете, был очень общительным человеком и имел много знакомых. Поскольку лето мы проводили на даче на Николиной Горе, в поселке РАНИС — работников науки и искусства, то среди знакомых В. Н. было много выдающихся людей, с которыми мне было лестно познакомиться. Приятно, конечно, когда тебе подает руку Михаил Ботвинник. Однажды тесть взял меня с собой на дачу Сергея Михалкова, знаменитого многократно награжденного детского поэта, в основном известного в качестве соавтора Гимна Советского Союза, с которым был знаком еще с довоенных времен. Как известно, в более поздние времена Михалков удачно заменил строчки «Нас вырастил Сталин на верность народу» и ряд других и гимн стал гимном новой России.
Когда мы вошли на территорию дачи, было прекрасное летнее утро, небо было безоблачным и ярко сияло солнце, еще не успев высушить утреннюю росу. Мы увидели такую сцену. Сергей Михалков в белоснежном кителе (сталинке), полностью соответствующем гордым строкам Гимна, торжественно выгуливал на поводке вокруг клумбы красавицу немецкую овчарку, тоже, в целом, один из символов сталинской эпохи. И, наверное, тоже — многократную медалистку. При этом длинный поводок был намотан на его ладонь. Началась милая беседа двух старых друзей, в которой я, конечно, принимал минимальное участие, подобострастно оглядывая знаменитого хозяина и осматривая дачный участок. Кругом цвели и благоухали красивые растения. В общем, все соответствовало. Вдруг я заметил пробирающуюся вдоль дальнего забора кошку. Должно быть, на секунду раньше кошку заметила и овчарка, рванулась с места, и ее знаменитый хозяин, ничего не успев понять и предпринять, свалился с ног. Овчарка протащила его в белоснежной сталинке через клумбу со свежей землей, кошка взлетела на березу. А мы с тестем тихо ушли, затворив за собой калитку, чтобы не было свидетелей нарушенной гармонии.
Наркомовские 100 грамм
Как известно, наркомовские 100 грамм — норма водки, выдававшаяся во время войны бойцам Красной Армии. В изложении другого моего тестя, генерал-майора Михаила Павловича Сафира, воевавшего еще в Первую мировую войну, история этого термина была такова. В царской армии нижним чинам даже в мирное время полагалась в день чарка водки. Причем, если ты по каким-то соображениям, например, религиозным, не пил, мог получить деньгами. Потом разразились Революция и Гражданская война, и по этой части у красных был полный беспредел — экспроприировали спиртное в первую очередь. Действительно, в знаменитом фильме «Ленин в Октябре» запомнились кадры, когда Антонов-Овсеенко в Зимнем не дает атаковавшим прорваться вниз по лестнице к винным подвалам, а направляет их наверх, где заседает Временное правительство.
После окончания Гражданской войны было принято решение, что бойцам Красной Армии выпивка ни к чему, и запрет действовал довольно строго до Финской кампании. В Финскую кампанию стало ясно, что русскому солдату в трескучие морозы без этого никак нельзя, и в войска стали завозить спиртное, но ввиду отсутствия норм и контроля за выдачей, кому-то доставалось много, кому-то ничего. Финскую кампанию мы, как известно, «позорно выиграли», был поставлен вопрос о норме и поручили это дело соответствующему институту РККА. Опять же, как известно, такого рода работа занимает обычно два года и состоит из двух стадий: НИР — научно-исследовательской работы и ОКР — опытно-конструкторской работы.
Так вот, Финская кампания закончилась в 1939 году, а Великая Отечественная война началась 22 июня 1941 года, так что НИР уже закончилась, а ОКР — нет. А вопрос надо решать, и нарком обороны маршал Тимошенко позвонил начальнику института и спросил о результатах. Начальник института, стоя навытяжку, как положено при разговоре с наркомом, с трубкой в руке, ответил: «Товарищ нарком! Так ОКР еще не закончена. Пока ясно, что пол-литра — много, а рюмка — мало». Тут, якобы, Тимошенко и произнес ключевую фразу: «Ну, думаю, 100 грамм будет нормально». Так эти «наркомовские 100 грамм» и остались в истории.
Недавно, правда, я проверял эту историю по Интернету, там есть отличия. Но для меня версия такого очевидца, как Михаил Павлович, гораздо весомей, тем более, что дальнейшую историю уж никак нельзя подвергнуть сомнению. В декабре 1941 года Михаил Павлович, тогда еще полковник, участвовал в обороне Москвы на линии Наро-Фоминск — Кубинка. Так вот он рассказывал: «Еду я вдоль передовой и вижу: лежат через пятьдесят метров в вырытых мелких окопчиках наши бойцы, все в ватничках, в ватных штанах, валеночках и ушанках. И все мертвые, да не убитые, а замерзшие. А дело в чем? В войсках была специальная должность — спиртоносы. Спирт тащить легче в два раза, чем водку. И как только вражеский обстрел заканчивался, первыми ползли на передовую спиртоносы, а не разносчики борща да каши. Поскольку русскому человеку сначала надо выпить, а потом уже поесть. А принесешь сначала еду, можно и по морде получить, хорошо валенком, а то и прикладом! Вот дополз спиртонос, налил двух-, а то и трехдневную норму спиртяшки и пополз дальше. А боец хлопнет неразведенного, закусит снежком, а тут и немец опять начнет мины кидать. Вот горячего и не доставят. И засыпал боец захмелевший, а дальше мороз делал свое дело».
Сейчас продают водку «Наркомовские 100 грамм», и в комплект сверху приделан стакан с этой надписью. Тут-то я эту историю и вспомнил.
Козлов. Квартира
Мой тесть номер четыре, Василий Николаевич Козлов, родился в деревне Константиново на берегу реки Медведица в двенадцати километрах от села Троица Тверской области — родины всесоюзного старосты М. И. Калинина. В возрасте трех лет был привезен в Москву матерью, бежавшей от «прелестей» колхозной жизни. Его юность и молодость прошли около Трехгорки на Красной Пресне, в Малом Предтеченском переулке. В. Н. начал токарем во время войны. Когда пришла пора, В. Н. был призван на срочную военную службу, проходил ее на Северном флоте, на сторожевом катере и всю жизнь оставался патриотом Северного флота. Он говорил, что у нас в стране есть только два настоящих флота: Северный и Тихоокеанский. Балтийских моряков он называл «лягушатниками», потому что якобы даже в середине Балтийского моря со всех берегов слышны лягушки, а черноморцев — «курортниками», это объяснять не надо.
Служил он, по всей видимости, хорошо, потому что однажды в кубрик, где он отдыхал после вахты, пришел замполит и завел такую беседу: «Вот присматриваюсь я к тебе, Василий, и вижу, что служишь ты хорошо, стараешься, парень начитанный, товарищи тебя уважают, думаем наградить тебя знаком отличника боевой и политической подготовки». В общем, говорил все слова, которые говорят замполиты, готовясь сказать что-то важное. Потом сказал: «Ты ведь из Москвы с Красной Пресни, славной своими революционными традициями?! А как у тебе жилищные условия?» И тут В. Н. рассказал замполиту про свои жилищные условия. А заключались условия в том, что В. Н. жил во флигелечке, принадлежащем туберкулезному диспансеру и находящемуся между диспансером и церковью Иоанна Предтечи. (Мне эта церковь близка потому, что в ней отпевали мою маму, отчима и еще нескольких близких мне людей.) И занимала семья В. Н. из пяти человек в этом флигелечке комнату в девять квадратных метров. Тогда замполит расстегнул свой планшет, вырвал тетрадный лист, достал ручку и сказал: «Давай, Василий, пиши заявление на улучшение жилищных условий, указав основные факты, а я отошлю твое заявление в Москву, военкому». Так и было сделано.
В. Н. получил в результате квартиру, причем на Кутузовском проспекте, неподалеку от гостиницы «Украина». Произошло это не сразу. Он успел дослужить, а служили тогда на флоте пять лет, жениться, родить дочку Олю (мою нынешнюю жену). Теснота в комнатушке была такая, что маленькая Оля спала ночью в корыте на обеденном столе. Но, в конечном счете, семье дали в 1961 г. даже две квартиры — однокомнатную в районе Мичуринского проспекта, куда въехал младший брат В. Н. с женой, и трехкомнатную, куда въехали пять человек. Надо сказать, что дом предназначался для иностранцев, но иностранцы, посмотрев квартиры, отказались. Сказали: «Живите сами!» Действительно, дом снаружи вполне респектабельный, облицованный желтым кирпичом, но внутри был — чистая «хрущевка»: с пятиметровой кухней, стенки обшиты сухой штукатуркой, большая комната — проходная. Но по тем временам для советских людей это был почти дворец. И не только для простых советских людей. В соседней квартире жила семья будущей звезды театра и кино Татьяны Лавровой, на втором этаже получила однокомнатную квартиру семья Евстигнеев-Волчек. Здесь родился их сын, тоже нынче звезда — Денис. Евгений Евстигнеев бегал с бутылочками в авоське на молочную кухню. В соседнем подъезде получил квартиру поэт Роберт Рождественский. То есть дом был престижным. А при советской власти был такой порядок: в престижных домах какой-то процент квартир давался рабочим. Egalite! И мне кажется, что это было правильно! И когда мы сейчас ругаем советскую власть, я всегда думаю, что были и такие положительные моменты.
