Жемчужина - Полевка
Заламывая руки, папА взывал к небесам, жалуясь на несправедливую судьбу и неблагодарных детей и обвиняя во всех своих бедах мужа и Эмиля. Аллистэйр устраивал подобные истерики примерно раз в год, чтобы семья не забывала, кого надо благодарить за их благополучие и доброе имя. Эмиль уже заранее знал все слова, что будут сказаны. Он кусал губы в отчаянной попытке представить, что там происходит с младшим братом, попавшим в беду по собственной наивности и его, Эмиля, недосмотру. Было очень страшно оставлять его в руках грозного Кантарини.
Эмиль и Теодор видели этого самого Доминика Кантарини дважды: один раз в гостях у жениха Анджея, а второй раз в саду подле маленького домика, в котором и жил самый главный холостяк столицы. Когда они получили приглашение на званый ужин в поместье Кантарини, доставленное важным дворецким, папа пришел в восторг! Он решил, что Эмиль приглянулся взрослому альфе и почти полдня таскал его по салонам красоты и парикмахерским. Вторую половину дня папА выбирал для Эмиля одежду. Вечером, когда за ними прислали машину, Эмиль был едва живым от папиных наставлений.
Эмиль давал себе отчет, что его неброская внешность и простой запах лаванды, не могли привлечь такого альфу, скорее всего, их пригласили в гости, чтобы составить компанию брату Анджею, который выходил замуж за друга этого самого холостяка. Сам же Кантарини со своим состоянием давно был самой желанной эротической фантазией всех свободных омег столицы. Этот грозный, на первый взгляд, альфа оказался радушным хозяином, и Эмиль к концу вечера начал получать удовольствие от почти семейных посиделок на свежем воздухе.
Эмиль очень рассчитывал, что это самый Кантарини не обидит младшего брата. Хотя было очень страшно представить их вместе. Когда Кантарини выносил Теодора из бальной залы, брат смотрелся маленьким и хрупким в его руках и выглядел сломанной куклой, а не человеком. Эмилю очень хотелось расплакаться и спросить папА, что будет с Тео дальше, но он только кусал губы и молчал. Когда папА истерил, его нельзя было прерывать - он должен был высказать всё, что накопилось! Стоило только его перебить, как истерика тут же получала новый виток, грозя продлиться до утра.
Дома папина истерика развернулась во всей красе. Он в экзальтации рвал семейные фото, отправляя в мусор все кубки с соревнований Тео и его почетные грамоты. Эмиля немедленно обвинили в том, что случилось, и отправили в комнату до тех пор, пока родители не решат, что делать дальше. Эмиль, не снимая бального костюма, устало опустился на свою кровать, в ужасе прислушиваясь к папиным подвыванием. Ему было одиноко и страшно, как никогда. Он вдруг осознал, что сегодня вечером его жизнь круто изменилась. Тео больше никогда не заглянет к нему в комнату, чтобы вместе переждать папины вопли и негодования. Эмиль больше не будет расчесывать его непослушные локоны и помогать с распевкой. Теодор не будет сбегать из дома тайком на репетиции школьной рок-группы, а Эмиль не будет переживать, ожидая его до позднего вечера, порой до ночи и прикрывая от родительского гнева.
От этих мыслей стало так тоскливо, что захотелось лечь и умереть. Эмиль сидел и раздумывал, а не покончить ли жизнь самоубийством? Но его мысли о самоубийстве плавно перетекли в мысли о похоронах, о музыке и в голове у него зазвучала мелодия реквиема. Эмиль сам не понял, как начал привычно записывать ноты, стараясь успевать за музыкальной фразой, крутящейся в голове…
Через час наброски реквиема были написаны, и Эмиль, подперев голову, думал, что если жизнь в родительском доме стала так невыносима, то, наверное, ему пришло время изменить жизнь. Он снял серый костюм, который родители ему купили для Бала дебютантов в последний момент в магазине готовой одежды в отличие от белого фрака, который сшили к дебюту для Теодора. Родители не рассчитывали брать Эмиля на бал, но в приглашение было вписано и его имя, поэтому папа между визитами к парикмахеру и на маникюр и прикупил Эмилю костюм для бала. «Все равно тебя в углу никто не увидит!» - вынес тогда вердикт папА.
Эмиль надел привычную для него одежду и достал из-под кровати большой чемодан. В нем, как в сундуке, хранились работы Эмиля. Прежде, чем его закрыть, Эмиль положил сверху наброски реквиема и вздохнул. Чтобы довести его до ума необходимо сделать оркестровку, а это дело долгое и кропотливое. Он дал себе слово, что непременно закончит его, когда у него будет на это время. И место.
Когда папА и отец под утро устали и уснули, Эмиль подхватил чемодан и тихо вышел на улицу. Понимая, что обратной дороги не будет, он оставил свой ключ от родительского дома на гвоздике у двери. Скорее всего, он больше НИКОГДА не вернется домой. Он представил, что сделает папочка, обнаружив пропажу среднего сына. Он порвет и его фото.
Эмиль понимал, что его поступок сродни самоубийству. Для родителей он будет все равно, что мертв. Аллистэйр не прощал неповиновения и непослушания. Он так и не простил старшего сына, несмотря на то, что Анджею удалось сделать карьеру военного и составить удачную партию. Только не для папы! Папа похоронил память о старшем сыне. Точно также, как сегодня ночью отказался от младшего, побег Эмиля тоже будет расценен, как предательство, а значит… Значит, у него больше нет сыновей!
Чемодан оказался неожиданно тяжелым. Эмиль раньше никогда не носил тяжестей и поэтому чемодан тащил по несколько шагов, пытаясь перевести дух. Когда он добрался до остановки муниципального транспорта, то еще не представлял, что делать и куда идти дальше. Карманных денег почти не было, да и делать Эмиль мало что умел. Вести хозяйство, немного готовить и всё! Он мог приготовить семейный обед или ужин, но устраиваться работать на кухню с такими навыками просто несерьезно. Он хорошо умел музицировать и писал музыку. Но папочка всегда жестко высмеивал его сочинения. Ведь всем известно, что только альфы могут писать приличную музыку, но омеге зарабатывать подобным образом - моветон! Может, ему стоит попытаться давать уроки музыки детям? В любом случае, прежде, чем искать работу, надо было найти, где оставить
