Разбитые иллюзии - Любовь Михайловна Пушкарева
Ритеш оказалась фанатичным законником. Похоже, поменяв дом и отчасти род занятий, она поменяла и божество. Закон превыше всего. Кто не чтит его — тот отступник, достойный презрения, а может, и смерти. Митх был добропорядочным и законопослушным гражданином, но теперь я понимала, что это лишь отсвет огня, горевшего в его невесте. Фанатичная преданность закону и порядку, тем не менее, не мешала Ритеш видеть дыры и лазейки. Если бы у неё был герб, то на нём красовалось бы два девиза: «Закон превыше всего» и «Что не запрещено, то разрешено».
Перестав сокрушаться о том, что хитрая змея-юристка решила избавиться от проблемы за мой счет, я признала, что её предложение опекать мой капитал как нельзя кстати. Я ценила деньги, вернее, свободу и независимость, которую они обеспечивали, но мне всегда тяжело было распоряжаться ими. Максимум, на что меня хватило, — держать сумму, необходимую для ведения дел, на счетах, а часть прибыли переводить в золото и класть в сейф. Причем я так до конца и не смогла понять: законно ли мне, частному лицу, владеть золотом в слитках или нет? Вот пусть теперь змея-хранительница и разбирается.
А я тем временем занималась своей частью сделки: наполняла амулеты-накопители. Постоянная работа с зелёной силой сделала меня спокойной, умиротворенной и… туповатой. Вообще работа с силой отупляет: уходишь в свою собственную реальность и крайне слабо реагируешь на реальность объективную. Лиан и Пижма обеспечивали меня чистым зелёным vis, а Ники и Тони помогали придать ей нужный оттенок — животный, оборотнический.
Шон, наконец, перестал смотреть на меня как фанатик на своё божество — но лишь потому, что чуял по нашей ментальной связи, что мне от этого, как говорят люди, дискомфортно. Я избавила его от проклятия инкуба: от ежесуточной пытки опустошением и голодом, от постоянной, въевшейся боли.
Но я не питаю иллюзий по поводу собственного могущества: Страж позволил мне это сделать, да и сам Шон столетиями шёл к своему освобождению. Поворотным событием стало то, что он согласился удвоить свои мучения, спасая меня. Вот так и вышло: он выручил меня, а я — его.
И нечего на меня смотреть как на воплощение Чистого Света. Я и близко не такая. Я светлый универсал с двумя фамилиарами, один из которых чёрный. Хотя справедливости ради надо признать, что фамилиар у меня всё же один: чёрный сервал Кения. Кисс чем дальше, тем меньше моя и больше Лиана… и своя собственная. Перестарались мы с флерсом, создавая её: уж очень умненькой и самостоятельной вышла крылатая розово-салатного окраса кошка.
Шон приходит каждое утро и готовит приторные восточные сладости на завтрак, насыщая их своей красной силой плотского желания. Часть откладывает для Кисс, маленький кусочек для Лиана, — бывший флерс настаивает на том, чтобы привыкать к красной силе, — остальное мне и никому больше. Даже Эльвису бьет по рукам, если та пытается что-то стянуть.
Эльвиса… Она ревнует, вернее, боится, что я отберу у неё Шона, пожелаю, чтобы он принадлежал лишь мне. Элейни, бывшая глава Майями, терпела рядом со своим инкубом только дочь Венди и её несмышленую подружку Ники. Причем Ники терпела только потому, что это шло на пользу дочери.
Задиристая и слегка сумасшедшая Эльвиса раздразнила хозяйку города, и та пожелала её наказать, а палачом был Шон. Инкубы в принципе глупые, опасные и вредоносные существа, Шон был исключением. Древний бог Уту заключил в нём свет — понимание того, что каждая жизнь ценна, — и наш Шон столетиями пытался делать меньше зла, чем того требовала его природа. Соблюдя букву приказа, но нарушив его дух, «наказанием» он помог Эльвисе обрести опору в безумном водовороте человеческих эмоций. И потом не раз тайно помогал красной divinitas, когда она оказывалась на грани потери себя, на грани безумия. Прознав об этом, Элейни сурово покарала Шона, и это сыграло с ней дурную шутку: инкуба не было рядом с ней, чтобы защитить или дать силы, когда вампы напали на город.
Избавившись от проклятия, от страданий, Шон не потерял свойств инкуба. Он по-прежнему мог отравить своей силой любого, если у него было достаточно времени и его подпустили слишком близко. Я всегда была с ним осторожна и никогда даже не думала о том, чтобы обмениваться с ним силой потоком, без барьеров.
В Шоне запросто можно было утонуть. И Эльвиса тонула — это было её спасением. А та же Элейни, не удержавшись пару раз, потом разрывалась между страхом себя потерять и желанием вновь окунуться в это безумие страсти. Я себе таких терзаний не хочу, потому и всегда осторожна с ним. А Эльвиса просто не понимала, как можно «быть рядом с оазисом и не окунуться», оттого и боялась, что я захочу забрать этот «оазис» в единоличное пользование.
Уж сколько я ей втолковывала, что Шон для меня не «оазис» и у меня, урождённой зелёной divinitas, его сила не вызывает такого сильного соблазна хотя бы потому, что я никогда не смогу забыть о том, что это яд. Эльвиса слушала, кивала, но когда мне нужна была красная сила человеческих эмоций, она спешила дать мне её, дабы мне не пришлось брать у Шона. С одной стороны, я привыкла к простой и ясной силе плотского желания и не всегда могла совладать с тем водоворотом самых разных эмоций, что она на меня обрушивала, но с другой — мне это было полезно для развития.
Вот из-за Эльвисы Шон совершенствовал и оттачивал свое умение насыщать пищу силой. Мне уже до оскомины надоел рахат-лукум, но другие блюда не могли впитать столько же vis.
В конце концов, три дня назад, когда Шон, немного играя на публику, хозяйничал на кухне под влюблённым и малость голодным взглядом Эльвисы, я небрежно поинтересовалась:
— А почему бы вам не пожениться? Официально.
Они оба замерли, уставившись на меня. На лице Эльвисы застыло неверие своим ушам, а Шон судорожно пытался понять, что стоит за моими словами. Приказ? Проверка? Услышав его сомнения по ментальной связи, я не выдержала и сняла все заслоны. Поняв, что я всего лишь пытаюсь избавить нас от проблемы, которая со временем лишь усугубится, Шон ответил:
— Не знаю, готов ли я взять в жены такую…
Эльвиса, бросив на него гневный взгляд, в волнении обернулась ко мне.
— Ты бы действительно не возражала против нашей свадьбы?
— Только если вы оба этого хотите и готовы.
Шон немного сварливо изрек:
