Поцелуй черной вдовы (СИ) - Евгения Бергер
— Мужа слушаться надо, — ухмыльнулся довольный супруг. — И ублажать, строптивая су…
Договорить он не смог, подавившись слюной. Это Соланж сбросила платье и задрала камизу до талии. А потом отступила к постели, не сводя с толстяка призывного взгляда…
Место удара пульсировало и ныло, но ей было не до того: на один долгий удар вдруг притихшего сердца она сделалась смертоносным огнем, что манил глупого-глупого мотылька подлететь к себе.
Прикоснуться…
Ну, давай же, смелее…
Она присела на край и откинулась на спину.
— Славная девочка. — Муж подступил, облизнув губы.
— Я знаю.
Рука его с толстыми пальцами потянулась к ее животу, коснулась его и… заплывшие жиром глаза распахнулись. Да так сильно, как прежде вряд ли умели… Рот его исказился, он, кажется, собирался кричать, и Соланж очень предусмотрительно сунула ему в рот скомканный край покрывала. А потом нежно, почти что с любовью погладила по щеке.
— Бедный, бедный Винсент, стал таким дряхлым, что молодую жену не смог ублажить. Очень старался — я так и скажу — но на пике наивысшего «удовольствия», — Соланж улыбнулась, — лишился сознания. Так я подумала, — пояснила она, — по наивности не понимая, что «любимый» супруг отдал Богу душу.
Она стиснула его щеки и оттолкнула от себя уже неподвижное тело. Потом поднялась с постели, мазнув по внутренней части бедра заранее приготовленной кроличьей кровью, и осмотрелась по сторонам: сцена была идеальной. Оставалось все правильно отыграть…
— Ну и кто из нас на коне? — осведомилась она, глядя в пустые глаза своего мертвого мужа номер четыре. — А я ведь предупреждала: не прикасайся ко мне. — И головой покачала.
Потом растрепала свои черные волосы, покусала чересчур бледные губы и приняла, как ей казалось, наиболее подходящую случаю позу, то есть забилась испуганной птичкой к спинке кровати и закричала.
Кричать пришлось долго, даже горло сорвала. Слуги, должно быть, осведомленные о предпочтениях своего господина, не сразу поняли, что вопила она не в процессе любовных утех, а от ужаса.
— Что случилось, моя дорогая? — В комнату вплыла дородная миссис Остин, ее названая золовка.
Ее взгляд прошелся по распростертому неподвижному телу со спущенными штанами, по плети в изножье и вспухшей коже на руке перепуганной девушки.
— Я… я не знаю… — Соланж разрыдалась, да так натурально, что растопила бы камень, не то что сердце пухленькой миссис Остин. — Он… он д-делал это со мной, а потом…
Слуга, склонившийся над ее братом, покачал головой, констатируя очевидный для всякого факт: боров умер — и женщина, подойдя к ней, погладила девушку по волосам.
— Ну, перестань, — очень нежно сказала она, — и расскажи, что случилось.
— Он просто упал и… Я так испугалась! — Она нарочно утерлась покалеченной мужем рукой. — Что с ним? Он жив?
— Мне очень жаль, дорогая.
Соланж завыла, уткнувшись в плечо названой родственницы. От той пахло корицей и пОтом, но корицей сильнее, и это невольно располагало к себе. Миссис Остин вообще была душкой по сравнению с ее братом…
— Что… что же мне теперь делать? — рыдала Соланж. — Как быть?
Женщина снова ее пожалела, погладив по волосам, а потом заглянула в глаза.
— Скажи, вы успели… ну…
— У меня кровь, — стыдливо отозвалась Соланж, опустив глаза. И приподняла камизу, демонстрируя красные пятна…
Миссис Остин, кажется, тоже смутилась, так как расспрашивать больше не стала, только сказала:
— Тогда ты по праву вдова моего брата, Соланж. И как бы ни было мне печально признавать этот факт, брат отчасти сам виноват в том, что случилось! Он много пил. И путался с недостойными женщинами. Вот его и постигла Божия кара! Ты веруешь, девочка?
— Да, госпожа.
— Вот и славно, молись за Винсента денно и нощно, дабы искупить его грешную душу. — И она осторожно погладила ее вспухшую кожу. — И не держи зла на него.
— Как я смогла бы? Мы перед Богом венчанные супруги.
Миссис Остин невесело улыбнулась, а потом, подхватив с пола плащ, укутала в него девушку.
Глава 2
Соланж рыдала на похоронах. Плакать ей помогала память о матери, рано ушедшей и очень много значившей для нее: по сути, она была той единственной нитью, что связывала Соланж с этим миром — без материнской любви, без ее нежных объятий, прикосновений душа девушки истаивала от одиночества. И никому не было до этого дела!
Даже отцу с братом.
Особенно им, знающим ее тайну.
Едва Винсента предали земле, как они, запершись в его доме на окраине Стратфорда, предались пьянству в своей обычной манере: гоняли слуг в винный погреб снова и снова, пока не угробили половину запасов, а от их перегара не начинали слезиться глаза у каждого в миле вокруг.
В такие запойные дни Соланж предпочитала держаться подальше от брата с отцом, больше сидела у себя в комнате или, как в этот раз, ходила гулять в Арденском лесу, наполненном гомоном птиц, и сейчас по весне особенно восхитительном, — лицезреть затуманенные алкоголем глаза ей хотелось меньше всего.
Но сегодня, тщательно все обдумав, она решилась на разговор…
Прошла после прогулки с библиотеку, где никогда не прочитавший ни строчки ее младший брат Джеймс предавался вселенской тоске за бутылкой доброго сидра, и с жалостью на него посмотрела. И это все, ради чего они прилагают столько усилий, просто чтобы упиться до свинячьего визга?
— А, черная вдовушка… выползла, наконец, из своей паутины… — осклабился брат, отсалютовав ей бутылкой и не поняв значения этого взгляда. — Ты неплохо сработала в этот раз. Прям ну очень правдоподобно… «Он просто упал, госпожа. Не знаю, что с ним случилось!» — кривляясь, передразнил он сестру.
Это было не то, над чем стоило бы смеяться, и Соланж замутило.
— Ты жалок, — констатировала она.
А Джеймс, пьяно расхохотавшись, замолчал вдруг и ткнул в ее сторону пальцем.
— Зачем явилась, нотации будешь читать? Так вот от тебя я их слушать не буду. Пошла отсюда!
Прогоняя ее, как паршивую собачонку, брат все-таки кинул опасливый взгляд на ее руки в перчатках.
Боится, и правильно делает. Им бы всем следовало бояться, этим жалким пародиям на мужчин, знай они правду о ней! Всем похотливым ублюдкам, что западали на ее милое личико и тоненькую фигурку девочки-феи. Как брат и тыкал ей в каждую встречу, она паучиха, причем смертельно опасная. С ней лучше бы не шутить!
— Обойдусь без нотаций, — сказала она, старательно делая вид, что враждебность родного ей человека не причиняет физической боли (это было не так), — мне, знаешь ли, все равно, как именно ты
