Утилизация - Тася Тараканова
Кивнула Гале, чтобы показать, что слушаю. Она если и заметила, не обратила внимания.
Мы опять остановились. У меня вспотели подмышки, футболка прилипла под рюкзаком к спине. Галя промокала, струящийся из-под панамы пот, скомканным носовым платком. Мои мысли занял вопрос, будет ли в лагере душ. А если да, то женщины, что ушли вперёд, его наверняка займут, я не смогу ждать, мне придётся, слегка ополоснувшись перед каким-нибудь умывальником, лечь спать. И то, я планировала водные процедуры только потому, что стеснялась запаха пота. Прокрутив предстоящий сценарий в голове, я обратила внимание на продолжавшую говорить Галю.
— Уговорил меня, чтобы бизнес вместе вести, гостиницу купить. Я свою квартиру продала и ему деньги выслала.
— Он купил?
— Ох, конечно. Я приехала, думала всё, счастливо жить буду. В первый же вечер меня избил. Убежала от него босая, в чём была.
— А полиция?
— Ах, Юлечка. Побежала к карабинерам, а потом остановилась. Пожалела его. Думаю, вдруг это случайность. С кем не бывает? Он одумается, а мне что потом одной там делать?
Лестница подошла к концу, мы вступили под металлическую арку в ворота пионерлагеря. Перед нами расстилалась неширокая аллея, по бокам которой стояли сосны, тянущие к небу свои макушки. Всё, как обещано. Сосновый бор вдали от цивилизации. Тишина, густой воздух с запахом нагретой коры и хрустальный звон комаров над головой.
— Ах, ты, — прихлопнула комара на щеке, и ещё одного, впившегося в палец.
Длинная аллея вела в лагерь, я чуть не застонала от отчаяния. Сколько же ещё идти!
— Я так устала. Мне так плохо, я разваливаюсь на глазах, — откликнулась Галя в ответ на мой безмолвный ропот. — Что делать? Что мне делать?
Она даже перестала жевать, тоскливо, с каким-то безнадёжным смирением глядя на дорогу. Галина Ивановна выглядела жалкой, словно героиня мыльной оперы. Её драматический монолог не особо тронул меня, скорее удивил. Нельзя же быть такой легковерной. Как-то не к лицу даме постбальзаковского возраста страдать на тему обманутых чувств. Про деньги это вообще отдельный разговор.
— У нас в садовом обществе есть старый деревянный колодец, когда надо ручку вращать, и ведро на цепи вверх поднимать. Подойду, смотрю вниз, вода тёмная, холодная. Манит.
Мной овладела дикая тоска. Как же мы с Галей похожи, хоть разница в возрасте у нас три десятка лет, а может и больше. Мы родственники с дырой в душе. Пожертвовав в отношениях с мужчинами собой, мы потеряли себя. И теперь пытаемся найти дорогу обратно.
— Надо догнать остальных.
Мы шли вперёд не в состоянии прибавить шагу, две уставшие от жизни женщины, жующие жвачку.
— Подруга мне говорила, Галя, опомнись, что ты делаешь? Если он обманет? А я думала, завидует мне, что такая любовь. Никого не слушала. Он меня избил ещё три раза. Ненавидел прям, гнал в шею. Если бы ты знала, Юлечка, какое разочарование. Какой несчастной я себя чувствую, без всего осталась.
Галя говорила и говорила, её негромкий голос скользил мимо моего сознания.
Мы приехали в торговый центр в большой магазин для новорожденных. Срок был тридцать шесть недель, и я упросила мужа поехать и прикупить вещички для ребёнка. Муж висел в телефоне, переписывался с кем-то, улыбался. Стараясь не замечать не мне адресованных улыбок, я смогла отвлечься, рассматривая одёжку для малышей. Сердце сжималось от предвкушения, что я надену нежную розовую красоту на мою девочку. Я не скрывала умиления и восторга, когда касаясь пальцами, провела по комбинезончику.
— Какое чудо… возьмём?
Злой взгляд в мою сторону.
— И вот эти ползуночки, распашонку и шапочку к ним. Всё в комплекте. Правда, миленькие?
Мои восторги оторвали его от переписки. Он засунул телефон в карман, взял шапочку, посмотрел цену. Честно сказать, я выбирала самые скромные вещи.
— Ты курица, сейчас начнёшь тратить мои деньги на одежду, которая ребёнку нахер не нужна.
Меня мгновенно затрясло. Его нападки никогда не заканчивались одной фразой. Отвернулась, чтобы украдкой стереть слёзы, сделать вид, что ничего особенного не произошло. Обмануть не удалось. Он схватил меня за плечо и грубо повёл из зала, словно вышибала, тащивший зарвавшуюся пьяньчужку. Он остановился в коридоре, начал орать и размахивать передо мной руками.
— Ты опять собралась истерики закатывать! Ты никто! Какого чёрта я должен тебя постоянно терпеть?
Люди с опаской поглядывали на двухметрового детину, оравшую на маленькую беременную меня. Никто не подошёл, не вмешался, не заступился, да и чтобы это изменило.
— Знаешь, как я ненавижу твои слёзы! И всё равно испытываешь моё терпение. Ты меня достала, истеричка, — прошипел он мне в лицо. — Когда только перестанешь мне нервы мотать.
Резко развернувшись, он пошёл прочь. Без денег, документов и телефона я осталась в торговом центре на другом конце города от нашей квартиры. Потерявшись в пространстве, я добрела до лавочки и села, очутившись в безвоздушном пространстве. Мой мозг отключился. Я ничего не ощущала, не анализировала, не билась в истерике.
Из состояния отупения вывели физиологические потребности. Как в замедленной съёмке, я добралась до туалета, ополоснула руки и лицо холодной водой, посмотрела в зеркало. Оттуда глянуло на меня серое безэмоциональное лицо, с тёмными кругами вокруг глаз, как после наркоты. Веселушку, хохотушку, умницу, красавицу перепрограммировали в зомби.
Свой телефон я не взяла специально, чтобы не бесить мужа. Ему не нравилось, когда при нём я что-нибудь читала, сумочку с кошельком и карточкой нечаянно оставила дома, потому что от злобных слов «я вечно тебя жду», вылетела из квартиры как пробка из бутылки. Он не хотел ехать, не скрывая злость и раздражение от поездки. Уже в дороге я сто раз пожалела, что упросила посетить торговый центр.
Сейчас, глядя в зеркало, я отчётливо поняла, мне нельзя возвращаться к мужу. Это крайне плохая идея. Был вариант поехать к матери, но там отчим и сестра.
Мама второй раз вышла замуж, и с отчимом я не ужилась. Он как кукушонок правдами и неправдами выталкивал меня из родного гнезда, словно я отбирала у него последний кусок хлеба. Мама после появления сестры отстранилась от меня, и чтобы меньше слушать нытья и упрёков отчима, спровадила к бабушке — матери отца. Бабуля не могла похвастаться добрым нравом, но мы с ней худо-бедно ладили. Когда она умерла, я продолжала жить в её квартире, но ни продать, не обменять малогабаритную двушку не было возможности, потому что в ней
