Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
Выйдя полярной ночью на той же станции, что и несколько лет назад, и увидев за зданием вокзала сквозь лесок огни города, я решил, что сошел не на той станции, и, посмотрев на уходящий поезд, поплелся вслед за приезжими по утоптанной снежной тропинке в сторону больших огней. Я был совершенно уверен, что проводница высадила меня не там, и сразу вспомнил, как, пробегая в соседний вагон, она небрежно обронила: «Следующая ваша», а в конце концов даже забыла вернуть мне билет. Миновав редкий ельник, я сразу же оказался в квартале новых домов, на ярко освещенной шумной площади, В центре ее, на катке, галдели ребята, и со всех сторон неслась музыка. Все смешалось: музыка катка, песня Муслима Магомаева из дальнего динамика. Стоило сделать несколько шагов в сторону, как откуда-то с верхних этажей уже доносились отчаянные девичьи голоса: «Может, ты мечта моя, может, ты любовь моя...» В свой первый приезд я долго ехал на машине, чтобы добраться до поселка строителей, а теперь от станции прошел всего каких-нибудь пять-семь минут. Неожиданно на одном из подъездов прочитал успокоившую меня табличку с надписью: «Гостиница Кольской АЭС». Значит, все правильно? Пройдя еще несколько шагов, увидел надпись: «Нивский проспект» и понял окончательно, что нахожусь в том самом городе, где шесть лет назад возле нескольких фундаментов стояли дощечки с названиями будущих улиц и на одной из них было написано «Нивский проспект». Тогда в этом было что-то трогательное и романтическое. На «пятачок» строительства нового города люди приезжали из старого поселка, грелись у костров. Костры были повсюду: на обочинах дорог, в лесу, на стройплощадках, внутри стен будущих домов.
В гостинице немолодая женщина, дежурная, спросила у меня направление. Я ответил, что направления нет, что мне нужно пока переночевать, а направление будет завтра. Женщина, не переставая вязать, помолчала, разглядывая меня.
— Вы не знаете кого-нибудь из тех, кто работает здесь с самого начала стройки? — спросил я.
Не знаю, за кого она меня приняла, но ответила:
— Я здесь всего два месяца. — Замолчала, не торопясь устроить меня на ночлег, и вдруг подняла голову от вязания и спросила: — Хотите чаю с дороги? — Она неторопливо вымыла кружку, налила чаю. — Хочу с вами посоветоваться, — неожиданно сказала женщина и, достав фотографию, протянула мне. На фотографии она выглядела старше своих лет — в черном платке, с ребенком на руках, а рядом еще пятеро: две девочки и три парня, один из которых в форме пограничника. Дождавшись, когда я рассмотрю фотографию и начну пить чай, заговорила: — Старший мой, Валерий, ему двадцать три года, газосварщиком работает на главном корпусе станции; средний скоро должен демобилизоваться, а младший учится на шофера в Апатитах. Жили мы под Донбассом, но, когда Валерка уехал и написал нам, мы решили всей семьей переехать на Север. Муж, хоть и болел тяжело, а настоял, чтобы вещи контейнером отправить. Я, говорил, вылечусь и приеду. Но не суждено, видно, было, помер. Мы уж фотографировались после смерти его. Я вот думаю: соберу всех ребят вокруг себя, деньги получают немалые, избалуются, присмотр за ними еще нужен. Приехала, но еще не привыкла, сомневаюсь... Квартиру нам должны дать, а среднего еще нет, в армии. Жить-то вместе собираемся, а вдруг на него не дадут жилье? Может, написать ему, чтобы в армии бумажку взял, что, мол, собираюсь сюда? Вот я и думаю: не зря ли с места сорвалась?
— Не зря, — ответил я.
— Я уже говорила с Огурцовым, но фотографию не показывала. Может, показать?
— Обязательно покажите, — посоветовал я женщине и улыбнулся, вспоминая человека по фамилии Огурцов... А вслед за ним и взрывника Михайлова, и Плохих, и паренька в солдатской шапке — Николая.
Дежурная отвела меня в одну из комнат, окинула ее взглядом все ли в порядке, пожелала спокойной ночи и, уходя, добавила:
— А насчет направления не бес покойтесь. Думаю, обойдется.
В памяти моей Огурцов остался как человек, на долю которого выпали трудности довольно своеобразные.
По всем хозяйственным вопросам шли к нему. Кому нужно жилье, кому что-то другое... С утра у него выстраивалась очередь. Стройка только начиналась, были кое-какие перебои с доставкой, не успевали снабженцы — и на долю Огурцова выпало, пожалуй, самое трудное: отказывать людям. В эти минуты он, казалось, испытывал физическую боль и поэтому болезненно отворачивал голову и, не глядя на человека, четко и зло выговаривал: «Не-ту у ме-ня э-то-го!» Но были и у него радостные минуты, когда человек приходил с просьбой о выдаче валенок и полушубка. Он улыбался этому человеку, как близкому другу, все понимающему, и с удовольствием выписывал ему валенки и полушубок. Их тогда было в избытке, но самое главное — не надо было отвечать «нет». Мне он готов был выдать валенки в вечное пользование как какой-то символ на память о стройке...
Утром в кабинете начальника строительства Андрушечко я застал несколько человек и среди них Огурцова, Михайлова и Молдаванцева
Все они сидели вдоль стены и ждали, когда Андрушечко окончит междугородный разговор. Видимо, начальник строительства говорил уже давно, на лбу выступила испарина, а он громко, с хрипотцой настаивал на сроках, говорил о нержавейке, трубах, алюминии, называл какие-то немыслимые цифры, а иногда, если разговор касался кого-то из присутствующих, разворачивался в его сторону и кивал. Я подсел к Огурцову.
— Наверное, гостиницу будешь просить? — спросил Огурцов, но, услышав, что я устроен, посмотрел на меня и рассмеялся.
Кажется, за эти годы Виктор Молдаванцев не изменился. Тогда он казался человеком случайным на стройке, командировочным. Несмотря на мороз, ходил в городской одежде, в туфлях, и всем казалось, что он долго не выдержит, уедет. А если останется, то придется-таки ему надеть тулуп и валенки. Но Виктор и сейчас был все тем же ленинградцем. Я вспоминаю, как однажды ночью он пригласил меня прогуляться, посмотреть сполохи над старым поселком и среди еще необжитой тундры читал стихи Луговского:
Пощади мое сердце
И волю мою
Укрепи,
Потому что
Мне снятся костры...
Пока Андрушечко говорил по телефону, Виктор написал мне свой адрес, номер телефона и сказал:
— Заходи, посмотришь дочку...
Андрушечко окончил разговор и обвел всех присутствующих усталым взглядом. Я сказал, что хотел бы побывать на главном корпусе атомной станции.
— Там, где был бункер, когда взрывали? — хитро улыбнулся он и добавил: — «Мастер взрывников» как раз собирается туда. Подбросит.
Мы едем с Михайловым к главному корпусу, и я вспоминаю, как готовил он к взрыву участок, на котором должно было вырасти главное здание станции. Со стороны озера тогда прокладывали подводящий канал. К моменту взрыва бульдозеры и экскаваторы, стоящие возле озера, отвели к самому берегу и развернули спиной к взрыву. С дорог, ведущих на стройплощадку бетонного завода, угнали всю технику. Закончив свое дело, стоят в стороне три бульдозера и бурмашины. И только паренек в солдатской шапке осматривает площадку, нервничает и гонит ребят в укрытие, кричит и машет рукой кому-то на дороге...
— Помнишь Колю? Солдата? — неожиданно спросил Анатолий Григорьевич, словно думал о том же, — Сын у него...
Впереди среди лесистых сопок показалась полосатая труба атомной станции. Справа уходит вдаль и сливается с морозным небом замерзшее белое озеро. Мы с Михайловым стоим на обрыве скалы. Перед нами внизу главный корпус. Он занимает низину размером с футбольное поле, а ведь это лишь машинный зал, реакторная и аппаратная — сооружение первой очереди атомной станции, Это строение соединяется закрытым мостиком со спецкорпусом. Сквозь арматуру, глубоко в толще переборок, видны белые емкости...
— Скала, которую мы взрывали, была там, где сейчас реакторная, — говорит Михайлов, — а бункер, в котором укрывались от взрыва, вон там, где спецкорпус... А помнишь, как ты тогда замерз?
Я отлично помнил, как после всех приготовлений мы укрылись в блиндаже со смотровыми щелями, в небо взлетела красная ракета, и Михайлов, посмотрев на часы, сказал: «Приготовились». Он покрутил рычаг — вспыхнули красные сигнальные лампы — и неожиданно предложил мне произвести взрыв, указав на черную кнопку. «Нажимай», — сказал он. Я нажал кнопку — ничего. Тишина. Пальцы рук так замерзли, что не хватило сил. Время шло, и Михайлов нажал сам. Раздался мощный толчок, и было такое ощущение, будто смещаются подземные пласты и ты стоишь в самом центре оглушительного взрыва. Я бросился к щели в стене. «Не сюда! В угол!» — закричал Николай. Отскочив в угол и приникнув к щели, я увидел пламя во всю ширину смотровой щели высотой в несколько метров. И вдруг сверху на блиндаж обрушился град камней, бревенчатый потолок задрожал и треснул от удара каменной глыбы. Черный сноп породы, поднятый взрывом, стал опадать и загасил пламя. Но вместо него вверх устремился поток дыма и пепла...
