По ту сторону моря - Екатерина Андреева
Тело лихорадочно задрожало, и я едва успела перегнуться через кровать, как меня вывернуло наизнанку. На пол полилась какая-то темная желчь, от вида которой меня снова стошнило. Горло драло от горечи, с лица падали бусины пота, меня знобило, но в голове упорно крутилось: «К Древу… К Древу…».
Пение не прерывалось ни на секунду. Никто будто и не заметил, что мне стало плохо. Хотя, может, в своем молитвенном экстазе они и впрямь не замечали ничего вокруг. Я измученно откинулась на подушки. Несмотря на боль во всем теле, мне становилось легче. Туман в голове рассеивался, мысли собирались в нужный строй, и я пыталась вспомнить свой сон. Теперь голос Князя звучал в голове четко и ясно. Его самого я не видела. Но голос был зол и обеспокоен. Даже не так. Он был в ужасе. А в недовольных словах Джоанн слышались страх и, кажется, слезы. Мне почему-то пришло в голову, что ей было больно. Ни с чем не связанная мысль, но только ощущение от ее голоса. Возможно, ей и впрямь было больно. Если Князь пытался прорваться в мое сознание, мог ли он делать это через Джоанн? Я тяжело выдохнула, ничуть не удивляясь такому предположению. Но что он хотел: поговорить со мной или разбудить? В любом случае, я решила, что больше не позволю себе спать. Уж слишком странными и пугающими были воспоминания о той реке. Теперь она не казалась мне спокойной и убаюкивающей. Мое сознание окончательно прояснилось, и по коже от мыслей о ней бежали мурашки. Такое ощущение, что я, сама того не подозревая, лежала на лапах какого-то монстра и теперь видела его настоящий облик.
Меня снова затошнило. Сладкий дурман никуда не делся и снова закручивал мой желудок в узел. Как и мои мысли. Что же мне делать? Если попытаюсь выйти, еще, глядишь, очнутся эти певцы, и меня подвесят в воде за непослушание. Значит, надо постоянно держать свой мозг занятым и… лучше бы отыскать что-то, чем можно было бы причинять себе боль. Конечно, эта идея не принесла мне никакой радости, но я не представляла, как еще смогу удержать себя в сознании.
Я обвела комнату взглядом, но, разумеется, не нашла ничего подходящего. Да и встать, не боясь пробудить капюшончатых, не было никакой возможности. Я похлопала себя по штанам, бросила взгляд на мягкие черные ботинки и выступающий подол платья. А потом подняла глаза выше. Застежка! С большим трудом я медленно подняла руки и расстегнула золотистую брошь. Тонкая иголочка на ее обратной стороне была не слишком острой, но при должном усердии можно было проколоть свою кожу до крови. Я сложила руки на груди и выдохнула. Каждый раз, как только мое сознание будет обволакивать туман, я должна буду тыкать себе в запястья или между пальцев, раздражая самые чувствительные места. Мне вдруг вспомнился Аберненн и девушка, увитая колючими розами. Она сказала, что это помогает направлять мысли. Может быть, все дело в песне? И девушка таким образом пыталась сохранять свое сознание?
В любом случае, я решила держаться как можно дольше, надеясь, что до рассвета осталось совсем чуть-чуть. Но мне также надо было занять чем-то свою голову, не давая мыслям разбегаться в разные стороны. Решение пришло само собой. Я даже усмехнулась такой иронии. Строчки из песни Джоанн завертелись в голове, и я стала повторять их про себя снова и снова, стараясь вытащить из памяти все строчки. Ее бумажку я потеряла после нападения бротов, но еще во время плавания успела взглянуть на нее пару раз. И теперь я выполняла просьбу девочки и пыталась восстановить в своей голове каждое слово. Она же хотела, чтобы я хорошенько выучила ее песню. Вот и представился шанс.
Эта ночь оказалась длиннее и мучительнее, чем я ожидала. Песня не прерывалась, путая мои мысли и перемешивая строчки из загадки Джоанн. Руки были перепачканы кровью, а боль уже становилась привычной и слабо разгоняла дымку. Но я упорно боролась со сном, постепенно проникаясь ненавистью ко всему происходящему и к дурацким стихам. Время текло бесконечно медленно. Я вымоталась, и само существование уже казалось невыносимым. По щекам катились горячие отчаянные слезы, в горле было сухо и горько, желудок крутило, и за ночь меня вырвало еще несколько раз. Я чувствовала себя потной и грязной. Комнату наполняла кошмарная вонь, а мелодия не сменила ни единой ноты. Мне уже хотелось сдаться. Голова гудела, сил не было никаких, словно я прошла всю Пустошь пешком за одну ночь, мысли терялись, и уже ничего не помогало. Меня окутывала тревожная дрема, заставляя тело периодически вздрагивать. Но вдруг стало тихо. Я слегка приоткрыла глаза и осознала, что комната уже не тонет в ночной тьме. Она стала серой и бесцветной, а желтоватые блики больше не бегают по стенам. Где-то хлопнуло, и кожи коснулся едва уловимый ветерок. С моих губ сорвался стон, и я невольно потянулась в сторону речного запаха. В комнате посвежело, и тело тут же покрылось мурашками. Глаза уже не открывались, руки не двигались. Я снова застонала от боли и отчаянного ощущения неподвижности и мгновение спустя погрузилась в глубокий сон без сновидений.
***
Рассветное солнце заливало комнату, румянило беломраморный пол, светлые стены и пушистый ковер. Окно было распахнуто настежь, и легкая прозрачная тюль колыхалась на утреннем ветру. В комнате было зябко и пахло свежестью, снаружи доносился легкий шепоток волн. Меня подняли, как только в комнату забрался первый луч. Подняли почти буквально. Красивые девушки в широких цветных штанах, с яркими платками на голове и плотно обвязанной тканью грудью, усадили меня в кровати, даже не потрудившись разбудить. Я заморгала, ничего не соображая. Ко мне поднесли широкую белую чашу, наполненную водой, и опустили туда темные шершавые губки. Кто-то снял с меня капюшон, а потом потащил за рукава накидки. Никто не произносил ни слова, а у меня не было сил, даже чтобы держать глаза открытыми, не то чтобы задавать
