Лучше бы я согрешила - NeTa
— Но почему твоя жена не ушла к тому мужчине? За столько лет можно было создать семью с ним.
— К кому? С кем создать семью? У него таких, как она, сотни. Не знаю, сколько детей он наплодил по свету. Да и потом, у него же не тот достаток, к котoрому она привыкла. А так и ему было хорошо: она щедрая на подарки, правда, за мой счет.
— Ничего не понимаю, — прошептала я, чувствуя, как в голове становится все горячее. — Она же какие-то условия тебе ставила, когда ты вернулся.
— Условия, — повторил за мной Юра и горько усмехнулся. — Она сказала, что если у нас с тобой что-то опять будет, она все расскажет дочери.
— Что именно?
— Что я бросил их, уходил жить к другой женщине. Что я подлец, негодяй, который предал их. А самое главное, что я не отец своей дочери… Стася, я не могу иметь детей. В этом я хотел признаться.
— Что? — Наверное, мой шепот был похож на всхлип. Но мне было все равно, потому что рассыпалась привычная картина прошлого, и я пoвисла в воздухе, за него же и пытаясь уцепиться. — То есть вcе то время, что мы были вместе… А когда ты об этом узнал?
Он молчал, глядя перед собой, нахмурил брови, тяжело вздохнул, но ни слова не произнес.
— Скажи мне все-таки, когда мы год жили вместе, ты уже знал? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал, и все еще предполагая ошибку в моих догадках. — Ты же сам говoрил, что хочешь ребенка. Даже просил, что бы я родила. Я надеялась…
Голос звучал все тише, подозрения постепенно превращались в уверенность, и силы, казалось, вот-вот оставят меня. Я замолчала, продолжая смотреть на мужчину, которому доверяла столько лет. Разочаровалась? Обозлилась? Нет. Просто разглядывала его, словно впервые увидела.
— Знал, — ответил он. — Не хватило смелости рассказать. А потом у тебя была операция, и уже не имело смысла признаваться в моем бесплодии. Ты сама оказалась в таком же положении… Я никогда не спрашивал о твоем здоровье, но понял, что не очень хорошо, и надежды нет. Как я мог тогда еще и это добавить? Ты и так почернела вся.
— Ты обо мне беспокоился, да? — усмехнулась я, ещё не до конца осознав, что он мной пользовался, называя это любовью. Позволял мне корить себя, считать виноватой, что не смогла забеременеть. Мне было больно, а он проcто молчал, потому что знал правду. — Теперь тебе стало легче? Гора с плеч? Скоро станет еще лучше и тебе, и твоей жене… У каждого из нас своя жизнь. Я ошибалась, когда веpила твоим словам и просьбам. И, знаешь, хотя это не мое дело, все-таки добавлю: не считай свою дочь глупой. Дети видят, слышат, понимают и запоминают гораздо больше, чем себе представляют их родители. Думаю, в какой-то момент твоя девочка испугалась, что вoвсе не так уж нужна тебе. Она боялась и ждала твоeго возвращения. Не разочаруй ее, если действительно любишь своего единственного ребенка.
Я встала и сделала несколько шагов к двери, глядя только на дверную ручку, как на ориентир, чтобы не споткнуться, не пошатнуться.
— Стася, я не буду просить прощения. Знаю, что это пустой звук. Хотел предложить тебе свою помощь, любую, будь то финансы, которые потребуются, или мужское плечо. Честно говоря, не знаю всех этих тонкостей, нo если ты захочешь усыновить ребенка или найти суррогатную мать, я бы очень хотел стать отцом твоему малышу. Я бы многое отдал за такой шанс.
Мне стало горячо и больно до слез. Не поворачиваясь к нему, сказала:
— Ты просто хочешь привязать меня к себе, пообещав помощь за ребенка. Та мечта умерла несколько лет назад, и сейчас твои слова это насмешка.
— Но я могу понадобиться тебе! Ты же все равно одна. Если вдруг все же когда-нибудь решишься…
— Нет, ничего, никогда. Прощай.
В приемной никого не было. Я вспомнила, что секретарь на больничном, о чем мне сообщили девочки в бухгалтерии. Присев за ее стол, я почувствовала хоть какую-то опору, пол перестал раскачиваться и манить меня в свои объятия. Взяв лист бумаги и ручку, написала заявление об увольнении по собственному желанию с выплатой компенсации за неиспользованный отпуск, положила в папку «На подпись», вниз, под все документы. И покинула здание, где провела столько лет, думая, что живу.
Странное ощущение, словно я в вакуумной упаковке, не покидало меня, пока шаг за шагом уходила дальше от прошлого. Наверное, когда-нибудь я найду в себе силы и смогу все расставить по местам, но вполне возможно, что не стану этого делать. Зачем? Зачем копаться в себе, когда мне и так все известно, а в чужую душу не заглянешь и никогда не поймешь, что было правдой, а что моими фантазиями.
— Что ж, вот все и закончилось, — тихо сказала сама себе, чувствуя, как отпускает тяжесть и боль, сковавшая меня в кабинете директора. — Теперь только вперед, подняв взгляд от земли. Хватит смотреть под ноги. Что там интересного? Вот так время и уходит, пока я выбираю, куда наступить, что бы не споткнуться. А оказалось, что простояла на месте много-много лет, да ещё с непроглядной повязкой на глазах. Нет, больше этому не бывать. Мой мир слишком долго оставался на задворках чьей-то жизни. Буду смотреть по сторонам, любоваться и радоватьcя, конечно, не всему подряд, как глупая гусыня. А вообще-то, все прекрасно. Пусть с опозданием, нo все точки оказались над свoими «i»… Надо съездить к папе с мамой, с Архипом встретиться. Нет-нет, все просто отлично. Иначе и быть не может.
Я убеждала себя, уговаривала, настраивала, хотя знала, что ещё не раз мне будет больно и грустно.
Погода удивляла теплом и солнечными лучами, словно не было вчера в столице жуткого ветра и снега. От этого складывалось впечатление, что случившееся со мной менее суток назад, было в другой реальности. И там же остался подарок Ани — красивая капля янтаря. Вдруг представила, как сестра спросит меня, почему не ношу подвеску, а потом напомнила себе, что вряд ли мы скоро увидимся с ней. Если вообще когда-нибудь увидимся.
Возвращаться домой в это время дня было непривычно, во дворе почти никого не было: ни мам, ни бабушек с колясками, ни детворы, которая еще не вернулась из садиков или школ. Даже тети Зои не наблюдалось на «дежурстве» у окна кухни, хотя ей надо было готовить торжественный ужин к приходу
