Only you - Иоланта Палла
Действую на автомате, наплевав на то, что нужно заправить кровать и открыть занавески. Быстро чищу зубы и умываюсь, накидываю на себя сарафан, тяжело вздыхая при виде скопившейся в корзине одежды. В ближайшее время нужно заняться стиркой белья, а пока бежать к детям, иначе тетушка будет недовольна. Из комнаты вылетаю ракетой и спешу в столовую, где уже стоит шум и гам. Ребятишки разговаривают и уминают завтрак, и я спешу восстановить дыхание, глядя на своих подопечных.
На днях состоятся первые соревнования между группами, и я, естественно, переживаю. Если детям в награду достанутся кубки и прочие приятные мелочи, то их вожатых поощрят прибавкой к заработку. Меня грела сама мыль об этом. Я не строила планов на некую сумму, но эти деньги мне не помешали бы. Пока пробегаю взглядом по залу, замечаю сбоку движение. Никита.
Мажор останавливается около Славика и Ильяса. У этой троицы хмурые лица, и я невольно подвисаю, рассматривая ребят. Такие ангелочки с виду, а на самом деле настоящие дьяволы в овечьей шкуре. Славик ловит мой заинтересованный взгляд и расплывается в ехидной улыбочке. Даже мурашки по спине пробегают в этот момент, но я заставляю себя отвернуться и не думать о том, что Баринов дыру во мне пытается прожечь.
Подхожу ближе к своей группе и отвечаю на приветствие девочек. Дети ведут себя странно, и это я начинаю замечать, когда завтрак заканчивается, и мы идем в библиотеку, чтобы выбрать капитана команды. За спиной раздаются смешки, но стоит мне обернуться, каждый ребенок еле сдерживает улыбку. Предчувствия отнюдь не радуют. Хорошо, что нет главных заводил — Славы и Ильяса. Без них общение с ребятами выстраивается намного проще. Перешептываний не замечаю намеренно, но до того момента, пока не нарисовывается проблема.
— Почему листы пустые?
Спрашиваю у всех, поднимая нарезанные листочки, где ребята должны были написать имя капитана. Несколько мальчишек складывают руки на груди, а не самый худой и совсем не общительный нагло заявляет:
— Славик наш капитан, а из-за вас и ваших разноцветных трусов, мы и пообщаться не можем.
Я открываю рот, ощущая, что щеки припекает.
— Да!
Тут же подхватывает второй мальчишка, а следом и все дети, кроме девочки с длинными косичками. Маша поправляет очки и смотрит на меня, как на бездомного котенка. Стены библиотеки наполняются шумом, когда ребятня принимается стучать по столу, объявляя бойкот, а Машенька подается вперед и двигает мне свой телефон.
— Василиса Павловна…
Ее тихий голосок теряется среди громких криков, и я с часто бьющимся мотором под ребрами смотрю на экран. Чат нашей группы, а в нем… В нем бурное обсуждение моего нижнего белья, и фото прилагается. Поднимаю глаза на орущих ребят, и перед ними все их лица расплываются.
Глава 20
Васька
Справиться с поднявшейся вакханалией в библиотеке я так и не смогла, и не знаю, сколько бы простояла, как вкопанная, если бы не Нина Михайловна. Женщина появилась вовремя, загородив меня собой. Она громко и четко призвала ребят к тишине. Успокоились они не с первого слова, но успокоились. Смотрели на Нину Михайловну исподлобья и слушали. Я же была кем-то вроде стороннего наблюдателя. У меня так сильно билось сердце, что я не сразу расслышала слова библиотекаря.
— Василиса, иди и сядь на мое место, — она выдавила из себя скупую улыбку и указала на стойку, где я увидела ее в первый день, — сейчас разберемся с твоими сорванцами.
Нина Михайловна подтолкнула меня в сторону своего насиженного места и принялась командовать детьми. Я на ватных ногах побрела к стойке, где безвольно опустилась на стул и смотрела на детей. Из головы не выходили их слова и уж тем более фотографии. И ведь я ничего не знала! Про чат и обсуждения! А если теть Соня узнает… Боже… Какой позор…
Щеки припекало от мыслей и осознания последствий моего выпада из окна. Всему виной Баринов, которому удается вывести меня из состояния покоя до безумия, когда мозг отключается, и на защиту выходят голые инстинкты. Безрассудно. Глупо. И до ужаса нелепо вышло. Я сглотнула тугой комок в горле и следила за приближением Нины Михайловны. По строгому выражению ее лица нельзя было понять, какие слова сорвутся с уст пожилой женщины, и когда она приблизилась, закрыв своим слегка располневшим телом вид на увлеченных рисованием ребят, я успела сто раз промотать в голове варианты предстоящего диалога. Правда, ни один из них не проигрался.
— Расскажи-ка мне, Василиса, что произошло? Почему они так раскричались?
Нина Михайловна говорила тихо и поглядывала на детей. Я же не могла смотреть в их сторону. Даже руки дрожали. Для меня такое впервые. Я много раз была свидетельницей буллинга и никогда не становилась предметом насмешек. Даже в школе травля обходила меня стороной. В университете я тоже не успела обзавестись врагами. И никак не ожидала, что группа доверенных мне детей начнет так издеваться с подачи двух сорванцов. В том, что это их рук дело, я не сомневалась. Лицо Славика в столовой, щелчок, оповещающий о запечатленном кадре, перешептывания за спиной — все сводилось к злостному чату. Я, как запрограммированный робот, рассказала обо всем библиотекарю и ждала осуждения, как минимум, но Нина Михайловна лишь кивала, посматривая за группой сорванцов, которые уже посмеивались, закончив данную им работу.
— Пойдем, — женщина улыбнулась и задержала на мне взгляд, который показался странным, — сейчас будем ликвидировать проблему. Давай, смелей.
Я кивнула и направилась следом за Ниной Михайловной, которая попросила ребят подняться и составить столы так, чтобы получился круг. Мне робко улыбалась и помогла Машенька. Почему-то улыбка этой девочки вернула мне немного уверенности, но ее было слишком мало. Ребят много, и все они негативно настроены. В каждом взгляде и жесте усмешка. Я старалась не смотреть и не придавать этому значения, только получалось плохо. Мысли пожирали серое вещество, пока Нина Михайловна не подошла ко мне.
— Итак, ребята, вы буквально пару дней в лагере, — женщина говорила громко, грозно поглядывая при этом на детей, — впереди целый месяц, а у кого-то не один, — библиотекарь подарила полному мальчишке многозначительный взгляд, — да, Соколов? — Тот тут же сложил руки на груди и стушевался, пока
