Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2016 № 1-2
Суок смотрела на меня так, как смотрел бы, наверное, Папа Римский, если бы к нему явился некий тип и стал допытываться, кто это ему сказал про заповеди Христовы.
– Ты здесь одна, – продолжал я. – Одна живешь. Если я буду задавать тебе вопросы, на которые нельзя отвечать, что случится?
Нас же никто не слышит, мы одни…
– Неправильно, – отрезала она.
– Что?
– Неправильно! – топнула ногой Суок.
– Пойми, здесь все не так! Здесь все не придуманное, но и не настоящее… Вот имя твое – Суок. Это имя из сказки, из книжки.
Из простой книжки, которая есть в каждой детской библиотеке.
Кто тебя так назвал?
– Меня? – опять в тупик. Черт! Что ж делать-то? – Я – Суок, меня так зовут.
Я махнул рукой.
– Хорошо. Давай сделаем так. Ты оставайся здесь. Я пойду по коридору в ту сторону. Если хочешь, можешь идти со мной до тех пор, пока тебе можно, а там остановишься и подождешь. Идет?
– Я… Я согласна, Валера, – сказала Суок, хотя видно было, что она жутко боится. Не навредить бы ей. Я уберусь, а она здесь останется…
Я взял ее за руку, и мы пошли.
Ничего интересного я не заметил. Редкие окна, пара уже известных мне царапин на стенах… В одном месте попалось квадратное панно на стене, примерно метр на метр, почти под самым потолком. Сумбурная россыпь мозаики, черной и золотистой, словно вдавленной в стену.
Примерно шагов через десять после панно Суок остановилась.
Ее колотило, и я погладил девчонку по руке.
– Нельзя? – спросил я. – Дальше нельзя?
– Нет…
– Тогда стой тут. Я пройду еще немного и вернусь.
Она закивала, смаргивая слезы. Я улыбнулся, чтобы ее подбодрить, и пошел, периодически оглядываясь. Суок стояла, прислонившись к золотистой стене, и смотрела на меня одним глазом сквозь растопыренные пальцы прижатых к лицу ладоней. Оглянувшись в очередной раз, я ее не увидел – скрыл поворот. Ладно, с ней должно быть все в порядке.
Неожиданно по щеке мазнуло ветерком – теплым, словно ктото быстро открыл духовку. Потом еще раз, еще… Впереди отчетливо послышался мерный рокот приближающейся электрички. Постукивание буферов, скрип проседающих шпал… Я остановился, очередной порыв теплого ветра покачнул меня, и я приготовился встретить Мотыльковый Поезд, успев подумать, что ни вжаться в стену, ни бежать назад уже нет резона.
Из сна меня буквально вышвырнуло. Я стукнулся головой о ножку кресла, забился на полу, путаясь в одеяле, и открыл глаза.
В свете уличного фонаря четко были видны настенные часы.
Без двадцати три. Я несколько раз глубоко вздохнул, выбрался из одеяла и вернул его на кровать. Бабушка не проснулась, и слава богу…
Что же это было? Ничего увидеть я не успел, только почувствовал мягкий, словно огромной пыльной подушкой, толчок…
Или я схожу с ума? В самом деле «Кошмар на улице Вязов». Не притащить бы чего этакого из своих снов… Я улыбнулся. Нет, в самом деле пора с этим завязывать, иначе бог знает до чего можно дойти. А через неделю – зачеты.
4После трех бессонных ночей я не выдержал. В самом деле, я просто не мог уснуть. Лежал, глядя в потолок, пытался считать овец и белых тигров, пил перед сном горячее молоко, но ничего не помогало, хотя спать хотелось зверски. То ли я подсознательно не мог заснуть, то ли… то ли меня что-то не пускало в сны. Наконец я решился и стянул бабушкин рецепт, по которому бдительная аптекарша выдала мне желтенькую коробочку венгерских таблеток, пробормотав:
– Знаю я вас – «бабушке, дедушке…», а потом в подвалах чем зря занимаетесь…
Я смолчал.
Вернувшись из института, я обнаружил, что бабушка ушла к соседке, оставив записку с наставлениями по поводу обеда – где что лежит, сколько греть, и что надо заплатить за телефон, потому что со станции приходили, – наскоро проглотил две холодные котлеты, запил компотом и завалился спать, приняв в качестве стартовых две таблетки.
Стоило мне закрыть глаза, как я почти что врезался лбом в золотистую стену.
– Валера, – сказала Суок. – Валера!
– Привет, – сказал я.
– Почему ты не приходил? Я думала, ты никогда не придешь!
Как всегда, радость тут же сменилась слезами, и вот уже снова я утешал ее, гладил по спине, целовал в лоб, в висок, в маленькое ушко… Мы стояли в бесконечном коридоре, как раз напротив одной из царапин. Когда Суок немного успокоилась и, всхлипывая, 142 стала тараторить, как она скучала и как хорошо, что я пришел, пойдем скорее прыгать и играть, я спросил:
– Что со мной случилось в прошлый раз?
– Я же говорила – тебе не страшно… – пробормотала она, вытирая кулачком глаза.
«Иначе будет плохо. – Мне? – Нет. Мне», – вспомнил я. Бревно, скотина, сволочь!
– Что… что с тобой сделали? – выдавил я.
– Ничего, Валера. Ничего страшного. Все хорошо, – шептала Суок. – Только не делай так больше, не надо. Пойдем играть!
Я покорился. И мы прыгали, мы играли в прятки в большой комнате с вешалками, я прятался в гуще шуб и платьев, а Суок радостно взвизгивала, когда я неожиданно выскакивал из укрытия и бежал к батуту, чтобы хлопнуть по нему рукой… Наверное, прошло несколько часов, и я не думал ни о Мотыльковом Поезде, ни о том, что пора возвращаться, потому что хотел устроить Суок праздник.
И у меня, кажется, получилось.
Нам никто не мешал, вокруг было тихо. Уставшие, мы лежали почти рядом на батуте и тяжело дышали.
– Было весело, Валера. Спасибо! – сказала она, сжав мою руку своей горячей ладошкой.
– Да уж…
– Ты придешь завтра?
– Приду.
– Обещаешь?
– Обещаю. Обещаю, Суок.
– Тогда поцелуй меня.
И я ее поцеловал. Не так, как обычно. По-настоящему, повзрослому, раздвинув кончиком языка ее плотно сжатые губы, прижав ее к себе так сильно, как только мог. И в этот момент я понял, что я просто не могу потерять эту странную симпатичную девчонку в ее пажеском костюмчике, что я обязан вытащить ее отсюда, чего бы мне это ни стоило. Но как это сделать – я не знал.
Наверное, именно поэтому я проснулся на подушке, мокрой от слез.
Утром, собираясь в институт и копаясь в видеокассетах (Вовка попросил у меня первую часть «Звонка»), я вполглаза смотрел местные новости по маленькому телевизору «Электроника», стоявшему на холодильнике. После обычных историй о ремонте областной библиотеки, сессии городского совета и пикете Народной Партии пошел милицейский блок. Обычно там рассказывали о том, кто куда ушел и потерялся, просили опознать труп или искали свидетелей дорожно-транспортных происшествий. Когда я взглянул на экран в очередной раз, я увидел там Суок.
«…Марина Сергеевна, – сказал невидимый диктор унылым картонным голосом, – воспитанница школы-интерната номер два имени Песталоцци. Ушла двадцать седьмого ноября прошлого года и не вернулась. Приметы…»
Я не слушал. Суок смотрела с черно-белой некачественной фотографии. У нее были смешные косички, а не прическа «паж», но это была моя Суок.
Диктор уже рассказывал о трупе, найденном в теплотрассе по улице Горького, а я все пялился на экран, где для меня застыла фотография грустной девчонки. Фамилию я пропустил, но она ни к чему, фамилия; не пойду же я в милицию рассказывать, что видел пропавшую девочку во сне. Напугало меня то, что Суок оказалась реальной. Куда реальнее, чем я думал.
Естественно, ни в какой институт я не пошел. Коробка, таблетки, кровать.
Сон.
Суок.
Я ожидал, что найду ее сразу. Но случилось иначе. Я стоял посреди коридора, который показался мне чуть более тусклым, чем обычно. Я огляделся и понял: золотистые панели были сплошь исцарапаны, словно что-то бесилось здесь, катаясь и размахивая когтистыми лапами.
– Суок! – крикнул я и прислушался. Бесполезно. Тишина. Ни шороха, ни звука. – Суок!
Что-то чуть слышно скрипнуло дальше по коридору, и я побежал туда, поскальзываясь на гладком шашечном полу. Я не знал, что увижу за очередным поворотом – не исключено, что Того, Кто Царапает Стены, но об этом я сейчас не думал.
Передо мной стояла фотография на черно-белом телеэкране – вот в чем причина. События недолго заставили ждать своего развития. Как и в прошлый раз, меня ударило мягкой воздушной подушкой, и я даже проехал пару метров по гладкой стене, безуспешно пытаясь уцепиться за нее руками и чувствуя себя героем не на своем месте, попавшим впросак, – как Абдулов в «Шизофрении». Упав на колени, а затем на четвереньки, я почувствовал, как теплый воздух пронесся над моей головой, шелестя и стеная; постояв в нелепой позе пару минут, я прислушался – тихо, Мотыльковый Поезд, если это был он, прошел мимо, однако судьба Суок была до сих пор неясна.
За себя я почти не боялся – наверное, потому что происходило это все во сне. Вот только чей это был сон и зачем он? Я гнал прочь подобные мысли, когда бежал по бесконечному коридору, когда стучал в запертые двери, куда мне теперь уже не удавалось войти, как прежде, с закрытыми глазами.
Я остановился, только когда врезался в лестницу. Ту самую лестницу, напомнившую мне корабельный трап, первую лестницу, которую я увидел в Замке, сработанную все из того же золотистого металла и вроде бы отлитую целиком, без гаек и болтов.
