Цепи алых песков - ghjha
Дешрет тихо зовёт его, вырывая из нерадостных мыслей, и он словно проснётся, смотря на него как на самую яркую звезду в небе. Нефрит и золото переливаются, не позволяя отвести взгляда, и он не противится, сильнее стискивая руку бога. Быть может, ему никогда не стоит и грезить о возвращении?
Наверное, услышь он его мысли, тот согласился бы. Сказал о том, что рад его прозрению. И пусть это будет предательством, самого себя ломать не жалко, перестраивать тоже. Самого себя предавать больно, но гораздо лучше, чем тех, кому он добровольно отдал своё сердце. И быть может ему стоит обращаться к нему на “милый”, а не по имени, точнее, по именам, которых у него бессчётное множество? Легко улыбнувшись, он отстраняется и поднимается ноги. Кажется, им пора возвращаться в пески.
Аль-Хайтам выглядит безумно довольным. Капитан это подмечает и успокаивается. Гнев бога ему совершенно точно не нужен, достаточно того, что есть. Он позволяет взять себя за руку и переплести плацы. Такой простой жест греет душу, выбивая невольно улыбку, самую нежную, на которую он только способен. И кажется, что слово возлюбленный действительно подходит ему куда больше, чем любовник. Переводит в разряд чего-то нежного, лишённого страшного животного начала, такого возвышенного, о котором в книжках про любовь пишут, которые обожает милая Джинн. Это кажется таким очевидным и простым… Новый дом впервые не кажется темницей.
* * *
— Испей её крови, принц… — ласково говорит Дешрет, едва Кэйа наклонится над изувеченной, но живой богиней.
Нахида дёргается, чувствует бездну, хоть та и заперта, хочет отползти, но рука восставшего бога крепко-накрепко вцепилась в волосы светлые, не позволяет никуда отодвинуться от него. И руки регента на руки малышки ложатся, ничего лицо его не выражает, а богиня дёргается, тот пальцами раны свежие тревожит, раздвигает их, то ли специально, то ли сам того не ведая. И хочется ей запищать, умолять темноту сжалиться над ней, но вместо этого касание зубов его чувствует, и попадает в ранку слюна, сводя писк на более высокий тон, бьёт она обнажёнными пятками по каменным плитам, и вскрываются загноившиеся корки, пачкая кровью её пол вновь.
Кэйа нехотя кровь её сглатывает, морщится, смотря на потрёпанную богиню, и что-то внутри ликует, отмщение. Когда-то из-за богов он потерял слишком многое, а теперь может немного отыграться, и плевать что она была рождена после катастрофы.
— Тебе не понравилась её кровь? Ты мог бы просто сплюнуть её, — мягко скажет божество, заставляя Нахиду голову откинуть назад.
— Не припомню, что могло бы сильнее отдавать гнилью, — ответит он, замечая как кривится лицо павшей богини, как она хочет возмутиться, пытается пнуть его, но её конвульсии прерываются чётким попаданием клинка куда-то под рёбра.
Её хрип теряется в мягком смехе божества и принца. И подобно своим подданым, она рассыпается пеплом, оказываясь пустым местом между ними. Аль-Хайтам успокаивается, пряча запятнанный клинок в ножнах. А после устраивает окровавленные руки в синеве его волос. И это кажется таким правильным, что за осторожным касанием к губам он тянется сам. И устраивая руки свои на плечах палача, он позволяет тому продолжить, вылизать свой рот, изучить его повнимательней, переплести языки, а после затащить к себе на колени, крепко-накрепко прижимая того за талию. И всё это так правильно и естественно, что хочется опорочить место гибели недостойной богини. Но это слишком даже для Дешрета. Небо всё видит, и плевать, что Кусанали перестало быть её дитём, на его могиле подобным не занимались, и он ответит тем же. И пусть очень хочется уложить принца прямо в не засохшую кровь, он не станет этого делать. Оторвётся от принца, внимательно заглядывая в разные глаза-звёздочки.
— Помолчим о её смерти?
— Помолчим.
* * *
Альбедо решается на новый поход, отказываясь брать с собою в сопровождение кого-либо. Он должен сходить туда сам. Найти хоть что-нибудь, что может указать ему на Кэйю. И двигаясь вновь в сторону Сумеру, он сглатывает, обещая себе обязательно найти его. Он справится, обязательно найдёт его и вернёт домой. Больше никогда не отпустит, и никому не позволит обидеть, или увести. Если в этот раз он ничего не добьётся, то ему придётся прибегнуть к помощи хранителя ветви. И тому совершенно точно будет под силу вернуть Кэйю.
И пусть ему придётся рассказать всё от и до, пусть придётся сознаться в том, что привязался к нему, сознаться в чувствах, а это хуже погибели. Позорно. В Каэнрии никогда не признавали чувства. И ему ни в коем случае нельзя было чувства человеческие в себе будить. Он должен был присмотреть за ним, просто убеждаться в том, что тот всё ещё жив. Чувства — запретная слабость, которую он себе позволил. И тяжёлый взгляд рыцаря он уже почти чувствует его кожей. И хочется взвыть, ведь он потребует разорвать любые отношения. Проследит за тем, чтобы они совершенно точно сожгли все чувства, что между ними возникли, и ему становится очень плохо.
Едва выбравшись из объятий песка, ему предстоит получить своё сердце обратно. И верность, которую тот совершенно точно сохранит ему до последнего, окажется напрасной. Он знает, Кэйа будет смотреть на него стекленеющим глазом, а потом, в пыльной и маленькой комнате свернётся калачиком на постели, и даже не пойдёт пить, слишком сильным потрясение будет. Он позволит себе выплакаться, а дальше… Лишь взглядом влюблённым провожать будет. Кэйа не творение алхимии, Кэйа живой, чувства его внезапно отвергнутые сожрут его целиком и полностью.
И кажется Альбедо сейчас, не стоило подходить к разбитому нему в тот злополучный день, не стоило позволять прижиматься к себе и гладить по волосам. Стоило пройти мимо, оставив его наедине со своим горем, но… Сердце Кэйи было таким желанным, закричало что-то тёмное, сжало его лёгкие и он было оно таким сильным, так и хотело лечь в его руки, и как тут противиться? Как отвергнуть его? Как не сжать, и обещать никогда не выпускать? И ведь он промолчал, ни разу не сказал капитану о том, что нельзя им любить друг друга, что всё это плохо закончится, что сердца друг дружки открыв, они навлекут на себя беду ещё большую, чем просто стайку магов бездны.
Но он так к нему ластился, словно подобранный с улицы щеночек. И он ласково улыбается, надеясь отыскать его
