Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 2007 год
Откуда же такая уверенность в том, что там, на юге Америки, где еще не плавали европейские корабли, имеется судоходный пролив? Ведь Пигафетта писал, что даже когда вход в этот пролив уже был у них перед глазами, никто еще не верил в его реальность — утомленные многомесячным лицезрением стены суши по правому борту, моряки боялись верить. И только адмирал настаивал: некий paso («проход») существует. Правда, он ошибался, «помещая» его примерно на 35-й параллели, где на самом деле находится Ла-Плата, гигантский эстуарий реки Параны. Очевидно, в заблуждение Магеллана ввела начертанная Бехаймом карта, которую он мог видеть в секретном королевском архиве Лиссабона. Там «известные земли» прерываются именно на этом уровне.
Так или иначе, ему удалось убедить нескольких влиятельных чиновников и финансистов передать новому королю Карлу I «Памятку» («Membranza»), где ясно утверждалось: «земли пряностей» в соответствии с Тордесильясским договором вполне «вписываются» в испанское полушарие.
На членов Государственного совета, который рассматривал Магелланов план «плыть на Запад, чтобы добраться до Востока», тот произвел благоприятное впечатление. Возымели результат и пылкая поддержка известного тогда всей Европе ученого Руя Фалейру, и «демонстрация» настоящего малайца. Вдобавок совершенно неожиданно в поддержку проекта выступил президент Комитета по делам Индий епископ Бургосский Хуан Родригес де Фонсека, заклятый враг Колумба и Кортеса.
22 марта 1518 года решение об отправке флотилии под командованием Магеллана официально принял сам монарх — и под нее не только выделялся щедрый денежный фонд! Дон Эрнандо «авансом» награждался орденом Святого Иакова, производился в адмиралы, ему гарантировалась двадцатая часть всех возможных прибылей от экспедиции, а за его потомками закреплялись наследственные губернаторские должности в новооткрытых землях. Когда известие об этом достигло Лиссабона, король Мануэл, естественно, впал в ярость. Сначала он предложил Магеллану «прощение» и посулил еще больше, если тот вернется со своим проектом на родину. Потом, узнав об отказе, приказал своему консулу в Севилье организовать серию провокаций, чтобы помешать кораблям выйти в море. И наконец, когда не удалось и это, отправил в погоню целую эскадру. Все напрасно — 10 августа 1519 года пять небольших судов (самое большое имело водоизмещение всего 120 тонн, и, по словам того самого португальского консула, он «не рискнул бы отправиться на таких скорлупках и на Канарские острова») под звучным общим названием «Армада де Молукка» покинули Севилью.
Дон Афонсу ди Албукерки в облачении вице-короля Индии. Сходство условно — портрет выполнен через сто лет после смерти адмирала. Гравюра из «Топографического и исторического описания португальских поселений в Индии» Педру Баррету де Ресенде, 1646 год
«Звезда» Португальской империи: дон Афонсу ди Албукерки
Первым из европейцев нашел морской путь в Индию, как известно, Васко да Гама, но тогда, в конце XV века, португальцев ожидали на востоке не менее важные открытия. Это славное время пришлось на ту пору, когда вице-королем их владений на востоке был Афонсу ди Албукерки. Знаменитый конкистадор, сын советника короля Афонсу V Гонсалу ди Албукерки, в 1503-м впервые отбыл в Индию. Эта страна стала его судьбой. В 1506 году Албукерки уже вторично идет к индийским берегам в составе военной экспедиции дона Триштана да Кунья. Более того, у него имеется секретное предписание, согласно которому он должен стать преемником отслужившего свой срок вице-короля Франсишку де Алмейды. Однако по дороге эскадра несколько изменила маршрут, чтобы покорить часть берега Персидского залива. Албукерки лично приступил 26 сентября 1507-го к строительству крепости в Ормузе, но другие командиры и сам вице-король ему противодействовали как самозванно принявшему на себя руководство. По приказу Алмейды тот был даже арестован и обвинен в стремлении обрести титул «ормузского короля». Тут-то наконец пригодилась «тайная грамота», которую дон Афонсу эффектно извлек «из рукава». С ноября 1509-го он сам — вице-король. В отличие от своего предшественника Албукерки считал, что даже сильного флота метрополии недостаточно для полного контроля над Индийским океаном. Необходимо покончить с торговой зависимостью от местных правителей в Азии и Африке, построив собственные крепости и флоты уже тут в колониях! Эту задачу губернатор успешно и разрешил. В португальских крепостях на побережье появились собственные верфи, откуда сошли новые корабли, — безраздельное господство во всех водах Востока было обеспечено. Судите сами: Афонсу ди Албукерки прибыл в Индию с флотом из 20 кораблей, на борту которых служили 2000 португальцев, завоевал с ними в 1510 году Гоа и сделал это место своей резиденцией. Но на этом не остановился. Он считал, что Португалия должна захватить Аден (и таким образом «запереть» от противников Красное море) и стараться основывать новые колонии на Малабарском и Коромандельском берегах Индостана. Когда Албукерки вступал в свою высокую должность, его соотечественники владели на Индийском океане только семью крепостями. К концу его жизни (1515) их стало почти вдвое больше. В общем же и целом усилиями Албукерки, Магеллана (в первый, «португальский», период его карьеры) и им подобных к середине XVI столетия Лиссабон владел огромной колониальной империей, которая представляла собой систему военно-морских баз, опоясывавших дугой Индийский океан и разбросанных на большом расстоянии друг от друга: Мозамбик и Момбаса — в Восточной Африке, Ормуз и Маскат — в Аравии, Диу, Гоа, Кочин — в Индии, Коломбо — на Цейлоне, Малакка — в Малайе, Амбоина, Тернате и другие — на Молуккских островах.
В поисках paso
Успешно ускользнув от преследования «завистников», 3 октября флотилия уже достигла островов Зеленого Мыса. Но вот до побережья Южной Америки добрались лишь к середине декабря — почти на два месяца задержали Магеллана продолжительные штили. Судя по всему, это была личная ошибка адмирала, выбравшего не совсем верный путь. Последствия оказались очень серьезными.
Капитаны-испанцы и без того с самого начала настороженно относились к мрачному высокомерному иностранцу, который не только не пытался наладить с ними товарищеские отношения, но требовал безусловного подчинения, подчеркнуто держал дистанцию, а главное — категорически отказывался делиться планами по поводу маршрута. Однажды главнокомандующий — «в ответ» на требование королевского наблюдателя, двоюродного брата епископа Бургосского Хуана Картахены, сообщить, почему изменен курс, — просто арестовал этого почти равного себе по полномочиям, значительно более знатного и популярного в среде матросов человека. Но пока что никто не смел оказать сопротивление. «Превосходящие силы» противников португальца временно отступили.
Тем временем, поспешно пополнив запасы воды и продовольствия в бухте, где впоследствии вырос Рио-де-Жанейро, экспедиция принялась методично прочесывать заливы и устья рек, за каждым из которых мог скрываться пресловутый paso. Однажды показалось, что цель достигнута — корабли вошли в широченный эстуарий Ла-Платы — тот самый, на который, судя по всему, рассчитывал дон Эрнандо, опираясь на свою таинственную карту. Но, увы, через несколько дней стало ясно: какой бы полноводной ни была Парана, это всего лишь река, и до «противоположного» океана по ней не поднимешься.
Так, в бесплодных поисках прошло все время до конца марта — а тут начались неожиданные холода и бури, вынудившие маленький флот остановиться на зимовку на 49°15" южной широты. Здесь, в бухте, названной испанцами Сан-Хулиан, произошло несколько примечательных событий: географических, биологических, а также общественных…
Южноамериканские страсти
Суровые земли вокруг бухты казались безлюдными. Испанцы начали даже опасаться, что они в принципе непригодны для обитания человека — тем более что чем ближе подходило лето, тем становилось морознее (опыт европейцев в Южном полушарии тогда исчерпывался знакомством с тропическими широтами — с настоящей «летней зимой» они столкнулись впервые). Единственными живыми существами, недостатка в которых тут не наблюдалось, были тюлени и пингвины (эти птицы тоже потрясли воображение моряков — «черные гуси, которых надо не ощипывать, а свежевать»).
Но в один прекрасный день к стоянке Магеллана все же приблизился необыкновенный индеец. «Этот человек отличался таким гигантским ростом, что мы едва достигали ему до пояса. Был он хорошо сложен, лицо у него было широкое, размалеванное красными полосами, вокруг глаз нарисованы желтые круги, а на щеках — два пятна в виде сердца. Короткие волосы выбелены, одежда состояла из искусно сшитых шкур», — вспоминал потом Пигафетта. А особенно испанцам бросились в глаза огромные ступни великана — в честь них они даже решили назвать всю страну Патагонией (собственно, от patago’n, «ногастый»). Туземец приветливо улыбался, приплясывал, пел, при этом непрерывно посыпал песком волосы, и адмирал, по прежним путешествиям знакомый с нравами дикарей, понял, что надо делать. Он приказал одному из матросов так же плясать и посыпать себе голову — контакт установился, и весьма сердечный. Абориген даже поднялся на борт. Угощать его было практически нечем — запасы подходили к концу, — но к изумлению путешественников, он с аппетитом съел целиком, не содрав даже шкуры, крысу и запил ее целым ведром воды. Ободренный хорошим приемом и подарками (хотя впервые увидев себя в зеркале, с перепугу сшиб с ног четырех человек), патагонец на следующий день привел соплеменников и даже показал новым друзьям невиданное животное «с ушами мула, хвостом лошади и телом верблюда» (это был гуанако — пройдет 10 лет, и с их стадами столкнется в Перу Писарро). В общем, получилась даже некая дружба, продолжавшаяся до самого конца испанской стоянки в Патагонии. Правда, тем самым первым своим индейским знакомцам европейцы уготовили печальную судьбу: взятые на борт как образец местной «фауны», они не пережили плавания через Тихий океан.
