Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №05
Все они, конечно, фанаты, но не профессионалы. Даже снасти не помнили, где какая. И к каждой таблички прицепили, — где шкоты, где брасы. Капитан, конечно, знал, но вот дает он команду старпому-боцману, а тот достает тетрадочку и по тетрадочке шпарит команды. Вот он орет нам что-то, а мы на него тупо так смотрим, по-английски не врубаемся. Тогда он что-то орет художнику, художник что-то леснику показывает, а тот и сам ничего не знает, рыскает: «Где же этот фал, черт бы его побрал!» Лесник дерг за одну веревочку — нет, не та. Дерг-дерг другую — ага, поехало. Значит, это фал. Потом и мы приноровились. «Рей за фал поднять!» — поднимаем. «Шкот потравить!» — тянем этот шкот. А потом решили английские команды упростить. Отдавать назад, травить, — у нас просто: «Изи!» А тянуть — просто «Пул!» А ветер хороший, но изменчивый. Надо часто реи поворачивать, брасы тянуть. Ну, мы и кричим друг другу: «Пул! Пул! Пул зе брейз!» Смотрим, а англичане катаются по палубе. Прямо помирают от смеха. А мы растерялись: чего они ржут?
Крис, отличный парень, нам все и объяснил: «У нас «пул», в смысле «тянуть», говорят совсем в других случаях. В смысле «пул зе герлз», понимаете, да?
— Не-е, Миша, не понимаю.
— Ну, это по-русски будет...
— Миша! Не надо по-русски. Что скажет мама во Пскове?!
— Ну да! А мы орем «Пул зе брейз! — тяни брасы!» Заржешь тут...
Ничего, освоились. Зато в морском деле мы дали фору их кадетам. Они как? Лезут по вантам — за каждую балясину пристегиваются. Раз! Поднялся — пристегнулся. Два! Поднялся — пристегнулся. А нам: «Двое русских, на топсель!» Мы ремни надели — у них такие лифчики под грудь, — и «фр-р-р!» — взлетаем, ставим, вниз слетаем. Фр-р-р! — порхаем только! У нас же привычка, у нас же на «Крузене» мачта с мачтой соревнуется, кто быстрее паруса поставит. Они на этом «Ваньке с Луны» еле ползут на самый верх. А нам что эти 25 метров! У нас на «Крузене» пятьдесят пять... Да мы и когда по реям разбегаемся — не пристегиваемся.
Они только удивляются, а мы фрю-юить, и все сделали. А потом и англичане за нами бегать стали. Поняли, что к ним пришли не болваны, а люди бывалые. Ну а Славик, тот вообще раздухарился, старпому стал указывать — что подобрать, где подвернуть. Старпом уже на второй день ему сказал: «Надеюсь, вы меня хоть чему-нибудь научите». А Славик так процедил сквозь зубы: «Мэ-э-би..» Дескать, может быть.
Сначала мы, как и все парусники, шли вдоль западного побережья Германии. А как вышли к Дании, то повернули на северо-восток и пошли датскими озерами.
— А был какой-нибудь смешной случай, кроме «пул зе брейз»?
— Навалом. Зашли мы в какую-то рыбацкую деревушку, капитан взял на нашего «Ваньку» еще двух ребят. Из Дублина, с ирландской шхуны. И вот день идем, другой, а у этих ирландцев рожи хмурые, надутые. Ни с кем не разговаривают. Мы к ним вечером подошли: «Чего вы, ребята, такие смурные? Что вам не нравится?» А они так плечами пожали, рожи сделали и говорят: «Мы ничего не понимаем. Шотландцы так быстро говорят — ничего не понять». Мы так и сели. Свои вроде, шотландцы и ирландцы, а друг друга не понимают. А как нам быть с нашим английским?!
Итальянцы задавали тон. У них были резиновые шары, которые они наполняли водой. Бросишь — разрываются, как бомбы. Вот они идут вдоль причала, вдоль строя кораблей, и бомбят. А англичане еще не завелись, не зажглись еще. Хмуро так смотрят. А потом уже, в другом порту, англичане завелись. Брандспойты врубили, ведра с водой приготовили. Пиратский флаг подняли — проснулось, наверное, их «дрейковское» прошлое. Решили взять итальянцев на абордаж. Англичане все ближе, ближе, а итальянцам хоть бы хны: покуривают, разговаривают, на англичан даже не смотрят. Англичане — бах! бах! — ведра с водой на них. Ноль внимания! Англичане уже сошлись борт о борт — бах! бах! — отбомбились. Собрались отходить. И вдруг из люка выскакивают два итальянца, и вот такие шары у них, ну, литров по шесть. Бабах! — англичанам — бабах! Прямо в кокпит. Ну, у тех внутри потоп, все залило! Англичане прямо ошалели. Вот на таких нотах мы и шли...
Вышли из озер в пролив — тут и большие парусники появились. Наш «Крузен» увидели, и нам домой дико захотелось. На «Крузен».
Вот последний вечер, в Фредерике — хавн пришли, уже у причала стоим. И «Крузен» рядом стоит, на который все так рвались. Последний вечер, поужинали все вместе, и Шелла, и капитан, и старпом с женой, и художник, и лесничий, ребята все, Крис... Я не понимаю, что с нами произошло, только Славик спрашивает у капитана: «А можно нам еще на ночь остаться?» И мы все: «Может, можно? Койки-то пока свободны». Рвались-рвались, а тут на тебе: «Хотим остаться. Последнюю ночь...»
Датский городок Фредериксхавн и явление Брайана Винтера
Всякое плавание хорошо еще тем, что, ступив на берег, ты по-новому ощущаешь все земное.
Утонувшая в теплом августовском тумане белая сторожевая башня, темные готические своды кирхи и ее острый шпиль, уже купающийся в утреннем солнечном потоке, и огромный черный якорь на яркой изумрудной траве, улица, сошедшая с картинки к сказке Андерсена, где у красных кирпичных стен еще мирно спят табуны велосипедов, — все это маленький датский городок Фредериксхавн на севере Ютландии. Все так необычно после бесконечных просторов Северного моря.
Паруса на реях кораблей плотно укатаны и пока не доступны ветру.
«Крузенштерну» предстоит прощание с регатой, он уходит в Петербург, на Балтику. Ему надо готовиться к своему первому кругосветному плаванию в честь трехсотлетия русского флота.
И я брожу вдоль причалов Фредериксхавна, вдоль бортов привязанных к берегу кораблей. Когда я вас теперь увижу, «Лорд Нельсон»? До встречи, «Великая герцогиня Елизавета». Счастливого плавания, «Сэр Уинстон Черчилль»!
И тут я слышу, как на соседней маленькой яхте что-то грохнуло, и раздались до боли знакомые русские комментарии по этому поводу. Я, как на зов трубы, бросился на этот голос. Яхта, точнее шлюп, называлась «София». Люк открылся, и из него высунулась фигура в плавках.
— К вам можно? Не спите? — осторожно спросил я.
— А мы и не ложились, — сказал человек, потирая голову.
Он стянул с веревки маечку с клипером «Катти Сарк» и согнулся над люком: «Василий! Сотвори гостю чашечку утреннего ароматного кофе!»
Я пролез в люк и чуть не столкнулся лоб в лоб с сидящим на койке.
— А-а, проходи, садись, — сказал он
таким тоном, словно знал меня сто лет.
— Сейчас Вася кофейку даст. Ты как сам-то?
— Хорошо, — сказал я.
— Тогда все путем, — сказал он и улыбнулся. Тогда я понял, что это и есть капитан шлюпа «София». Такая улыбка, такой голос, такой седой ежик на голове могут быть только у яхтенного капитана.
То, что называлось «утренний кофе», пошло хорошо, и уже через пять минут капитан, известнейший питерский парусный гонщик, рассказывал мне о том, как они, на другой, правда, яхте, перевернулись на Балтике вверх килем.
— Такой волны я не видел никогда, она была зеленая и высотой...
Я так никогда и не узнал высоты этой волны, потому что сначала прибежал связной из штаба гонок и объявил, что через час совет капитанов.
Ну, есть еще время, — сказал капитан, — так вот, волна была такой высоты...
— Капитан, — всунулась в люк фигура, теперь уже в маечке, — мы будем что-нибудь брать у шипшандлера?
— Погоди ты со своим барахлом, — сказал капитан, — дай с человеком поговорить. Так вот, высота волны была такой, что... — Но тут раздался грохот, послышались «шаги командора», появились сначала джинсы, потом огромное туловище в клетчатой рубашке и, наконец, сияющая физиономия.
— Ты из «Вокруг света», — утвердительно проговорил он быстро и чисто по-русски, но с легким прибалтийским акцентом, — я тебя уж час разыскиваю.
Я был на «Крузенштерне». Там тебя нет! — сказал он мне.
— Естественно, — покивал головой капитан.
На датский берег высадились шведы, как сотни лет назад. Но праздник должен закончиться общим миром.
— А-а, ага, — сказал пришедший, — я понял, — глаза его весело округлились, — я хорошо понимаю по-русски.
— Вася, подай гостю кофе, — сказал капитан.
Вася подал. Гость улыбнулся.
— Я хорошо знаю капитана. Я тут часто бываю. Мой штаб стоит рядом. Я — Брайан Винтер. Начальник штаба переводчиков. Я — морской офицер, но мне надоело быть военным. Я теперь пишу для нашей газеты. Ты мне должен помочь. А я помогу тебе. Идет?
— Идет, — сказал я. — Но чем я тебе могу помочь здесь, в Дании?
— В Дании не надо. Мне нужно сделать очерк о хорошем русском моряке. О Коломенском, вашем капитане, полны все газеты. А мне нужен простой моряк.
Тогда лучше Шуры Михайлова нам никого не найти.
— Шура — это кто? Кадет?
— Шура — это вечный кадет. Он с большущей седой бородой. Под парусами обошел все океаны. Рулевой на «Седове».
