Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1986 год
Съехать с Крылова бугра! Для мальчишки это было делом самоутверждения. Жуть, решимость и гордость до предела обостряли переживание. И как же понимать теперь вот эту строку из письма старого друга: «У нас становится престижным взъехать на Крылов бугор на мотоцикле»? Другое время и другой спорт?
...Наутро я спустился по Машиной горе к подножию Крылова бугра. Он вздымался под углом градусов этак в семьдесят, пухлый от снега, в нескольких местах перехваченный косицами. Он не казался таким уж легким препятствием. И наверняка стоил мотоциклистам яростных усилий. Некая символичность ощущалась в том, что Крылов бугор остался в городе пробным камнем ловкости и удальства. Но все-таки сильнее волновало другое.
Прямо по центру склона, в самом крутом и высоком его месте, перевитые метелями сугробы были сверху донизу распороты глубокой и широкой бороздой. В соседнем переулке у дощатой изгороди валялась изогнутая, ободранная дверца от промышленного холодильника. Сомнений не оставалось: совсем недавно, может быть, минувшей ночью, какие-то парни и девчата летели в вихрях снега на этих импровизированных санях с Крылова бугра.
2. Весна. Восход. Восток
Солнце восходит из-за Беженского леса. Светать стало давно. Но все вокруг словно дожидается прямого солнечного луча. Он ударяет сначала по верхам куполов, потом расплескивается по беленым стенам городских строений. И вот на мощно струящемся стрежне половодья, как плоская речная галька, пущенная сноровистой мальчишеской рукой, запрыгали световые зайчики.
Небо ровно голубое, без белесых закраин, которые появляются в погожий день зимою. Гвалт грачей то вскипит волной, то стихнет. И тогда слышно, как шуршат, рассыпаясь в талой воде, рыхлые черноватые льдины. Это последний, как говорят в Белеве, «орловский» лед с самых верховьев, из черноземных уже краев. Его ждут с напряженным вниманием, потому что вместе с черными льдинами приходит самая высокая вода. В том году разлив оказался меньше, чем прогнозировала паводковая комиссия. Но все же Ока затопила пойму километров на шесть, на 12 метров подняла воду в Вырке и ворвалась на белевские улицы, грозя отрезать районы Завырки и Паниковки от центра города. Для белевцев это не внове. На приречной стороне улиц дома так и построены на высоких фундаментах, словно на сваях. И чуть ли не каждую весну жильцы их с неделю добираются до дому на лодках.
Почти вся знаменитая белевская круча уже под водой. Сильный поток крутит в излучине льдины, какие-то доски, хворост и небольшой стожок сена, прихваченный паводком у незадачливых хозяев. А в устье Вырки поверхность ровная и глянцевитая. Стока нет. Вода поднимается вертикально, заполняя глубокий овраг, подбираясь к черным шапкам птичьих гнезд на вершинах вековых ракит. В одной из крон, ветвящейся прямо из глади вод, мечется сорока. По прутику перетаскивает она свое гнездо на более высокое дерево.
— Во хитрая птица,— слышу я рядом,— теперь ее вода не достанет.
— Чует, должно, что реке еще подниматься...
— Откуда же ей подниматься? Орловский лед со вчерашнего дня идет.
— А может, дожди выпадут...
Четверо крупных мужчин в ватных бушлатах и резиновых сапогах не торопясь покуривают, поглядывая вокруг. Их разговор своей лаконичностью и глубокомысленной интонацией напоминает разговор гоголевских мужичков, рассуждающих, «доедет это колесо до Казани или не доедет». Но он невольно притягивает внимание, и ты не замечаешь, когда и как вступаешь в этот разговор, главное в котором вовсе не стремление что-то выяснить или уточнить. Неважно, кто первым замечал или разглядывал некий тонкий штрих в картине ледохода. Достаточно было короткого слова, чтобы обострить общее внимание. Это было не наблюдение, а редкое для современного человека глубинное и совместное переживание контакта с природой, спокойное и мощное ощущение полноты бытия.
Народу у реки становилось все больше. Наша группка, то разрастаясь, то разделяясь, влилась в единый круг пестрой толпы. Снова и снова заходил разговор о том, как некто
Юров пытался вчера переплыть Оку на пугачьей лодке. (Так называют здесь крохотный одноместный дощаник, которым «пугают» рыбу, загоняя ее в заранее расставленные сети.) Юров греб стоя, одним веслом, и довольно долго увертливое суденышко ловко проскальзывало между льдинами, пока не наткнулось на неприметный топляк. Лодку тряхнуло. От неожиданности Юров потерял равновесие и выпал за борт. Благо на берегу возле конторы совхоза «Белевский» стоял вездеход-амфибия. Из воды вынули не только Юрова, но и его лодку. Теперь над ним посмеивались: «Хваленку не вытянул», «Страху натерпелся». Но даже сквозь эту легкую насмешку пробивалось уважение...
Белевская улица умеет чтить сноровистость и отвагу, умеет и прощать едва ли не «все-все-все» за смелость, гордость и находчивость. Надо ли удивляться, что многие белевцы потом в любых местах и при любых занятиях не могут забыть той пронзительной радости, которую испытали, совершая какое-то дерзкое действо на виду у людей?
По улицам, ведущим к Оке, густо, как на демонстрации, шли люди. Говорят, в пору разлива каждый белевец хотя бы раз в день приходит взглянуть на ледоход. Кругом только и слышно было что о прибылой воде; мой утренний круг общения, похоже, раздвигался до масштабов всего города. Но вдруг ухо уловило еще одну ноту.
— Мы — вятичи! — с нажимом выговорил звонкий голосок в легкой стайке девчонок, спускавшихся к реке.
Надо сказать, пращуров в Белеве вспоминают довольно охотно. Каждый год число посетителей Белевского художественно-краеведческого музея вдвое-втрое превышает число жителей города Белева. На улице Чехова, наискосок от старинного здания банка, не так давно вырос четырехквартирный двухэтажный коттедж из белого силикатного кирпича. Каменщики, возводившие здание, выложили по фасаду красно-кирпичной вязью «ВЯТИЧИ»... «Одно из самых загадочных древнерусских племен», как выразился известный в прошлом историк А. Л. Погодин, по-прежнему волнует воображение.
Вятичи дольше всех на Руси оставались язычниками, и потому считались культурно отсталым племенем. Однако «акающий» говор приокских «вятических» губерний: Орловской, Тульской, Калужской, Московской и Рязанской — стал нормой русского языка.
Официальные летописи о вятичах упоминают главным образом как о воинах. Они ходили с Вещим Олегом на Царьград в 907 году. Их регулярно «усмирял» Владимир Мономах. Они составляли малую дружину Евпатия Коловрата, не убоявшуюся сразиться со всей ордою Батыя. Но «в отличие от большинства славянских племен вятичи никогда не клали с покойниками оружия»,— констатирует известный археолог А. В. Арциховский. В курган, в котором погребали мужчину, клали только орудия труда: нож, топор, стамеску. А в захоронениях женщин археологи находят обильные наборы украшений и среди них семилопастные подвисочные кольца, которые похожи на опрокинутую вниз зубцами корону и которых не было ни у каких других племен, кроме вятичей.
Человеку, живущему в верховьях Оки, природа давала полное приволье. А история то и дело бросала его в нужду и разорение, которых он не мог избежать и в которых не был виноват. Приходилось до времени терпеть нестерпимое. Приходилось «переть на рожон», ибо без риска чести не сохранишь. Какие контрасты должно было порождать в сознании столь противоречивое бытие! Судя по историческим документам и устным преданиям, в характере такого человека практическая сметка опровергалась жаждой подвига, самоотверженность могла обернуться равнодушной покорностью, застенчивость сменялась запальчивостью, а превыше всего ценилась личная независимость, которую подчас неизвестно куда было и девать. Идеализировать такой характер не стоит. Труден он и для окружающих, и для самого человека. Но тогда это было то, что нужно, чтобы не бросить родную землю под натиском могущественных врагов, не уйти и не впасть при этом в глухое рабство, не принять чуждых взглядов и ценностей, а выстоять и одолеть. На крутых поворотах истории такой характер — главное национальное достояние.
Вряд ли имеют смысл жесткие параллели между сегодняшними белевцами и летописными вятичами. В исторической бесконечности, разделяющей их, все параллельные прямые уже, фигурально говоря, пересеклись по нескольку раз и завязались в узел. Но гудят, как Ярилово игрище, берега весенней Оки. Блистает солнце. Крошатся льдины. Переливчато булькают ручьи. Прямо по середине мостовой сквозь взгляды парней идет группа девушек. Они в разноцветных пальто модных мягких очертаний, тонких брюках и кроссовках. И упоенно грызут семечки...
«Буйство глаз и половодье чувств» — это сказал Сергей Есенин, между прочим, тоже приокский уроженец.
