Бордель: Призови мою боль - Lion_official
— Я тоже была разочарована, когда ты терроризировал меня и мою маму. Почему ты забываешь эту часть истории?
— Это было много лет назад, я поменялся! — он положил руку на грудь, пытаясь уверить её в своём возможном несовершенстве, а также в том, что ему можно дать второй шанс.
— Я не смыслю ничего в разводе и в том, как родители делят опеку, но мне кажется, что после всего, что было в вашем браке, это нормально не жить вместе и не общаться… — она пыталась быть разумной и справедливой, — И ещё ты должен понять, что для выстраивания хороших отношений заново, нужно это чувствовать сердцем. Но прошло столько лет, а я всё ещё чувствую боль, говоря о своём отце.
Она опустила глаза на свои скрещенные пальцы, ощущая, как всё в ней напрягается до предела, приближая развал тех стен, которые она воздвигла перед этой встречей.
— Ты не должен иметь второй шанс, — её голос дрожал, пока слёзы наполняли глаза, — Ну… Понимаешь… — мысли вихрились в голове, пока эмоции вставали на дыбы, — Те ошибки, которые совершал ты, они за гранью понимания… — быстро дёрнула салфетку, поднося к лицу и вытирая слёзы, ещё даже не скатившиеся из глазниц, — Я обещала себе не плакать. Чёрт! — она восстанавливала дыхание и старалась вернуться в то эмоциональное равновесие, с которым она сюда ехала, — Ты говоришь, что был разочарован какими-то поступками мамы, но я бы сделала на её месте тоже самое. Потому что нельзя выйти сухим из воды, если ты поднимаешь руку на беззащитных мать и детей. Я боялась тебя всё детство! — на последней фразе она сдалась под гнётом боли, пока слёзы скатывались по щекам, но рукой Тереза упорно ловила каждую, осушая.
Гарри не знал, как сейчас быть. Наверное, стоило обнять её и успокоить, но внутренний голос подсказывал, что эти эмоции и эта боль — то, что ей сейчас надо, чтобы пройти через свои детские страдания.
— И твоя, как ты говоришь, навязанная невовлечённость является сплошной ложью. Ты мог бы прислать хоть одну открытку Тиму или мне на день рождения, но ты этого не сделал. Ты выкинул свою семью на помойку, как какую-то поломанную игрушку!
Было уже невозможно скрывать всех накопившихся чувств, и Тереза просто перестала пытаться. Она вытирала горькие, солёные слёзы.
— Я не хочу, чтобы ты вспоминала те дни, потому что мне правда искренне жаль.
Тереза не знала, что сказать на открытые извинения. Она замялась на несколько секунд, как бы продолжая подтирать слёзы.
— Ты не должен думать о моих чувствах, они правда больше неважны… — грустно произнесла и, чтобы унять дрожь в голосе, отпила немного чая.
— Тереза, не надо так говорить! Твои чувства всегда важны, потому что ты — часть семьи! — он шёл наперекор, не давая ей увильнуть от разговора, который лишь больше давал им обоим понять, каковы эти отношения.
— Они неважны, потому что я уже человек, который будет наблюдать за всем со стороны. Я здесь не для того, чтобы примиряться, а для того, чтобы понять, каковы твои намерения.
— То есть ты совсем не рассматриваешь моё участие в вашей жизни? — Мистер Уайт чувствовал нескрываемую неприязнь, чувствовал то, как дочь его абсолютно сторонится, и что каждое произнесённое слово в диалоге заставляло её напрягаться и обдумать всё заранее, — Я не могу говорить о жизни твоей матери, потому что она никогда меня не примет, но хотя бы Тим.
Её рот немо приоткрылся, она должна была сказать это, и времени на правильно подобранную обёртку для таких новостей не было.
— Мама умерла больше года назад. — До сих пор эти слова давались ей неимоверно больно, неописуемо горячо каждый раз было где-то в горле. Всё в этих словах ей было чуждо и неверно. Слёзы вновь начали щипать глазницы, и её красивое лицо озарилось грустью, смешанной с толикой ненависти, — Пойми, что каждый день без неё — это сущий ад для меня, потому что я помню, что ты с ней делал. Я помню, как вы ругались на моих глазах, и просто не могу поверить, что моя мама это заслужила. Поэтому ни о каком примирении между нами не может быть и речи. Да, Тим имеет право знать своего отца, потому что он чувствует эту потерю, как мальчик, но не я.
— Ты совсем не хочешь двигаться с этой мёртвой точки? — его голос дрогнул в ответ. Слыша, что дочь не хочет его знать ни в каком ключе, означало многое, но самое главное указывало на огромную ошибку. Как отец, он подвёл своего ребёнка.
— Я… — ей пришлось выдохнуть, и после она быстро всё-таки продолжила, — Мне нужно больше времени, потому что я тебя не знаю, изменившегося тебя. В моей голове ты монстр, который пугал меня всё детство.
— Надеюсь, я успею изменить твоё отношение, ведь когда-то и у тебя появятся дети…
На этой фразе Гарднер быстро перевела взгляд на Гарри, который хитро ей улыбнулся. Она тоже расплылась в ответ.
— Вообще-то у нас есть сын, — произнесла девушка, неотрывно глядя на своего возлюбленного. И чем дольше они смотрели друг на друга, тем шире становились их улыбки, пока её не смешалась со слезами, а его не образовала милые ямочки.
— Да? — не веря будто бы, мужчина переспросил на всякий случай, вдруг ослышался, — У вас есть ребёнок?
Тереза немного зажалась, не зная точно, как это можно обсуждать с пока таким чужим человеком. Вступить в беседу решил Гарри.
— Ему всего два месяца, зовут Кристофер. Я забыл свой телефон в машине, Тереза, покажи фотографии. У тебя их полно, — на его попытку хоть что-то изменить, Гарднер недовольно зыркнула, но после нескольких секунд невидимой битвы, ей всё же пришлось достать из заднего кармана юбки телефон.
Терезе было тяжело делиться чем-то сокровенным с человеком, который ей кажется абсолютно незнакомым, но обычная вежливость взяла тогда своё. Сейчас она спокойнее вспоминает их встречу, прошёл месяц, и на удивление отец иногда писал ей, интересовался жизнью и здоровьем. И всё же не могла она с лёгкостью броситься к этим новым горизонтам.
— О чём думаешь? — тёплые руки скользнули к её талии, и он прижал девушку к своей груди, — Стоит ли мне знать?
— Готовлюсь морально к разговору, который явно выведет
