Гражданство магической реальности - Максим Сабайтис

А затем, сама по себе захлопнулась входная дверь.

Уж не допустил ли я ошибку, решившись прийти сюда? Готический антураж давил на психику. Пришлось напомнить себе, что это только декорации. Настоящее консульство, за пределами внешних помещений, еще более нечеловечно и чуждо привычному восприятию.

От размышлений на тему Самелии отвлек белый хорек, подбежавший вплотную ко мне, подпрыгнувший на метр в попытке завладеть моим вниманием.

Я почтительно поклонился, как и просил Роффе. После того, что проделала Олюэн несколько часов назад, относиться к хорькам несерьезно, не получалось.

В душе что-то до сих пор содрогалось при невольных воспоминаниях о том топологическом кошмаре, который пришлось застать на своей кухне.

Следуя за белым хорьком, я прошел, практически наощупь, по темному коридору к лестнице. Что превращало кромешную тьму в полумрак, так и не удалось установить. Никаких источников света, помещение без окон, но при этом все предметы отчетливо угадывались. Словно темнота в этом доме имела градации плотности и даже какие-то контуры.

Единственным объектом, выделившимся из тысяч оттенков темного, являлся хорек. Он не светился, но продолжал оставаться белым и контрастным.

Правила и законы жадной зоны отдельно, местные — отдельно, напомнил себе я, следя взглядом за перепрыгивающим со ступеньки на ступеньки хорьком.

По мере подъема куда в сторону отступало ощущение поверхности под ногами. Словно ступени постепенно теряли свою материальность, превращаясь в какую-то разновидность сгущенной чьей-то волей тьмы.

Мимолетная мысль о соотношении обычного пространства и континуума внутри консульства едва привела к падению. Нога задела кромку ступени, волна вырвавшейся из лестницы тьмы ощущалась едва ли не физически, как порыв ветра.

Консульство, полузаброшенное… да оно внутри как бы не со стадион размерами.

Хорек тем временем сделал очередной прыжок и пропал из вида.

Только в этот момент до меня с серьезным запозданием дошло, что я прохожу какое-то испытание.

Вот и попробовал поговорить с блистательной. Кромешный мрак…

Сделав еще несколько шагов вверх по лестнице, я словно прорвал какую-то нематериальную завесу. По глазам ударил тусклый, но при этом настоящий свет.

Я оказался в каменном мешке. Потолок из якобы грубой необработанной породы, нависал в непосредственной близости над головой. Примерно два с лишним метра от каменного пола. По периметру горели правдоподобно выглядевшие факела, воткнутые в металлические крепления. Но все это я заметил позже. А сначала внимание привлек предмет, расположившийся по центру помещения. На небольшом, где-то мне по колено, каменном пьедестале стоял пустой шестигранный гроб темно-вишневого цвета, Лакированный и, как мне показалось сначала, пахнущий чем-то вроде сандала. Крышка гроба, поставленная на ребро, нашлась прислоненной к дальней стене.

— Раздевайся и ложись. Нам действительно стоит поговорить по душам.

Как Олюэн объявилась за моей спиной? Должно быть, очередные фокусы с пространством…

Но ложиться в гроб для разговора?

Тем не менее, я сбросил легкую куртку на крышку, начал расстегивать пуговицы рубашки.

Блистательная исчезла из вида сразу после того как ощутила мое внутреннее согласие. Следом за рубашкой на крышку отправились джинсы. Если тарок в кармане и пытался возражать, я этого не заметил.

Внутреннее ощущение подсказало, что трусы можно оставить, о том, чтобы отложить браслет, и речи не шло. Топологический изолятор из кожи мамонта связывался со мною таким количеством контрактных ограничений, что мог считаться частью тела.

Укладываться в гроб было на редкость непривычно. Странный во всех отношениях опыт. Я не знал, насколько такой может пригодиться в дальнейшем, но самелианские корни позволяли предположить, что этот раз не последний.

Стоило улечься, накатила волна расслабленности. До этого момента не встречал и уж тем более не мог воспринимать всерьез словосочетания “анатомический гроб”, но против правды не попрешь — это являлось точным определением. Кто-то озаботился сделать гроб, идеально подходящий для моей тушки. А ведь к такому очень легко привыкнуть.

Если об этом узнает Ворчун…

Воспоминание о пострадавшем друге заставило отринуть накатывающую волну дремы. У меня есть цели, нельзя о них забывать!

Перед глазами танцевали блики, порождаемые светом факелов на низком каменном потолке.

Тени, блики… Похоже, в представлении Олюэн разговор по душам предполагает какое-то подобие сна или глубокой медитации.

Из-за того, что заснуть я в любом случае рано или поздно засну, выбор был очевиден.

Вряд ли когда-либо подберу слова для этой медитации. В какой-то момент восприятие нависающего потолка изменилось. То ли факелы начали гаснуть, то ли снова вмешалась магия, но каменная поверхность словно отодвинулась в невообразимые дали. Раздвинулась по сторонам, охватила все, что не ограничивали бортики гроба.

Откуда-то накатило чувство растущего дискомфорта, стало труднее дышать. Клаустрофобия или что-то на нее похожее?

Матрешка. Вложенность одного в другое.

Подобно тому как частью моего тела являлся браслет из мамонтовой кожи, частью браслета стал спрятанный внутрь черный ящик, скрывающий авалонский ключ. Внутри ключа таилась бесконечность внеметрического корабля, затерянного невесть где.

Но цепочка продолжалась и в другую сторону.

Браслет — лишь часть тела. Тело, лишь часть меня. Вся эта лежащая в гробу конструкция — частность того, что порождало меня. И частность того, что поддерживалось моей свободной волей.

Не весь я, а только какое-то мое обстоятельство. В какой-то момент в гробу стало так тесно, что я вывалился наружу.

Заснув. Но, быть может, наоборот — проснувшись. Впервые в жизни.

Глава 79

— Я ведь предупреждала, что придется умереть, — фыркнула Алладо, когда мы с Олюэн вошли в гостиную.

Бабушка откинулась на спинку стула настолько капитально, что тот балансировал на двух ножках из четырех. Становилось предельно очевидна отсылка к сновидению с качелями, которые тоже замирали в неестественном положении.

— Изнутри оно выглядит немного не так как рассказывают в жадной зоне, — прислушавшись к своим ощущениям признался я. — Какая-то непривычная легкость и… расфокусированность. Словно необходимо постоянно удерживать в памяти как выглядишь чтобы не разлететься по сторонам подобно туманности в космосе…

— Глаз Бога, — подтвердила Олюэн, вытаскивая невесть откуда еще один стул и усаживаясь неподалеку от Алладо. — Твой дед принимал участие в конструировании этого астрономического образа. Удачная вышла шутка, даже не все печатники поняли юмора.

— Я… кажется, мне хотелось знать причины всего происходящего.

Мама с папой отзеркалили мою нерешительную улыбку. Те, прошлые запросы и желания действительно отличались редкой наивностью. Как родители могли ответить еще?

Богоискательство же, не больше ни меньше. Что бы мне не объяснили, это породило бы новые вопросы, и так до бесконечности.

Детская обида на предков за то, что они отпускают потомство в свободный полет — вот что мною руководило.

Они со мною, всегда. Мои родители всегда