Призраки - Amazerak
Внутри царила такая же пустота, как и везде, и удивительный порядок, словно совсем недавно здесь кто-то прибрались. Ни пылинки вокруг. На цветастой клеёнке обеденного стола белел аккуратный листок бумаги. Кузьма схватил его, пробежал глазами единственную строчку, выведенную каллиграфическим почерком. «Я ухожу. Прошу никого не винить. Я не могу здесь больше оставаться. Пожалуйста, простите меня».
Кузьма осмотрел спальню, ванную и даже из окна выглянул — Жанны нигде не было. Однако её бесплотный дух сидел у него на кухне, и это могло означать лишь одно: куда бы Жанна ни отправилась, она достигла конечной точки своего пути, вернулась в отчий дом, на родину, где однажды очутится каждый.
* * *
В обеденный перерыв дружинники торчали в комнате отдыха. Тут были не все. Трое патрулировали пустые улицы, один дежурил возле входа, пятеро куда-то ушли. Остались девять человек. К ним присоединился Жора Контрабас, бросив свой пост.
Сейчас Контрабас с Жекой резались в карты. Федя Кабанов с беспечным чавканьем поедал что-то из пластикового контейнера, а Валера и остальные сидели за длинным столом. Бывший сержант Иван Пузырёв чистил свой «Калаш». В углу бурчал приёмник.
Кузьма расположился в углу в старом кресле с деревянными ручками и листал журнал — один из тех, которые хранились на полке шкафа. Что-то про путешествия. Такие глянцевые журналы уже пять лет как никто не печатал. Ещё один отголосок былого мира.
Кузьма задумался, подперев рукой голову.
— Так сколько их было? — спросил Жека — длинный, худой мужик средних лет, записавшийся в народную дружину полгода назад.
— Говорят, трое, — объяснил Валера.
— Трое военных?
— Ну да. На хуй они во второй квартал попёрлись, я в душе не ебу. Военные утверждают, что банда напала первой. Сержанта сразу убили, остальные съебались в ужасе. Ствол, говорят, только у сержанта был.
— Ну заебись! С военными только конфликта и не хватало.
— Э, Кузя, а ты чего там сидишь понурый? — Валера, наконец, обратил внимание на задумчивый вид сослуживца.
— Да, чего-то ты мрачный какой-то сегодня, — согласился Жека. Он хлёстко кинул на стол карту. — Держи туза! Что, нечем крыть? Всё забирай. Опять ты, Жора, в дураках остался. Давай ещё раз.
Молчаливый Контрабас шумно засопел, тихо выругался, а Жека сгрёб карты и стал тасовать.
— Так чего стряслось-то? — проговорил Валера.
— Да ничего особенного, — ответил Кузьма.
— Что, с бабой своей, небось, проблемы?
— Чего? — Кузьма рассеянно посмотрел на Валеру. — А… Да, типа того.
— Мозги ебёт?
Валера пожал плечами.
— Я так и подумал! Сколько тебе раз говорить? Что ты как маленький? С ними жёстче надо быть, иначе так и будут на шее ездить. Как начинает бычить — ты ей разок подзатыльник легонько. Но несильно, но чтоб почувствовала. А если совсем зарываться начнёт, то и по лицу можно. Будет как шёлковая, гарантирую!
— Ага, Валера знает, что говорит, — усмехнулся Жека, раздавая карты.
Кузьма промолчал. Подобными методами он вопросы не решал, да и не случалось у него с Жанной серьёзных конфликтов, а теперь и не случится больше никогда. Хотя, казалось бы, какая разница? Кузьма и сам скоро уедет, недели через две, если, конечно, город отпустит и крылатая тварь опять не помешает. Отныне его совсем ничего здесь не держит. Дотерпеть бы…
Кузьма пожал плечами и снова уткнулся в журнал. Он не мог рассказать всем, что сожительница покинула мир живых. Слишком личное это было — то, что хотелось пережить самому с собой, не делая достоянием посторонних ушей.
— Не, всё-таки хорошо, что мы этих чертей передавили, — басом забубнил Ваня Пузырёв, и внимание всех переключилось на него. — Давно надо было. Шпана поганая. Устроили тут…
Это был здоровенный малый с жёсткой щетиной коротко стриженных волос и бычьей шеей, покрытой синими прожилками напряжённых вен. Он радовался, что с бандой Вымпела, наконец, покончено, и остальные считали так же. Тоху и его ребят давно хотели прижать, никому не нравилась эта подозрительная молодёжь, мозолящая глаза почтенным гражданам, да только повода не находилось. Закон не нарушают, вреда не причиняют. А теперь выяснилось, что не такие уж они и безобидные, потому и расправились с ними, как с бешеными собаками.
Кроме толстого парня вчера народная дружина казнила ещё троих: двух пацанов и одну девку. Всех их видели в компании Вымпела. Кузьма не понимал, за что их убивать, если они ничего дурного не совершили, их даже на месте преступления не было. Но вердикт выносил не он. Так решили все, а что все решили, против того не попрёшь. Воля коллектива — закон. Толпа всегда права, ведь она сильнее ничтожных одиночек с их бесполезным мнением. Вот Кузьма и не стал возражать, а продолжил листать глянцевый журнал из прошлой жизни и слушать рассуждения коллег.
После обеда приехал какой-то военный чин на новеньком Уазике. Целый час общался с Дмитричем за закрытой дверью — видимо, по поводу недавнего происшествия.
Последняя банда, наконец, исчезла с улиц, хотя их и бандой-то вряд ли можно было назвать — так, группа молодёжи, весело проводящей время. Даже жалко было их немного. Раньше Кузьму они напрягали так же, как и всех, а сейчас он посмотрел на ситуацию иначе. Что, если не Вымпела начали перестрелку, а военные? Что, если Тоха всего лишь оборонялся? Ведь могло же такое случиться? Тогда за что их расстреливать? Но покойники уже ничего не расскажут. Да и не интересовала никого правда. Уничтожить, раздавить врага — вот что двигало всеми.
Зачем Кузьма отправился вечером в изолятор, он и сам себе толком объяснить не мог. Всё думал о девушке, которую непонятно за что мариновали за решёткой. О ней никто не упоминал. Неясно даже жива она или её тоже убили.
Никого правда не интересовала, а вот Кузьма почему-то хотел докопаться до истины. Зачем она ему, он тоже понятия не имел. Истина — жестокая баба, которая ещё никого не сделал счастливым и которая мало кому приносит пользы.
Весь город жил во лжи, веря новостям из местной газеты, которые приходили главному редактору в конверте без обратного адреса, а репортажи по радио и телевидению на поверку оказывались лишь старыми записями. Люди не хотели об этом задумываться. Иногда кто-то поворчит, что вокруг, дескать, один обман, да и забудет. По большому счёту,
