Факультет Романтики. Ромфак - Кира Тигрис
Длинные рыжие локоны красиво уложены на ее стройных плечах — кажется, она долго готовилась ко встрече со мной, губы накрашены яркой помадой — видимо, она на что-то надеется. Глаза подведены тушью, стрелки профессионально разбежались в стороны. Неплохо, очень неплохо, но увы и ах… сегодня их сотрут ее же слезы.
— Коста? О чем это ты думаешь? Почему ты так на меня смотришь? — спрашивает девушка и, замечтавшись, начинает кокетничать. — Нравлюсь?
«Ага, если бы! — едва не вымолвил я, закатывая глаза. А сам тайно продолжал молить. — Ну давай уже включай свои чары, рыжая! Почему я больше не тону в омуте твоих зеленых глаз? Почему я не ухожу на дно с головой в это колдовское болото, а всплываю, как… сами знаете что?!»
Вот так, девчонка, не ругайся, когда твой парень смотрит на другую — он все равно мысленно сравнивает ее с тобой. Может быть, и хочет найти что-то, чего нет у тебя, но в итоге лишь понимает, сколько всего не хватает у той, с которой он тебя пытается сравнить.
Так вот и сейчас я сидел перед красивой рыжей девушкой, простодушной и влюбленной, наивно попавшейся в мои сети, которые я небрежно поставил, но не для нее. Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей… Ее хорошенькое личико слегка зарумянилось от смущения. Чем меньше я пытался ей понравиться, тем больше нравился. А в своей хорошенькой рыжей головке она уже, должно быть, представила, как я надеваю ей кольцо на палец, наш уютный домик и троих детей. Что ж, если девушка влюблена в парня, то, что бы он не делал, он будет нравиться ей еще сильнее. Любой недостаток будет встречен с обожанием. С другой стороны же, нелюбимый парень всегда останется козлом и бабником, как бы сильно он не покатывал и сколько бы роз не дарил. Такова уж загадочная женская природа. И все это время я безнаказанно этим пользовался, меняя подружек, как перчатки. Почему? Да просто потому, что я мог себе это позволить, а другие — нет.
Почему со мной это произошло? Я не должен был влюбиться! Это — мое кредо, самое главное правило — не терять покой, всегда оставаться с холодной головой. Полный самоконтроль, холодность, дерзость и точный расчет. Но нет же!
Почему же так больно от этой неизвестности и пустоты?
Пусть боль физическая заглушит душевную, если внутри я истекаю кровью, значит, должен и снаружи. Я посмотрел на разбитые вдребезги костяшки своей правой руки и сжал кулак так крепко, как только смог. Ауч, больно! Мои свежие, но уже успевшие затянуться раны, снова закровоточили, и на белую скатерть свежие алые капли вместе с недавними воспоминаниями.
Перед глазами поплыли образы из цветного тумана… Вот я пробираюсь сквозь разгоряченные тела танцующих на танцполе, краем уха ловлю небрежно брошенное «…страшная… ну которую ненавидит Коста…», я резко замираю, будто вкопанный, и ловлю отрывок её имени, выплюнутый словно ругательство. При звуке ее имени, пусть даже неполном, внутри меня проскакивает молния, заканчиваясь в висках раскатистым громом. Я резко разворачиваюсь в направлении говорящих. Два хорошо знакомых мне парня с ног до головы одетые в темные кожаные костюмы байкеров. Это мои давние кореши — Доминик и Дилан. Они стояли в центре обступившей их толпы и что-то громко обсуждали, обильно жестикулируя и ехидно смеясь. Какие-то новые и очень интересные сплетни, и потому их быстро все плотнее окружала толпа зевак.
— Это я! Я ее сбил, парни! — хвалился белобрысый Доминик, — она стояла к трамваю рожей, к лесу — жопой, и я прямо туда и… шарах!
— Ага! Она метра три пролетела! — вторил ему рыжий Доминик, — а еще потом жопой об рельсы хрясь… О, Коста! Вот ты где!
— Иди к нам!
Кровь в моих жилах закипела, я сжал кулаки до такой степени, что ногти впились до боли в мои ладони. Не видя ничего перед собой от ярости, застилающей глаза белой пеленой, я грубо распихивал собравшихся зевак — студентов с нашего элитного факультета. Разодетые пафосные придурки, ненавижу вас всех!
— Вот, смотри! Это я почти селфи с ней сделал! — достал дорогой телефон Доминик, сканируя прищуренным взглядом толпу, словно пытаясь кого-то найти. — Эй, парни, а Тедди никто не видел? Такого пухленького косоглазого кабанчика… Блин, а жаль! Он бы заценил фотку…
— Коста, здорово! — протянул мне свою раскрытую ладонь Дилан, широко и услужливо улыбаясь, словно ждал от меня не рукопожатия, а подачки. Я его грубо проигнорировал, едва не сплюнув в его жалкую протянутую ручонку.
Доминик, видя полное фиаско Дилана, решил отказаться от рукопожатия со мной и вместо своей руки протянул мне телефон, на экране которого были отчетливо видны трамвайные пути, поперек которых лежала худенькая фигурка в темных джинсах и футболке. Я, конечно же, без труда узнал эти темные непослушные пряди и острые скулы, жаль, что голубые, как небесная гладь, глаза сейчас были закрыты…
— Костян, вечер добрый! Вот смотри! Это та уродка… ну которую ты хотел проучить. В общем, теперь ее точно не будет в академии! — самодовольно заявил Доминик, тыкая в экран и зачем-то увеличивая фотографию, именно в том месте, где сейчас было ее бледное, словно фарфоровое, неподвижное лицо, перекошенное болью. — Никогда! Круто, да?
Мои стиснутые до боли зубы захрустели, сжатые кулаки затряслись от немой ярости, перед глазами поплыла теперь уже не белая, а кроваво-красная пелена.
— Там еще была белка…швырялась в нас шишками, бесхвостая дура! — это были последние слова Доминика, когда его личико еще было милым, а нос — целым. — Я ее потом сбил шишкой с сосны. Прикинь? О…ай!
Хрясь! Мой правый кулак со всего размаху угодил прямо в середину загорелого холеного лица парня, круша его нос в кровавую отбивную. Но мне было этого мало, ох как мало…
«За уродку!» Хрясь!
«За то, что сбил ее, подло подравшись сзади!» Хрясь!
«За то, что из-за тебя ее больше никогда не увижу!» Хрясь!
«Просто так!» Хрясь! Хрясь! Хрясь!
Я бил его по лицу со всего плеча, не жалея свои разбитые костяшки и не замечая крики и оханья окружающих.
Рыжий Дилан в ужасе попятился
