Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1982 год

— Они что, думают, будто фотоаппарат унесет часть их души? — спросил я, поскольку сталкивался с таким повернем среди индейцев в горах. Там некоторые старики считали, что если на бумаге появляется изображение человека, значит, его уносят с собой и с ним могут сделать что угодно.

— Нет,— возразил Джони.— Они не любят, когда их фотографируют без рубашек, потому что они цивилизованные люди, а их хотят представить как диких индейцев. Понимаешь?

Через несколько минут мы вышли на небольшую полянку. Справа стояла хижина — как везде в джунглях, крыша на столбиках. В метре от земли к столбикам прилажен помост из досок и тонких стволов деревьев, в двух метрах от пола начиналась двускатная крыша из пахи. На полу, свесив ноги, сидели индейцы: старик лет шестидесяти, старуха неопределенного возраста, сухая, с вытекшим глазом, молодая тридцатилетняя женщина и совсем юная, лет шестнадцати, индеанка в положении. Рядом с ними в пыли вместе с двумя собаками, индюком и поросятами возились малыши.

Я остановился, поздоровался со стариком, потом со всеми остальными. Они приветливо посмотрели на меня, а после того как я угостил их сигаретами (закурили все взрослые), разговор пошел совсем непринужденный.

Старик рассказал, что двое его детей ходят теперь в школу (одному мальчику — десять лет, девочке — двенадцать). Спросил на всякий случай, не знаю ли я какого-нибудь доктора, который вылечил бы припадки у его сына... Женщины сидели тихо, в разговор не встревали, а только добродушно улыбались. Когда я спросил их о мужьях и отцах их детей, они сказали, что мужья на лесозаготовках, но скоро будут здесь, что один из соседей уже вернулся.

Я попросил старика познакомить меня с этим дровосеком. Старик с радостью согласился (видно, ему самому хотелось навестить соседа, но не было особой причины), и мы все вместе, с женщинами и детьми, двинулись по тропинке.

О приближении к дому дровосека известила музыка. Настил пола был поднят довольно высоко над землей. Пришлось подниматься по лестнице — толстому бревну с засечками.

Хозяин, парень лет двадцати пяти, непринужденно, весело поздоровался со мной за руку. Показал ручную выдру, которая спокойно ходила по дому. Мне, правда, показалось, что выдру он показывал не столько мне, сколько девушкам-индеанкам, пришедшим к нему на звуки музыки. Девушки не заходили в дом, а толпились вокруг, смущенно хихикая. Видно, хозяин был завидным женихом. Я рассмотрел выдру и только теперь подумал: а откуда, собственно, здесь, в доме индейца, музыка? Ведь электричества в этой деревушке и быть не могло. Поискал глазами и увидел небольшой проигрыватель. Он работал от батареек. Хозяин, заметив, что я интересуюсь проигрывателем, великодушно разрешил мне его рассмотреть.

— Вот, это я заработал на лесозаготовках,— с гордостью сказал он.

— Купил? — спросил я.

— Зачем же покупать? Заработал,— сказал он.

— А что ты делал?

— Рубил лес.

— Долго рубил?

— Шесть месяцев.

— И получил этот проигрыватель?

— Да,— ответил он, не понимая, что меня так интересует.

— И это все, что тебе заплатили?

— Нет, конечно, не все,— ответил он,— вот, мне дали еще пластинку.

Я невольно вспомнил Алитета и все описанные в романах отношения между скупщиками пушнины и звероловами нашего Севера до революции. Передо мной был самый настоящий, наивный, работящий Алитет, только из джунглей Амазонки. За шесть месяцев он получил еду, одежду, этот проигрыватель на батарейках и одну пластинку. И был счастлив...

Через два дня я рассказал об этом в Икитосе Луч Яплаку. Тот рассмеялся.

— Хорошо, что хоть это дали, а могли вообще прогнать. Но если тебя интересует, как платят нашим индейцам на лесозаготовках, то готовься: завтра же полетим на реку Напо, к границе с Эквадором...

— А почему именно на Напо? — спросил я в надежде, что мы могли бы выбрать местечко и поближе. Летать по притокам Амазонки и кормить комаров мне поднадоело.

— Потому что я должен лететь с проверкой именно туда, а в другое место мы можем пойти только на катере. Это займет неделю. Зато на самолете мы за день обернемся. Понятно?

— Понятно,— сказал я.— А кто же нас туда повезет? Разве «Петроперу» снова даст самолет?

— Нас повезут отцы-миссионеры,— весело сказал Лучо.— Только — язык за зубами. Если будут спрашивать, кто ты, скажешь — мой помощник. И все.

...Мы приземлились. Вдали виднелись штабеля бревен, какие-то постройки. Лучо занялся своими делами: осматривал подготовленные для распилки деревья, выяснял у хозяина лесопилки перспективы производства, что-то записывал в блокнот. Оказалось, перспективы для работы неважные. Лес в округе повырубили, и теперь транспортировка бревен из глубинки обходится дорого. Нужно или переносить лесопилку на новое место, для чего необходимо выправить в Икитосе разрешение, или договариваться о сплаве леса через границу. Когда хозяин освободился, я попросил познакомить меня с рабочими. Тот не удивился просьбе и позвал всех, кто был в это время на лесопилке. Пришло человек шесть. Все поздоровались со мной и с Лучо за руку. Но не пожимали ее, а как-то очень осторожно, чтобы не причинить никакого беспокойства, проводили раскрытой ладонью по моей ладони. В этом жесте было, наверное, что-то от первобытного: показать, что в руке камня нет. Все рабочие и работницы лесопилки были местными индейцами...

— Долго мы провозились здесь,— сказал Лучо.— Нужно спешить.

Мы снова сели на воду, уже в другом месте, слезли в присланную с берега лодчонку. На ней дошли до плотов.

— Ты пойди поговори с индейцами, а я пока подпишу кое-какие бумаги,— сказал Лучо.

Я подошел к пожилому индейцу. Как мне показалось, он был занят меньше других — разбирал какую-то снасть.

— Простите, вы давно здесь работаете? — спросил я его.

— Давно, сеньор,— ответил он спокойно, хотя, думаю, ему нечасто доводилось разговаривать с незнакомыми людьми.

— Что вы делаете?

— Рублю лес, готовлю его к сплаву.

— Как оплачивается ваша работа? Что вы за нее получаете?

— Оплачивается хорошо, сеньор. За разные сорта по 8, 16 и по 20 солей за кубометр. Все зависит от сорта дерева, сеньор.

— А какое дерево здесь вы добываете?

Рабочий назвал несколько сортов дерева, но я ничего не понял. Он пользовался местными названиями. Я записал их. А показать Лучо смог только на следующий день в Икитосе. В самолете поговорить не удалось: мы везли заболевшего гепатитом индейца. Летчик взял его четвертым, мы летели почти в обнимку с этим больным.

— Лучо,— сказал я, когда наутро мы встретились в моем номере гостиницы для последнего разговора,— скажи, зачем ты возил меня на Напо? Кажется, я все это уже видел на Коррентес?

— Причин тому много. Во-первых, джунгли на Напо немного другие, если ты заметил. Там, где мы были, место повыше, воздух посуше, деревья пореже, меньше кустарника. Я хотел тебе показать, что джунгли бывают разные и жить в них можно. Во-вторых, ты видел и лесопилку и лесозаготовки. Лес — это наш постоянно действующий бум. Но, как ты смог убедиться, он мало что дает для развития района. Все уплывает из страны. Ты знаешь, сколько стоят те же сорта дерева, что у тебя записаны здесь, в Икитосе, сплавленные почти бесплатно по реке?

— Откуда же мне знать?! —сказал я.

— Эти сорта стоят опять же 8, 16, 20 солей, только не за кубометр, а за кубический дециметр! Считай разницу! Сколько же лет индейцам работать, чтобы здесь что-то изменилось?

— Ты говоришь мне все это, чтобы объяснить, что история с нефтью может повториться?

— Она может повториться в третий раз. Ты не забыл про каучуковый бум, который тоже ничего не дал? Но должен тебе сказать, я мечтаю о другом. Я хочу, чтобы вместе с нефтью в джунгли пришли школы и больницы, культура...

Владимир Весенский Икитос — Лима — Москва

Небо моих птиц

Почему, не знаю, но зрелище свободно парящей в небе птицы всегда вызывало у меня чувство... восторга. Это одна из тех немногих картинок природы, на которые я могу смотреть не отрываясь часами.

Я рос в довоенном Крыму, и нередко свою кровать выставлял вечерами во двор. Утром, открыв глаза, первым долгом осматривал голубое высокое небо и в нем видел либо стайку звенящих быстрокрылых стрижей, уже вылетевших на первый утренний промысел, либо кружащего грифа или коршуна. Я не знал тогда, наслаждаясь их плавным и красивым полетом, что эти птицы парят над городом неспроста.

Кружит этакий великан в выси, ни разу не взмахнув крыльями, и становится все меньше и меньше — это нагретый уже жарким утренним солнцем воздух устремляется вверх, вознося пернатого планериста к зениту.

А днем, правда изредка, происходило необыкновенное событие. О приближении его оповещали громкие вопли с соседних дворов, хлопанье палками по доскам сараев. А это мои сверстники и ребята постарше, разводившие голубей, замечали в небе ястреба или сокола, уже занявшего над голубиной стаей выгодную воздушную позицию. Мгновение — и вот уже, рассекая воздух, с неба несется что-то продолговатое, форму которого и не определить. Не уловить и момент удара: лишь перышки бедолаги вспыхнут облачком-взрывом и отлетят в сторону.