Мой друг – домовой - Гектор Шульц
– Их убила банда отморозков, когда Игнатьевы прогуливались по улицам? – тихо спросил я. Сердце билось, как сумасшедшее.
– Да, – грустно покачал головой старичок. – Суровое было время. Голод, преступность, угроза войны. Эта шайка причинила зло очень многим. На их руках много крови.
– Спасибо за помощь. Вы оказали мне большую услугу, – я сунул в сморщенную руку смотрителя деньги, но тот покачал головой.
– Не нужно, молодой человек. Я рад, что смог вам помочь. Вижу, вам и правда это было важно, – улыбнулся он в ответ.
По пути домой я раздумывал о том, что удалось узнать. Как мне это преподнести Нафане? Домовенок и так был очень ранимым, а после драки с бесприютным домовым, еще не до конца поправился. Но и промолчать я не мог.
– И где ты шляешься, Андреюшко? – с порога заявил мне Нафаня. Домовой, надув губы, замер в коридоре, ожидая, пока я разденусь. – Я, значит, просыпаюсь, а барина и нет. Яишенка не пожарена. Кофе не сварен. Помирай, Нафанюшка, голодной смертью.
– Я по делам ездил, не гунди, – улыбнулся я. Нафаня, надувшись, улыбку не поддержал. – Ну, что ты смотришь? Говорю же, по делам ездил. Будет тебе кофе и яичница.
– По каким делам? – я понял, что домовой так просто не отстанет. – Снова по девкам разъезжаешь? Амуров всяких ищешь? Непутевый барин. Ой, непутевый.
– Дай мне раздеться для начала, – не выдержал я. – Чайник на огонь поставь, в конце концов. А потом вопросами мучай.
Дух, передразнивая меня, поплелся на кухню, бурча под нос про наглого барина и бедного домового. Как и обычно. Я же, вздохнув, понял, что промолчать не смогу.
– Вот, что мне удалось узнать, – закончил я, пересказав Нафане результат моего похода в архив. Домовенок задумчиво потеребил свою соску и посмотрел в окно. Небо затянуло тяжелыми черными тучами. Еще немного и они лопнут, заливая землю прохладным дождем.
– Ох, барин, – тихо буркнул Нафаня, нарушив молчание. – Маленький я был, оказывается. Совсем кроха… Но ты мне вот, что скажи. Чего люди такие жестокие? Ладно, взрослых… А дитя-то почто?
– Это не люди, Нафань. Это нелюди. Они хуже зверей. Забрать чужие жизни за горсть монет? Только полнейший мерзавец решится на такое, – чуть подумав, ответил я, наливая домовенку стопку своего любимого виски «Четыре носа».
– Но ты же хороший, – в темных глазах Нафани блеснули слезы. – Ты не выгнал меня. Помог со страховидлой той, бесприютной. Подарки даришь. Играешь со мной. Терпишь Нафанюшку.
– Не все люди плохие, – я закурил и придвинул пачку домовенку. Тот машинально взял сигарету и себе. – Теперь все в прошлом. Ты знаешь, кто твои родители. И самое главное, знаешь, кто ты.
– Только непонятно, барин, как я стал домовым-то? – задумался Нафаня. – Почему именно я, а не мои родители?
– Когда ты мне только показался, я пошел в библиотеку, чтобы поискать какую-нибудь информацию о домовых, помнишь? – домовенок кивнул. – Так вот. В одной книге было написано, что домовой – это душа некрещенного ребенка, чей жизненный путь трагически оборвался. В 30-х годах с религией боролись жесткими мерами, и таинство Крещения ты скорее всего не прошел.
– Тю. А я думал, что крещенный, – грустно протянул он, выпуская под потолок клубы дыма. – И поэтому я очутился в родительской квартире в виде духа?
– Получается, что так. Домовой – это не только дух, но и олицетворение всех поступков и эмоций жильцов, что здесь живут и жили когда-то. Ты подстраиваешься под каждого и перенимаешь их привычки и повадки. Петька приучил тебя пить и курить, а я дал тебе музыку, игры и обычное внимание. По крайней мере, теперь мне понятно, почему ты иногда такой сентиментальный. Душа ребенка непредсказуема. Ты можешь радоваться, ругаться, нежничать со мной или рыдать, как дурачок, утопивший в луже свою машинку. Тебе просто не хватает тепла и заботы, которых ты был когда-то лишен.
– Барин, можно тебя попросить кой о чем, а? – Нафаня перебрался ко мне на колени и преданно заглянул в глаза. Я кивнул и домовенок тихо добавил. – Ты это… Когда соберешься уезжать от меня. Скажи мне об этом, хорошо? Не убегай, как те… ну, другие. Ладно?
– Дурилка ты, пушистый. Опять глупости лопочешь? – удивился я, легонько ткнув домовенка пальцем в живот. Однако тот даже не улыбнулся.
– Знаю, что я тот еще аспид. Ты вон злишься на меня часто. Но ты мой друг. А друзья иногда сорятся, барин…
– Никуда я не уезжаю и не собираюсь, Нафань, – улыбнулся я в ответ, почесав Нафаню за ушком. – Мы же семья. А семья заботится друг о друге.
– Ааа! Лепо-то как сказал, барин, – заныл дух, орошая мою майку грязными слезами.
– Нафань, кончай концерт, – скривился я, почувствовав, что тоже сейчас зареву. – Еще раз повторю. Никуда я не уезжаю и не собираюсь тебя бросать. Раз уж мы вытерпели год вместе, то и остальное время как-нибудь да сладим.
– Ох, твоя правда, барин. Твоя правда, – домовенок вытер глаза и ехидно посмотрел на меня. – Мы в футбол играть будем? Я реванш хочу! Не след смертным настоящего боярина побивать на поле бранном.
– Беги, включай, – усмехнулся я. – Будет тебе реванш, будет. Его ты вовек не забудешь.
Домовенок умчался включать приставку, а я, докурив сигарету, посмотрел в окно. Там, проплывали большие дождевые облака. Скоро хлынет ливень, став хорошим завершением этого грустного дня.
И пусть этот ливень смоет все плохое в нашей жизни, принеся нам свежесть и чистоту.
Глава одиннадцатая. День рождения домового.
Нафаня долго приходил в себя после драки с бесприютным домовым. Пока он болел, мне удалось узнать его историю. Грустную и тяжелую. Домовенок погрустил пару дней, как обычно напился до невменяемого состояния и вновь вернулся к прежней жизни. Но самое главное – я узнал, когда именно домовой появился на свет. День его человеческого рождения.
Конечно, за месяц до него он измучил меня настолько, что его день рождения стал казаться предвестником Апокалипсиса, когда тысячи таких Нафань появятся из ниоткуда и начнут пакостить всем подряд. Но так как я любил своего буйного соседа, то задумался о том, как бы порадовать горемыку.
Утро в день рождения Нафани выдалось солнечным и жарким. Этот июнь радовал такими деньками, без намека на дождь или тучи.
– Барин, ну вставай, – канючил
