Шкаф - Ирэн Блейк
— Мамочка, что же теперь… — сквозь рыдания я различал её слова, тихие, но режущие ножом сердце.
— С бесовщиной нужно бороться крестом, постом, да молитвой, — громко прорезал тишину бас попа. — Можно освятить воду. Крест то у меня при себе имеется, — со знанием дела, добавил Анатолий.
Мы не могли бросить в доме Ленку. Никак. Поэтому все вместе направились на кухню. Казанова и Леший остановили меня в коридоре и шепнули, что женщинам нужно уходить из дома одним. Пусть спасаются. Бегут прочь, лишь бы подальше отсюда.
— А девочку мы найдём и не сдадимся так просто, пусть это и чертовщина, хрен с ней, — сказал я шёпотом Наташке на ухо и добавил, чтобы с подругами делала ноги.
Женщины намеревались выйти через кухню и только подошли к двери, как священник неожиданно крикнул:
— Стойте!
Анатолий первым подошёл к двери и брызнул на неё святой водой из глубокой тарелки, которую несколько минут назад освятил с помощью молитвы и креста. Стоило каплям коснуться её поверхности, как дверь, будто бы живая амёба, прогнулась внутрь и, подобно упругому ластику, снова выпрямилась. Теперь мы отчетливо видели, что это и не дверь вовсе, а что-то другое. Мокрое, искрящееся не то инеем, не то паутиной.
Все растерялись, но отошли от двери подальше.
— Давайте в окно, — тихо предложила Наташка.
Женщины направились к большому окну над гарнитурным кухонным столиком, где моя жена так часто резала на разделочной доске овощи. Белый, как горящий магний, свет молнии высветил, что с подоконника что-то подтекает. Что-то липкое, прозрачное, как сопля, оно шлёпалось на поверхность стола и затекало в раковину. Столешница нездорово серебрилась инеем. Я моргнул. Хотелось себя ущипнуть, чтобы не погружаться наяву в кошмарный сон, окончательно теряя связь с реальностью. Глянул на часы на холодильнике. Стрелка не двигалась. И тут я понял, что не слышу вообще ничего. Ни дыхания, ни ветра за окном, ни грома. Инга уже подошла к столу, намереваясь открыть окно. Она что ослепла?
— Нет!!! — с надрывом крикнул я и бросил первое, что попалось под руку, в окно. Это было махровое полотенце для посуды. Оно буквально всосалось в стекло.
— Морок. Бесы снова нас водят за нос, — оповестил всех поп.
Значит, из дома так просто не выбраться. Злость неведомо на кого душила, и я матюгнулся, сметая собственный страх той же злостью, — и сказал, обращаясь к попу, крепко потряхивая его за свитер:
— Раз такой умный, то что нам делать? Что делать, Анатолий!? — рявкнул я, чувствуя, как скрипят зубы и брызжет изо рта слюна.
Он почесал взъерошенные волосы, затем, задумавшись, отрешённо смотрел то на стену, то на блестящие молнии за окном. Наконец, измученным голосом выдавил из себя:
— Час от часу не легче. И ведь во сне такое привидеться, не могло, да? — криво ухмыльнулся он, — что угожу в такую знатную передрягу. Предлагаю выманить их и сжечь напалмом. Водка, спиртное же у вас найдётся?
— Нужно оставить женщин в безопасном месте, — как-то пискляво выдавил из себя Казанова.
— Где ты видишь здесь безопасное место, а? — окрысился я на друга.
Казанова сразу заткнулся.
— Мы не будем разделяться, — подала голос Наташка. — Так девочки? — спросила моя жена.
Женщины, сбившиеся в кучу, кивнули. Вот только свечи больше ни в какую не зажигались. Кто бы тут что подумал про возникшую аномальную зону и потерявшие своё привычное значение законы физики?
— Спички в столике. Всё спиртное в баре и остатки в холодильнике, — озвучил я свои мысли.
Поп громко хохотнул и тут же открыл отключившийся без электричества холодильник. В темноте стал шарить наощупь, пока я не догадался включить газовую плиту. Опа. Зажглась. Так Анатолий вытащил из холодильника водку и, открыв пробку, тут же стал жадно глотать, точно страдающий от жажды в пустыне. В этот момент все, что он сказал раньше, все его уверенные слова, показались мне очередным пустым звуком. Мне захотелось ему крепко, от всей души вмазать. Выместить злость за всех и за всё случившееся сразу. Как он смеет тут напиваться? Казанова и Леший точно почувствовали моё дикое, взвинченное состояние, быстро подошли ко мне да, положив руки на плечи, шепнули парочку успокаивающих слов. Я вздохнул и поёжился от озноба и, пересилив себя, стиснув зубы, стал ждать. Поп вылакал почти полбутылки. Затем взял полотенце и порезал его на лоскутки, добавил бумаги и стал напихивать всё это в бутылки с остальной водкой.
Леший засуетился подсовывая ему поочерёдно бутылки с коньяком, не пощадил даже виски, который притащил из буфета Казанова. Неожиданно поп крякнул и, прокашлявшись, приказал нам произнести вместе с ним молитву и, перекрестившись, сказал:
— Ну, с Богом!
Мы все вооружились бутылками с зажигательной смесью и разобрали все кухонные ножи. Топорики оказались лишь у меня и Казановы. С трудом зажгли единственную свечу, прежде освятив её водой из миски. Водой также смочили губы и глаза. Для отвода бесовского морока — так пояснил священник, и неожиданно мне захотелось узнать, чем он в действительности занимался в своей приходской жизни. Уж точно не проповеди читал, раз такой знаток чертовщины.
Мы гуськом поднимались по лестнице. Вокруг тишина, а холод будто бы даже слегка пощипывал кожу, и ступеньки под ногами скользили. Из приоткрытой двери в мастерскую струился грязный серый свет. Отчаянный, затравленный, как у придушенного хорька, детский крик заставил вздрогнуть. Светка тут же ринулась вперёд. Священник успел её остановить. Он зашёл в комнату первым и хрипло крякнул.
Куда ни посмотри, всё в мастерской покрывала белесая корка изморози и льда, даже на стенах красовался иней. А возле шкафа сидела Ленка, рядом с девочкой то самое круглое нечто, заметно разросшееся в размерах, точно яйцо, изнутри поражённое гнильцой. Вскрикнула Инга, стоящая позади всех. Лёгкий, удушливо пахнувший тухлятиной воздушный поток заставил жалобно затрепетать свечу в руках попа. Треск, звук паденья, затем сильный крик боли позади нас. Леший, стоявший прямо за мной, рядом с Наташкой и Светкой, собирался броситься назад, за Ингой, но не вышло. Резко хлопнула дверь, прищемив ему руку. Леший заорал от боли. Дверь снова резко распахнулась и закрылась — на этот раз плотно. Тихий смех, точно шуршанье сминаемой бумаги, идущий с лестницы, враз перерос в проказливое хихиканье, которое было слышно даже сквозь вой лешего, баюкающего свою руку со сломанными пальцами. Инга (это точно была она) снова вскрикнула — и всё оборвалось тишиной.
Я, Казанова, Наташка, Светка и священник безуспешно пытались помочь Лешему. По лицу Лешего, прикусившего до крови губу, стекал пот. Снова щелчок.
