Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1981 год
Недавно на пустыре в Иерусалиме не имеющие жилья молодожены и обитатели лачуг нелегально построили символический «палаточный лагерь». Несколько сот человек, составляющие его население, в том числе активисты сефарды из организации «Черные пантеры», ожидают и даже надеются на столкновение с полицией, когда власти попытаются выселить их. Ведь это явится прекрасным способом показать, какая пропасть лежит между ними и жителями поселений на Западном берегу, в основном недавними иммигрантами из США, чью безопасность день и ночь охраняет израильская армия.
Вообще армия представляет собой самый чувствительный социальный барометр в Израиле. Да и может ли быть иначе, если четыре пятых ее личного состава — это резервисты и проходящие начальную подготовку призывники. Причем военная служба считается одной из главных форм воспитания израильской молодежи в армии юношам и девушкам должны внушить, что они являются равноправными гражданами с определенными обязанностями перед обществом. Между тем происходящее в армии в последние два-три года не может не вселять тревогу. Причем дело не только в том, что, по словам начальника военной полиции, сейчас зарегистрировано не только рекордное число дезертиров, уклоняющихся от службы призывников, заключенных в военных тюрьмах, но и случаев нападения на сержантский состав. (Особенно резко подскочило в военных тюрьмах число содержащихся там солдат-девушек, которых призывают в армию наравне с юношами.) «Ведь армия является зеркалом общества, из которого она набирается, — говорит он. — Если в ней больше наркоманов, то это потому, что много израильской молодежи пристрастилось к наркотикам. Оружия стали воровать в несколько раз больше, поскольку организованная преступность создала для него обширный рынок». К этому можно добавить, что армию опозорил не кто иной, как сам начальник генерального штаба генерал Эйтан. Он помиловал трех израильских солдат, осужденных военным судом за убийство ни в чем не повинных арабов. Взять, например, дело лейтенанта Дэниеля Пинто, попавшего в тюрьму за то, что два года назад во время вторжения в Южный Ливан задушил четырех крестьян. Благодаря вмешательству генерала Эйтана Пинто провел за решеткой всего шестнадцать месяцев — по четыре за каждое убийство. Символичность этого не может не возмущать каждого, у кого есть хоть капля совести.
Филипп Джексон, Рут Кейл, английские журналисты («Обсервер»)
Перевел с английского С. Милин
Школа Дрем-Хеда
До сих пор он жил, как десятки других собак поселка: рыскал в поисках куска моржатины или оленьей кости, облаивал или обнюхивал прохожего, ждал — не перепадет ли чего, а в полнолуние или перед сильной пургой присоединялся к сводному песьему хору. Не то чтобы у него не было хозяина — было, даже два, — и каждый старался переманить его на свою сторону, но пес никого не признавал. Грех, конечно, жаловаться, жил не хуже других. Обычная собачья жизнь. И все же чего-то не хватало, что-то тревожило — быть может, внутренний голос нашептывал ему, что все-таки есть иная жизнь, более настоящая и прекрасная...
Надо сказать, пес был неунывающего нрава, к тому же молод — ему исполнился год. Он никогда не уходил далеко от поселка, лишь раз нюхал след медведя и, как рассказывают, бросился было в погоню, но его не пустили. Выглядел он образцово красивой рыжей масти, крупный, уши торчком и хвост серпом. Слегка удивляло только имя, необычное для чукотской лайки, — Барон.
Когда мы попросили его у одного из хозяев, чтобы взять с собой в горы на время экспедиции (Экспедиция эта состоялась в 1979 году и была организована Главным управлением охотничьего хозяйства и заповедников при Совете Министров РСФСР.), тот сразу согласился. И пес не колебался: спокойно дал надеть на себя ошейники увести. Перед отлетом он повертел головой, словно слепка раздумывая, потом решительно прыгнул в темное нутро вертолета.
В северо-западном углу заповедного острова Врангеля есть небольшая группа гор с таинственным названием Дрем-Хед. Место это — крупнейший в мире родильный дом белых медведей. К ним-то мы и прибыли. Вертолет окатил нас на прощание снежным душем и исчез. Мы остались одни четыре человека и собака.
Совершенная тишина — до звона в ушах — обступила нас. Молчало небо, высокое, туго натянутое, аккуратно заправленное за горизонт, скрепленное огромным сургучом солнца. Молчала спеленутая сверкающим снегом земля. Молчало вдали изрезанное торосами, скованное льдом море. Кое-где в долинках висел морозный туман: испарялся снег, в этих наплывах вспыхивали обрывки радуги — такое часто бывает в высоких широтах в начале марта.
Избушка, в которой нам предстояло жить, еле виднелась из-под сугроба, наметенного у подножия склона. Пока мы откапывали ее и перетаскивали снаряжение, Барон обегал все вокруг и вернулся недоумевающий: куда он попал? Ни следа, ни запаха. Оборудовав себе жилье, мы и Барону вырыли удобную нору — на случай пурги и сильных морозов. Однако он устроился недалеко от порога, на снежном взгорке, свернувшись по обычаю северных лаек крендельком.
Больше всего поражает в Арктике простор, распахнутость пространства... Закат. Горы покраснели, потом стали нежно-розовыми, подернулись сединой. Снизу наливается холодная синева. На западе, над перевалом, небо еще подсвечено и прозрачно, горная гряда непроницаемо черна, выделяется резко, отчетливо.
С востока клубится сиреневая мгла — ничего не разглядишь в ней, проблескивают только самые крупные звезды. Вдруг мощный купол света опрокидывается из зенита, бахрома его полощется, как от ветра, стенки из зеленого ливня ходят ходуном. Северное сияние. Мороз загоняет под крышу. Но через несколько минут не выдерживаем, выходим опять. Световой шатер переливается малиновым и тускнеет, а на смену ему бьет из-за горизонта ярко-зеленый столб…
Так меняется ночь, с каждым часом переходя свои рубежи.
...Утром разбудил Барон — он заглядывал в тусклое оконце и царапал стекло лапой: пора, мол, вставать, лежебоки, впереди трудный день! Позавтракав, мы отправились в первый разведывательный маршрут, на поиски берлог.
С перевала Дрем-Хед открылся весь — от каменистых, черных, промороженных вершин до мягких, убаюканных ветрами распадков. Окруженный с двух сторон низкой полосой тундры, а с двух других морем, он возвышался в пустынном пространстве, в оранжевом мареве, как средневековый, засыпанный белым песком, давно вымерший город. Но жизнь здесь была. Мы знали, что на этих склонах и террасах, под покровом снега, лежат и даже передвигаются большие, сильные звери, а рядом с ними ползают их дети. Каждую осень несколько десятков медведиц приходят сюда из просторов Ледовитого океана, выбирают место для берлог, закапываются в снег, полярный ветер наносит над ними крышу, и там, под снегом, они выводят потомство. Сюда ведет их природный инстинкт...
Мы знали: звери есть, но где?.. Пока матуха не вскрыла свое убежище, обнаружить ее почти невозможно. Если, конечно, не провалишься в какую-нибудь берлогу с очень тонким потолком.
Целый день бродили мы по горам, отмечая мало-мальски подозрительные места, но ничего не нашли. Все это время Барон сновал челноком, поперечными галсами, успевал и обследовать склоны, и навестить каждого из нас — лихо, с разбегу бросался на грудь: как, мол, порядок? Пошли дальше? Его морда покрылась светлой опушкой инея. На крутых обледеневших скатах лапы его заплетались и скользили — не раз он кубарем летел вниз.
Уже на обратном пути мы услышали его громкий призывный лай. Он крутился и прыгал вокруг одной точки, разрывая ее лапами, совал морду в снег и тут же отскакивал, словно поддетый невидимой ногой. Подойдя ближе, мы расслышали приглушенное снегом грозное шипение...
Так дальше и пошло. Почти каждый день наш разведчик обнаруживал новые подснежные логова и все их запоминал. Потом нам чаще и чаще стали попадаться на склонах темные округлые дыры — это означало, что настал срок медведицам выводить малышей на свет.
Начальник нашего отряда Станислав Беликов объявил: начинаем мечение. Состоялся «военный совет»: распределили обязанности, обговорили возможные неожиданности, приготовили снаряжение. Не последняя роль в наших расчетах отводилась Барону.
Для начала мы выбрали очень удобную берлогу: недалеко от избушки, на невысоком пологом склоне. Все шло строго по плану. Барон лаем дает понять, что берлога обитаема.
Один из нас, взяв лопату, осторожно приближается к отверстию и забрасывает его снегом. Другой стоит рядом, с ружьем, заряженным «летающим» шприцем. В шприце — специальный препарат парализующего действия. Двое других — с карабином и ракетницей — поодаль, на страховке.
И все бы хорошо, если бы не Барон. Слишком уж он усердствовал: заскакивал в берлогу, а потом стремительно, задом вперед вылетал из нее и, конечно, разбрасывал тот самый снег, которым мы пытались закупорить отверстие. Отвести бы его, но куда? Вот проблема! Наконец укрепили у подножья горы шест и привязали к нему.
