Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1967 год
Поэтому ко всем сообщениям о «человеческом языке» дельфинов надо относиться с большой осторожностью, так как зачастую это просто погоня за сенсацией, желание как можно скорее заявить, что наконец-то сознательный контакт человека с дельфином установлен. А эта проблема, с моей точки зрения, действительно наиболее интересная из всех проблем, «поставленных дельфинами». Я много лет работаю с этими животными как на юге, так и на севере нашей страны и неоднократно убеждался в понятливости дельфинов, в быстроте их реакции, которая зачастую опережает нашу, в крайнем их дружелюбии по отношению к людям и в каком-то стремлении дельфина понять человека.
Сейчас в США, например, разрабатывается система штурманского обучения дельфинов с-целью приучить их плыть в определенный заданный им район моря. Ведутся исследования по использованию дельфинов в работах по океанографии. Одним из примеров такого использования может служить дельфин Таффи, который так многосторонне использовался при глубоководных работах станции «Силэб-II». О легкости налаживания «рабочих» контактов говорят также данные, полученные нашей лабораторией. И мне кажется, что сейчас даже трудно предвидеть все те перспективы, которые откроются перед наукой, когда сознательные контакты между человеком и дельфином станут реальностью.
Джеральд Даррелл. Строптивый питон
Это хроника нашего шестимесячного путешествия в горные саванны Камеруна в Западной Африке. Нас привела туда не совсем обычная причина: дело в том, что мы задумали устроить свой собственный зоопарк.
После войны я снарядил несколько экспедиций за дикими животными в разные концы света. И каждый раз, когда дружба с привезенными зверями только-только начинала приносить плоды, когда открывалась бесподобная возможность изучать повадки и нрав животного, приходилось расставаться.
Я видел только один выход: завести свой собственный зоопарк. Конечно, он будет открыт для посетителей; я представлял его себе как своего рода самоокупающуюся лабораторию, где можно держать и наблюдать добытых мной животных.
Но была еще одна, на мой взгляд, более важная причина создать зоопарк. Как и многих людей, меня очень тревожит, что повсеместно из года в год человек медленно, но верно, прямо или косвенно истребляет разные виды диких животных. Много уважаемых организаций, не жалея сил, пытаются решить эту проблему, но я знаю бездну видов, которые не могут рассчитывать на надлежащую защиту, так как они слишком мелки и не представляют ценности ни для коммерции, ни для туризма. В моих глазах истребление любого вида — уголовный акт, равный уничтожению неповторимых памятников культуры, таких, как картины Рембрандта или Акрополь. Много лет я мечтал учредить подобный зоопарк, и вот как будто пришло самое время начать.
Любой рассудительный человек, замыслив такое дело, сперва оборудовал бы зоосад, а уж потом добыл животных. Но мне редко удавалось чего-либо достичь, действуя логично. Сперва я раздобыл животных и только после этого принялся искать участок для зоопарка. Это оказалось далеко не просто, и теперь, оглядываясь на прошлое, я поражаюсь собственной дерзости.
Следовательно, это рассказ о том, как я создавал зоопарк.
Сидя на оплетенной бугенвиллеей веранде, я смотрел на искристые голубые воды залива Виктория, испещренного множеством лесистых островков — словно кто-то небрежно рассыпал на его поверхности зеленые меховые шапочки. Лихо посвистывая, пролетели два. серых попугая, и в ярком синем небе призывно отдавалось их звонкое «ку-ии». Стайка утлых челнов черными рыбами сновала между островками, и через залив до меня невнятно доносились крики и речь рыбаков. Вверху, на высоких пальмах, затеняющих дом, без умолку щебетали ткачики, прилежно отрывая от листьев полоски для своих корзиновидных гнезд, а за домом, где начинался лес, птица лудильщик монотонно кричала: «Тоинк... тоинк... тоинк!»— словно кто-то безостановочно стучал по крохотной наковальне. По моей спине струйками катился пот, рубаха взмокла, и стакан пива на столике рядом уже нагрелся. Я снова в Западной Африке...
Оторвав взгляд от крупной оранжевоголовой ящерицы — она взобралась на перила и усердно кивала, будто приветствуя солнце, — я вернулся к письму, которое сочинял:
Фону Бафута,
Дворец Фона,
Бафут,
Округ Баменда. Камерун.
Я остановился, ища вдохновения. Закурил сигарету, обозрел потные следы, оставленные моими пальцами на клавишах пишущей машинки. Отпил глоток пива и сердито посмотрел на письмо. По ряду причин мне было трудно его составить.
Фон Бафута — богатый, умный, обаятельный монарх, правитель обширного государства, которое раскинулось среди саванны в горах на севере. Восемь лет назад я провел несколько месяцев в его стране, собирая обитающих там необычных, редких животных. Фон показал себя чудесным хозяином. Теперь я собирался опять навестить Фона в его уединении и возобновить нашу дружбу. Однако я был слегка озабочен. Слишком поздно меня осенило, что созданный мной портрет в книге, которую я написал по возвращении, может быть неверно понят. Что Фон мог усмотреть в нем изображение престарелого алкоголика, который проводит дни, накачиваясь вином среди женского цветника. Вот почему я не без трепета принялся писать ему письмо, призванное выяснить, буду ли я желанным гостем в его королевстве. Н-да, вот оборотная сторона литературного труда... Я вздохнул, затушил сигарету и начал:
Мой дорогой друг!
Как ты, возможно, слышал, я вернулся в Камерун, чтобы добыть новых животных и отвезти их к себе на родину. Теперь я приехал сюда, привез с собой жену, и мне хотелось бы познакомить ее с тобой и показать ей твою замечательную страну. Можно нам приехать в Бафут и погостить у тебя, пока мы будем ловить животных? Я хотел бы, как в прошлый раз, поселиться в твоем рестхаузе, если ты позволишь. Надеюсь, ты мне ответишь.
Искренне твой Джеральд Даррелл.
Я отправил это послание с гонцом, приложив две бутылки виски и строго-настрого наказав гонцу, чтобы он не выпил их по дороге. После этого нам оставалось ждать и надеяться, меж тем как гора нашего снаряжения тлела под накаленным брезентом. Через неделю гонец вернулся и вытащил из кармана рваных серо-зеленых шорт письмо. Я живо разорвал конверт, положил листок на стол, и мы с Джеки наклонились над ним.
Дворец Фона, Бафут, Баменда.
Мой дорогой друг!
Очень обрадовался, когда узнал, что ты снова в Камеруне.
Я буду ждать тебя, приезжай в любое время. Оставайся у нас, сколько захочешь, никаких возражений. Мой дом всегда открыт для тебя, когда бы ты ни приехал.
Пожалуйста, передай искренний привет своей жене.
Преданный тебе Фон Бафута.
Я решил, что по пути в Бафут мы задержимся на десять дней в городке Мамфе. Здесь кончается судоходная часть реки Кросс, дальше на много километров простерся безлюдный край. За время двух моих предыдущих приездов в Камерун я убедился, что Мамфе — очень удобная звероловная база.
Знойное марево, казалось, превращало саванну в трепещущее зеленое море. Когда я вылез из раскаленного грузовика и спрыгнул на землю, я больше всего на свете хотел попить, искупаться и поесть — все в указанной последовательности. Почти таким же срочным делом было раздобыть деревянный ящик для нашего первого зверя. Речь шла о чрезвычайно редком животном, детеныше черноногой мангусты, которого я приобрел в деревне в двадцати пяти милях от Мамфе. Я был очень рад, что нашу коллекцию открывает такой редкий экспонат, но моя радость поумерилась, после того как я промучился с мангустой в кабине грузовика два часа. Малыш решил непременно обрыскать все уголки и закоулки, и, боясь, как бы он не застрял в рычагах и не сломал себе ногу, я заточил его у себя за пазухой. Первые полчаса мангуста, фыркая носом, сновала вокруг моей поясницы. В следующие полчаса звереныш вновь и вновь пытался прокопать своими острыми коготками дырочку у меня в животе, когда же я убедил его прекратить это занятие, он захватил ртом кожу на моем боку и принялся упоенно сосать, орошая меня нескончаемым потоком горячей, остро пахнущей мочи. Весь потный, запыленный, я не стал краше от этой процедуры, так что, когда я зашагал по ступенькам дома, с болтающимся из-под наглухо застегнутой мокрой рубахи мангустовым хвостом, вид у меня был, мягко говоря, не совсем презентабельный. Сделав глубокий вдох и стараясь держаться непринужденно, я вошел в ярко освещенную гостиную, где вокруг карточного стола сидели трое. Они вопросительно посмотрели на меня.
— Добрый вечер, — сказал я, чувствуя себя не совсем ловко.— Моя фамилия Даррелл.
Из-за стола поднялся невысокий человек с черным чубом и, дружелюбно улыбаясь, пошел мне навстречу. Он крепко пожал мне руку и, игнорируя внезапность моего появления и странный вид, сосредоточенно уставился мне в глаза.
