Дворянство. Том II. Ступай во тьму - Игорь Игоревич Николаев
Вдовы не оказалось дома, но слуги впустили гостью сразу и без малейших возражений. Точно также пропустили, даже проводили со всем почтением в святая святых – кабинет и библиотеку покойного мэтра. Дом был темен, весь завешан трауром и пропах можжевельником, его ветви полагалось жечь в память о мертвых и у двоебожников, и у верующих в Пантократора.
Елена уже настроилась на долгий и бесполезный поиск – как раз в общей тенденции мрачного и нерадостного дня. Однако искомое нашлось почти сразу, очевидно дело Гигехайма было среди последних, над которыми работал адвокат. Четверти часа оказалось достаточно, чтобы просмотреть записи, понять суть вопроса и захватить документы с собой.
- Держи, - за воротами она протянула Барнаку несколько перевязанных шнурком свитков. – Здесь все.
- Все? – уточнил слегка растерянный кавалер.
- Да.
Елена два-три мгновения героически боролась с жадностью, и совесть победила.
- Вознаграждение отошли вдове.
- Хорошо, - озадаченно согласился Барнак, глядя на бумаги с тщательно скрываемой, но все же очевидной растерянностью. Очевидно, несмотря на близость с Алонсо, знание правил и законов не относилось к достоинствам юноши.
Елена скупо улыбнулась и кратко объяснила суть лазейки, найденной Ульпианом.
- Есть одна возможность. Старый обычай «усыпления» благородного состояния, - она развернула один из листков, прочитала. – «Дворяне, которые торгуют и с этой целью образуют товарищество, вполне могут сделать сие, однако с обязательным уведомлением королевского судьи, ближайшего к месту их проживания. На время продолжительного совершения торговли и образования товарищества его участники остаются носителями благородных фамилий, однако их привилегии усыпляются, подобно тому, как увядает росток в зимнюю пору. Товарищи облагаются тальей, косвенными сборами и ротюрными податями так же, как если бы они были урождены в третьем сословии. Кроме того хорошо будет, если каждый из них назначит в установленном порядке поручителя и управляющего делами владения на время, пока сам будет заниматься делами товарищества. Ибо отправление означенных действий человеком чести, который, однако же, ведет жизнь, достойную купца, премного сложностей повлечет». Понимаешь?
- Кажется, понимаю, - наморщил лоб Гигехайм. – «Усыпление» это понятно, а там есть, как все сделать обратно?
- Есть. «Товарищи вольны вернуть себе упомянутое дворянское достоинство и привилегии оного, когда и как только им заблагорассудится, оставив означенные торговлю и товарищество, и сделав на сей предмет заявление перед королевским судьей, ближайшим к месту их проживания. Наилучшим будет, ежели судья окажется тот, что засвидетельствовал предшествующее изменение. Подобное заявление следует записать в реестре канцелярии суда, а после, отметив надлежащими печатями, отправить в дворянскую апеллу сообразно месту проживания того, кто намерен вернуться к прежнему состоянию. После отправления указанных действий товарищи перестанут считаться товарищами, а также торговцами, купцами и представителями иных занятий, они смогут располагать собой и жить далее без укоризны и ущерба репутации, как подобает благородным людям».
Затаивший дыхание Барнак облегченно выдохнул с видом очень счастливого человека.
- Ну и ссылки на много-много законов, - подытожила Елена. – Еще тут написано, что правило это общее на всей Ойкумене, но в прочих тетрархиях не применяется, поскольку для возвращения в дворянство нужно королевское реабилитационное письмо... Не знаю, что это, но звучит грозно. И, наверное, получить его непросто. А у вас, на юго-востоке, достаточно лишь предстать перед местным королевским судом и заявить о возврате к дворянскому образу жизни. Больше ничего не требуется. Уведомительная процедура.
Последнее она добавила от себя, переведя дословно с русского, благо все нужные слова имелись.
- Коситься будут, - немного огорчился Барнак. – Все равно будут.
Елена поискала местный аналог «вам шашечки или ехать?», не нашла и красноречиво промолчала.
- Но это решение, - подвел оптимистичный итог Гигехайм. – Все-таки решение. Главное, что по старинным обычаям.
Он обозначил поклон женщине и добавил:
- Завтра я пошлю вдове награду. Она будет достойной.
Елена кивнула, осторожно правя конем. Норовистая скотина по-прежнему своевольничала, однако то ли наездница притерпелась, то ли практика наработалась, но теперь дело шло проще. Так, в разговорах и раздумьях, лекарка и рыцарь вернулись обратно. Женщина порывалась расспросить, как там Алонсо, однако не решилась. Она подумала, что если бы Гигехайм хотел, то сам давно рассказал бы. Дважды Елене казалось, что Барнак в свою очередь порывается что-то ей сказать, но молодой рыцарь в последние мгновения сдерживался, хотя нужные слова буквально плясали у него на языке. Может, стоило чуточку подбодрить кавалера и узнать какую-нибудь интересную вещь, однако Елена сосредоточилась на верховой езде. Женщина стала понимать, что всадник управляет больше поворотами корпуса, нежели упряжью, передавая на хребет лошади движения собственного тела. А потом было уже поздно.
Еще за несколько домов до баронского Елена заметила слуг, которые бежали навстречу, как искусанные пчелами. Сердце ухнуло куда-то в пятки, ведь имелась лишь одна причина, способная выгнать почти весь лакейский состав из дома. Там, в пятках, оно и осталось, потому что стоило кому-то заметить Хель, как на лекарку бросились целой толпой.
Вот и все, растерянно подумала она. Вот и все.
Началось.
_________________________
Обычай «усыпления» дворянства применялся в провинции Бретань (кутюмы Бретани, XIV век).
Глава 29
Глава 29
«Говаривал один мой знакомый, что лучше кинжал в брюхо, нежели первые роды. Боль примерно равная, только в первом случае тебе не разрывают задницу. Грубо и, как сказала бы Хель «анатомически неверно», однако справедливо по существу.
Наверное, если бы каждый муж самолично принимал на этом свете каждого своего ребенка, в мире стало бы куда меньше зла. Наверное… Двоебожники, разумеется, суть язычники, даже лучшие из них по природе своей лишь оскорбители Дара истинной Веры, кою подарил нам Пантократор во спасение душ. Но, вспоминая прошлое, я почти готов согласиться с их догматом о равенстве сутей. О том, что нет в душе человека изначальной склонности к добру и свету. Есть лишь две сущности, отмеренные в равных частях, но тьма оказывается сильнее, ибо свет требует деятельного, тьма же не требует ничего, она самозарождается из отсутствия.
Однако мы ушли в сторону от прежней истории. Вернемся к событиям той ночи…»
