Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Сергей Николаевич Ульев
— А если бы ваше величество позволили ему жениться на ваших сестрах, то Наполеон был бы зятем вашего величества.
— Если бы он женился на обеих моих сестрах, то был бы теперь двоеженец, — пробурчал Александр, и было непонятно, шутит он или нет.
Тайный советник на всякий случай сперва подхихикнул, а потом тягостно вздохнул:
— Чего уж горевать о былом, государь. Бог даст, мы его еще в кандалах на Лобное место отведем, ноздри вырвем, на лоб — клеймо и…
— …четвертуем, как Емельку Пугачева!
— Непременно, ваше величество! Извольте, ваш первый ход.
— Первый ход за вами, Акакий Филиппыч.
— То есть как, государь? У вас же белые.
— Первый ход был за Наполеоном, — упрямо повторил самодержец. — Значит, так тому и быть!
Акакий Филиппыч с кротким вздохом зашел конем.
— Конница тронулась, — задумчиво пробормотал царь. — Ничего, французишка убогий, ты у меня далеко не ускачешь.
— А до Минска все же доскакал, — машинально заметил советник.
— Вы забываетесь, Акакий Филиппыч!
Советник боязливо втянул голову в плечи, что при его короткой шее было не так уж сложно сделать.
В начале партии Акакия Филиппыча почему — то особенно клонило в сон. С самых первых ходов он зевал не переставая. На десятом ходу он зевнул пешку.
— Отстою государство российское! — говорил Александр, разыгрывая дебют. — Не отдам на поругание Антихристу святую нашу землю!
На доске постепенно вырисовывалось классическое начало, известное как русская партия.
Александр не умолкал ни на секунду. По ходу игры царская хула Наполеону перемежалась пространными цитатами из его собственных манифестов и указов.
Акакий Филиппыч под шумок стал наращивать наступление. И вскоре сам не заметил, как втянулся в игру. С каждым ходом, вопреки обыкновению, он подыгрывал самодержцу все меньше и меньше.
Александр, привыкший к покладистости своего тайного советника, быстро утратил бдительность. Куда больше внимания он уделял своим высказываниям в адрес Наполеона, его армии и любовниц, чем следил за событиями на доске. Тем не менее к середине партии позиция белых была еще не слишком дурна.
— Ну погоди у меня, корсиканский выкормыш! — говорил царь, делая рокировку. — Я тебя сейчас своими офицерами замучаю.
— Это слоны, ваше величество, — поправил советник.
— Шутите, Акакий Филиппыч! В моей армии слонов нет. Все офицеры как на подбор.
Атаку белых слонов советнику удалось отбить, выстроив частокол из пешек.
— Гусары, вперед! — сказал царь. Забравшись конем в самый лагерь противника, он напал на черную королеву. — Ну держись, Мария — Луиза, сейчас узнаем, что у вас под платьем.
— Известно что — ноги, — пожал плечами Акакий Филиппыч, изящным маневром уводя фигуру из — под обстрела.
— Вы столь небрежно говорите «ноги», словно речь идет о кресле из австрийского гарнитура. А между тем женские ножки это нечто. Нечто!
— Извольте, ваше величество, — покорно произнес Акакий Филиппыч, — можете съесть Марию — Луизу со всеми ее потрохами.
— И съем! — уверенно заявил царь.
— И пожалуйста!
Александр испытующе посмотрел советнику в глаза. Лицо Акакия Филиппыча являло собой полную невинность и простодушие.
— И съем! — повторил царь, опрокинув черную королеву на стол с таким грохотом, что настоящая Мария — Луиза получила бы сотрясение мозга. Потом водрузил на ее место своего коня. — Молодцы, гусары!
Акакий Филиппыч тонко улыбнулся.
— Вам шах, ваше величество, — скромно потупив взор, заявил он. Его ладья угрожающе нависла над белым королем.
— Вы… вы что? — произнес царь и, багровея, сорвался на крик: — Угрожать?! Мне? Императору всея Руси? Вы отдаете себе отчет…
— Да, государь, — испугался Акакий Филиппыч. — Все отдам, все назад верну. Простите, бес попутал. Прикажете переиграть?
Царь нахмурился.
— Нет, оставьте все, как есть. Я, пожалуй, от вас спрячусь. — Он переставил короля, укрыв его за пешкой.
Акакий Филиппыч вздрогнул. И бес в его душе опять взял вес над голосом разума.
Сделав ход конем, он робко обронил:
— Вам мат, государь.
— А?
У Александра вытянулось лицо. Никогда еще в жизни ему не ставили мат. С ужасом глядя на белого короля, который был зажат как в мышеловке меж своих же подданных и не имел никакого выхода к спасению, царь вдруг явственно представил себя на его месте… и побелел как мертвец.
Акакий Филиппыч испугался.
— Ваш — ваше величество, — пролепетал он, — не изволите ли в картишки?
— В какие еще картишки?! — в гневе воскликнул царь. — Разве вы не знаете, что я терпеть не могу картежные игры?
— Простите, государь, з-запамятовал. Сам полгода как не вистую. Даму пик от бубновой не отличу, короля за валета принимаю.
— Короля за валета?! Да это крамола, Акакий Филиппыч.
— Смилуйтесь, ваше величество, — затрясся чиновник. — Чтоб они и вовсе сгинули, проклятые!
— Это вы про кого? про монархов?!
— Про к-картишки, государь. Я эти бесовские картинки в руки никогда больше не возьму.
— Побожитесь.
Советник перекрестился:
— Чтоб мне стать коллежским регистратором!
— Ну, уж так — то зачем, — улыбнулся Александр и бросил задумчивый взгляд на шахматную доску. — Распорядитесь готовить коляски, мой дорогой Акакий Филиппыч. Я отправляюсь в Москву — поджигать тамошний дух.
На следующий день царь покинул армию.
Глава 16. Крестный
Солдату на войне беда без каши, а коню — без сена.
Как — то раз поручик Ржевский отправился на поиски пропитания для эскадронных лошадей.
Давыдов отрядил ему в спутники корнета Василькова и рядового Лебедева — Кобылина.
— Далеко не забредай, — советовал он, провожая их в дорогу. — И держи нос по ветру: французы тоже по нашим деревням шастают, не нарвись часом.
— Как бы они на меня не нарвались, — усмехнулся поручик. — Уж я — то их сеном накормлю и ржать заставлю.
— Отставить, Ржевский! Сено нам самим пригодится.
— Слушаюсь!
Поручик отдал своему командиру честь, и гусары тронулись в путь.
Каждый думал о своем.
Корнету Василькову не давал покоя прыщ, вскочивший на самом обидном для кавалериста месте.
Лебедев — Кобылин пребывал в меланхолии. Граф был недавно разжалован из поручиков в рядовые за то, что во время боевых действий овладел на речке крестьянкой, в последствии оказавшейся барышней, да к тому же губернаторской дочкой. Теперь он грезил о подвиге во искупление.
И только поручик Ржевский ехал в самом веселом расположении духа.
— Где сено, там и сеновал, — говорил он. — Были
