Сахар на обветренных губах - Тата Кит
— Алёна? Алёнушка, значит, — он с такой нежностью протянул моё имя, что я невольно улыбнулась и посмотрела в его сторону.
И в этот момент увидела, как он меня сфотографировал.
— Попалась! — объявил он триумфально и поспешил убрать руку с телефоном подальше от меня, но застыл и удивленно заглянул мне в глаза. — Даже отбирать не будешь? Вдруг хреново получилась?
— Я на любой фотке хреново получаюсь. Так что какая разница, как я получилась на этой?
— Хватит меня удивлять, Алёнушка! Я ещё не отошёл от того, что ты поинтересовалась, какие цветы нравятся мне. И в ахуе от того, что мне нравятся ромашки!
— Не благодари. Останови здесь. Дальше проезд, всё равно, только по пропускам для учителей.
Колесников послушно притормозил, внимательным и молчаливым взглядом проследил за тем, как я покинула салон его машины. А затем громко, наверное, чтобы услышала вся школа, спросил:
— А ещё раз дашь… тебя прокатить?
— Не хотелось бы, — поморщилась я нарочито брезгливо. — Но своим дружкам теперь можешь с гордостью рассказать, как драл меня до визга… Или чем вы там между собой хвалитесь?… Короче, можешь рассказать, что ты снова круче всех, а у меня дела. Пока.
Я закрыла дверь машины и пошла по школьной тропинке.
— Я найду тебя в универе, Алёнушка! — услышала я в спину.
— Угу, я буду сидеть у пруда и плакать по козлу.
Глава 9
— Да! — я тихо порадовалась сама с собой, когда на телефон пришло сообщение о том, что в ближайший выходной у меня будет подработка.
Доставщик еды — тяжело и ответственно, но четыре тысячи за один рабочий день на дороге тоже не валяются. Большая удача, что мою заявку, вообще, заметили.
Город я знаю отлично, улыбаться людям, выдавая им продукты, я научилась ещё на кассе в супермаркете, так что лично для меня нет никаких препятствия к тому, чтобы брать эту работу хотя бы по выходным, которые у меня редко бывают заняты.
Лишь бы ничего не сорвалось. Тогда есть шанс заработать нужную сумму быстрее, чем я планировала.
Осталось только на время выходных как-то держать сестру подальше от родителей. Они, конечно, пока не пьют, напуганные недавней проверкой, но это не значит, что у них на ровном месте не сорвёт резьбу. По крайней мере, у мамы в отношении Кати точно может сорвать. Придумаем с Катей, что ей нужно прочитать какую-нибудь книгу за выходные. Боясь учителей и их вопросов, родители не станут дёргать Катю, и та сможет спокойно отсидеться в комнате под видом выполнения домашнего задания, пока меня не будет. Заодно почитает. Читать она, к счастью, любит.
— Алёнушка, ты кому там так широко улыбаешься? Я начинаю ревновать, — словно из ниоткуда материализовался Колесников. Он оперся задницей о подоконник рядом со мной и протянул мне стаканчик с кофе, на крышке которого лежал цветок ромашки. — Для тебя нёс.
— Насколько я помню, о любви к ромашкам что-то несвязное вчера лепетал ты, а не я.
Я смотрела на стаканчик, не зная, принимать его или нет. Во второй руке Колесникова был другой стаканчик. Без цветка, но тоже с кофе.
— Но ты же так и не сказала, какие цветы нравятся тебе. Поэтому я подумал и решил, что раз тебе нравлюсь я, то тебе должны нравятся те же цветы, что и мне.
— Ты мне не нравишься, Колесников, — я шумно выдохнуло и решила принять кофе, который парень упорно держал перед моим лицом. — Но спасибо за кофе. Ты же ничего в него не подсыпал?
— Я больной, что ли?! И обидно, вообще-то. Не нравлюсь, да ещё по фамилии. Я к тебе со всей душой вообще-то.
— Мог бы и задницей спокойно повернуться. У нас, вроде как, всё было. я сегодня в туалете слышала, что я была хороша на капоте.
Правда, меня назвали «мышью» и задались вопросом «что он в ней нашёл?», но, тем не менее, обсуждение было горячим.
— Это пацаны додумали, — чуть стушевался Колесников.
— Блин! На капоте?! Серьёзно?! В феврале в минус двадцать?! Ты больной? Про цистит что-нибудь слышал? — напала я на него.
— Говорю же, это пацаны. Я им ничего не говорил.
— Откуда они тогда взяли, что и как у нас было?
— Говорю же, додумали. Я только загадочно промолчал, когда вечером на хату приехал. Вот и всё.
— Отвали, короче, — отмахнулась я от него и опустила взгляд на стаканчик с кофе, что всё это время был в моей руке. Аккуратно взяв ромашку, я покрутила её перед лицом и даже понюхала. — Мог бы ромашку хотя бы со стебельком подарить. Не за огрызок же цветка я тебе на капоте в мороз давала?
Колесников рассмеялся так, что его услышал, наверное, весь университетский коридор.
Боже! Как же этот человек любит внимание.
— Слушай. Я серьёзно, вообще-то. Было и было. Галочку тебе друзья поставили, можешь больше около меня не крутиться. Выбирай новую. В сентябре свежих первокурсниц подвезли.
— А мне, может, ты понравилась. Реально понравилась, а не для того, чтобы трахнуть.
— Сейчас расплачусь, — театрально хныкнула я, глядя парню в ответ в глаза.
— Я тоже, вообще-то, серьёзно. Я думал, подвезу тебя и на этом разбег, но ты оказалась прикольной. Давно со мной не разговаривала девчонка, не капая при этом слюной.
— Если у меня сейчас потекут слюни, ты отстанешь? Тебе как лучше — чтобы они из уголка рта капали или посередине и по подбородку?
Колесников снова заржал.
Поведя бровью, я отвернулась в сторону коридора, не находя ничего веселого в том, что я только что сказала.
И стоило мне только сосредоточиться на людях в коридоре, как среди них, разрезая толпу словно ледокол, появился Одинцов.
С привычной хмуростью и сосредоточенными морщинами на лбу, он что-то печатал в телефоне. Опустил руку, поднял взгляд и посмотрел ровно на меня.
От неожиданности по спине пробежался холодок. Я отвела взгляд в сторону и уставилась в пол под своими ногами. Колесников рядом как раз перестал ржать, как конь в приступе истерики.
— Говорю же, что ты классная. Вайбовая такая…
— Что в стаканчиках? Мельникова? — подобно дыханию Арктики глубокий голос Одинцова заморозил не только разговор, но и, казалось, пространство вокруг.
— Кофе, — ответила я коротко, не рискуя смотреть выше его гладковыбритого подбородка.
— Константин Михайлович, большая перемена, имеем право пропустить по стаканчику… кофе, — Колесников нарочито отделил последнее слова
